Один из парней, видно по старой привычке, зажал сверло в тетиве лука и принялся разводить огонь. Другие весело расхохотались и через минуту вернулись с дымящимися ветками и палками, оставленными прокатившимся рядом огнем. Когда поел Иш и силы понемногу стали возвращаться к нему, огляделся он по сторонам и в полуразрушенном здании, что бесформенной громадой высилось впереди, узнал знакомые очертания и тогда понял, что остановились они лагерем на земле Университетского городка. И хотя очень устал Иш, все же заставил себя подняться с земли и увидел в сотне ярдов смутные очертания библиотеки. Уничтожили жадные языки пламени окружающие ее деревья, но не тронули, пощадили стены. И наверное, все тома ее, вся запись мудрости человеческой остались доступными. Для кого доступными? Но Иш не стал даже пытаться отвечать на вопрос, так неожиданно возникший в его сознании. В каком-то смысле изменились законы, по которым велась сейчас эта древняя игра под названием жизнь. И не может сказать он, к худшему или, наоборот, к лучшему изменились эти законы. Но в любом случае библиотека — разрушена она или сохранила свое содержимое в неприкосновенности — не могла повлиять на ход его мыслей. Может быть, мудрость от прожитых лет пришла к Ишу. А может быть, от глубокого отчаяния и смирения это все. «Какое странное место подарила мне судьба для ночлега, — думал Иш. — Придут ли ко мне сегодня ночью тени моих старых университетских профессоров? Приснятся ли мне миллионы книжных томов, нескончаемой вереницей проходящих мимо. Не будут ли они смотреть на меня как на предателя, в чьей душе появились сомнения в святой мудрости их и благородстве?» И хотя часто просыпался он в ту ночь, дрожал от холода и завидовал безмятежно спящим молодым, но в промежутках между бессонницей спал крепко и не видел снов, — видно, очень устал после того, что случилось с ним в этот день.
3
А на рассвете, когда проснулся Иш окончательно, то чувствовал сильную слабость, но продолжала быть ясной его голова. «И это очень странно, — размышлял он, — потому что за последние годы не понимал я часто, что происходит вокруг меня, — таков печальный удел доживающих свои дни стариков. Но сегодня — и вчера так было — вижу я все ясно и понимаю суть вещей. Отчего так, что могло случиться со мной?» И не найдя ответа, стал смотреть Иш, как молодые готовят завтрак. Тот, кто вчера свистел, и сегодня продолжал насвистывать веселый мотив, и снова представил Иш колокольчики, и вернулось к нему ощущение истинного счастья, хотя так и не вспомнил он название песенки. Но не мутился его разум и ясной была мысль. «Ясной, как звон колокола», — всплыло в памяти старое сравнение, наверное, потому, что все время слышал он колокольчики, звенящие в его душе. «Я слышал, — неторопливо размышлял Иш, обращая мысли свои в беззвучные слова и складывая беззвучные слова в беззвучные фразы, как раньше любил делать, а сейчас, когда стал стариком, все чаще и чаще так сам с собой разговаривал. — Да, я слышал или в какой-нибудь из этих умных книг прочел, а может быть, и вовсе не из книг, но знаю я, что разум человека чистым и ясным становится, когда суждено ему умереть. Ну и пусть. Я достаточно пожил на этом свете, и нет причин печалиться, что всему здесь приходит свой конец. Если бы не изменился мир, а я был бы в этом мире католиком, то, наверное, должен был исповедаться в грехах и причаститься». И, лежа на малом кусочке неопаленной пожаром земли, там, где тихо журчал ручей и запах дыма все еще проникал в ноздри, а совсем рядом неясной громадой нависло над ним здание библиотеки, стал вспоминать Иш и раскладывать в памяти прожитое. Потому что знал Иш: как бы ни изменялся мир, человек в мире с самим собой должен оставаться, и должен задать себе человек главный жизненный вопрос: ради чего он пришел на эту землю и ради чего жил? И не священникам это решать, а самому человеку. И воспоминания о прожитой жизни не нарушили покоя в душе Иша. Он совершал ошибки, но и добрые дела подарил людям. Добрые, правильные дела, к которым всю жизнь стремился. Великая Драма врасплох его застала, и неподготовленным Иш оказался для новой жизни, но все-таки хотелось верить, достойно ее прожил. Никто не смел обвинить его в подлой низости. А тут протянули ему кусочек чего-то нанизанного на тонкий прутик и зажаренного над пламенем костра.
— Это для тебя, — сказал молодой. — Это грудка перепелки, как ты и сам, Иш, конечно, хорошо знаешь. Иш вежливо поблагодарил, взял прутик из рук молодого и порадовался, что еще сохранились во рту старческие зубы. Дымом костра припахивало мясо и настоящим деликатесом казалось тогда Ишу. «Так почему я должен думать о смерти, когда все так хорошо вокруг, — размышлял он. — Жизнь снова прекрасна, а я… я — Последний Американец». Но не стал говорить Иш молодым ничего о мыслях своих и не стал спрашивать, что предстоит им сделать сегодня. Вдруг стало казаться ему, что как бы перестал он быть частицей этого мира, словно смотрел на него со стороны, хотя ясность разума и понимание происходящего не покидали его. После завтрака кто-то окликнул их с той стороны ручья, и, когда отозвались молодые, появился рядом с ними еще один, незнакомый Ишу человек. И молодые долго говорили с вновь пришедшим, но почти не обращал внимания и почти не вслушивался в их разговор Иш. Из того, что случайно донеслось до его слуха, только и понял, что Племя находится на пути к каким-то озерам, куда не добралось пламя пожаров и нетронутой стояла земля. Если верить словам незнакомца — очень красивое и хорошее место. Трое молодых, кажется, готовы были в спор вступить, что решили без них, не спросив их мнения и согласия. Но пришелец объяснять стал, что решение очень быстро пришлось принимать, и все, кто был в Племени, приняли такое решение единогласно. И трое молодых вздохнули и прекратили спор, ибо то, что все Племя решало, и им неукоснительно соблюдать требовалось. Таков был закон. И этот, без всякого сомнения, ничтожный эпизод огромное удовольствие доставил Ишу. Разве не этому учил он Племя много лет назад? Но вместе с радостью одновременно горечь и раздражение почувствовал он, потому что вспомнил Чарли. А молодые затоптали костер и уже готовы были тронуться в путь, но Иш настолько слаб оказался, что не мог самостоятельно ни шагу сделать. И тогда молодые решили нести его по очереди на спине, и вскоре тронулись все в долгий путь. Сейчас, когда несли они по очереди Иша, даже быстрее стали продвигаться вперед, чем вчера, когда Иш сам шел. И еще они шутили и смеялись, отчего стал таким легким старик, и Иш не обижался, ибо чувствовал — в шутках звучит радость молодых своей силе и молодости. И когда один из молодых сказал со смехом, что молоток нести так же тяжело, как и самого старика, обрадовался Иш, что не стал для них тяжкой обузой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
3
А на рассвете, когда проснулся Иш окончательно, то чувствовал сильную слабость, но продолжала быть ясной его голова. «И это очень странно, — размышлял он, — потому что за последние годы не понимал я часто, что происходит вокруг меня, — таков печальный удел доживающих свои дни стариков. Но сегодня — и вчера так было — вижу я все ясно и понимаю суть вещей. Отчего так, что могло случиться со мной?» И не найдя ответа, стал смотреть Иш, как молодые готовят завтрак. Тот, кто вчера свистел, и сегодня продолжал насвистывать веселый мотив, и снова представил Иш колокольчики, и вернулось к нему ощущение истинного счастья, хотя так и не вспомнил он название песенки. Но не мутился его разум и ясной была мысль. «Ясной, как звон колокола», — всплыло в памяти старое сравнение, наверное, потому, что все время слышал он колокольчики, звенящие в его душе. «Я слышал, — неторопливо размышлял Иш, обращая мысли свои в беззвучные слова и складывая беззвучные слова в беззвучные фразы, как раньше любил делать, а сейчас, когда стал стариком, все чаще и чаще так сам с собой разговаривал. — Да, я слышал или в какой-нибудь из этих умных книг прочел, а может быть, и вовсе не из книг, но знаю я, что разум человека чистым и ясным становится, когда суждено ему умереть. Ну и пусть. Я достаточно пожил на этом свете, и нет причин печалиться, что всему здесь приходит свой конец. Если бы не изменился мир, а я был бы в этом мире католиком, то, наверное, должен был исповедаться в грехах и причаститься». И, лежа на малом кусочке неопаленной пожаром земли, там, где тихо журчал ручей и запах дыма все еще проникал в ноздри, а совсем рядом неясной громадой нависло над ним здание библиотеки, стал вспоминать Иш и раскладывать в памяти прожитое. Потому что знал Иш: как бы ни изменялся мир, человек в мире с самим собой должен оставаться, и должен задать себе человек главный жизненный вопрос: ради чего он пришел на эту землю и ради чего жил? И не священникам это решать, а самому человеку. И воспоминания о прожитой жизни не нарушили покоя в душе Иша. Он совершал ошибки, но и добрые дела подарил людям. Добрые, правильные дела, к которым всю жизнь стремился. Великая Драма врасплох его застала, и неподготовленным Иш оказался для новой жизни, но все-таки хотелось верить, достойно ее прожил. Никто не смел обвинить его в подлой низости. А тут протянули ему кусочек чего-то нанизанного на тонкий прутик и зажаренного над пламенем костра.
— Это для тебя, — сказал молодой. — Это грудка перепелки, как ты и сам, Иш, конечно, хорошо знаешь. Иш вежливо поблагодарил, взял прутик из рук молодого и порадовался, что еще сохранились во рту старческие зубы. Дымом костра припахивало мясо и настоящим деликатесом казалось тогда Ишу. «Так почему я должен думать о смерти, когда все так хорошо вокруг, — размышлял он. — Жизнь снова прекрасна, а я… я — Последний Американец». Но не стал говорить Иш молодым ничего о мыслях своих и не стал спрашивать, что предстоит им сделать сегодня. Вдруг стало казаться ему, что как бы перестал он быть частицей этого мира, словно смотрел на него со стороны, хотя ясность разума и понимание происходящего не покидали его. После завтрака кто-то окликнул их с той стороны ручья, и, когда отозвались молодые, появился рядом с ними еще один, незнакомый Ишу человек. И молодые долго говорили с вновь пришедшим, но почти не обращал внимания и почти не вслушивался в их разговор Иш. Из того, что случайно донеслось до его слуха, только и понял, что Племя находится на пути к каким-то озерам, куда не добралось пламя пожаров и нетронутой стояла земля. Если верить словам незнакомца — очень красивое и хорошее место. Трое молодых, кажется, готовы были в спор вступить, что решили без них, не спросив их мнения и согласия. Но пришелец объяснять стал, что решение очень быстро пришлось принимать, и все, кто был в Племени, приняли такое решение единогласно. И трое молодых вздохнули и прекратили спор, ибо то, что все Племя решало, и им неукоснительно соблюдать требовалось. Таков был закон. И этот, без всякого сомнения, ничтожный эпизод огромное удовольствие доставил Ишу. Разве не этому учил он Племя много лет назад? Но вместе с радостью одновременно горечь и раздражение почувствовал он, потому что вспомнил Чарли. А молодые затоптали костер и уже готовы были тронуться в путь, но Иш настолько слаб оказался, что не мог самостоятельно ни шагу сделать. И тогда молодые решили нести его по очереди на спине, и вскоре тронулись все в долгий путь. Сейчас, когда несли они по очереди Иша, даже быстрее стали продвигаться вперед, чем вчера, когда Иш сам шел. И еще они шутили и смеялись, отчего стал таким легким старик, и Иш не обижался, ибо чувствовал — в шутках звучит радость молодых своей силе и молодости. И когда один из молодых сказал со смехом, что молоток нести так же тяжело, как и самого старика, обрадовался Иш, что не стал для них тяжкой обузой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124