При повороте на Ист-сайд Иш задохнулся от поднимающегося над госпиталем Беллевью смрада, повернул на запад, но у Пенсильванского вокзала и близлежащих отелей запах смерти стал еще невыносимей, и он с трудом добрался до Одиннадцатой авеню, и поехал прямо на север. Повернул на Риверсайд-драйв и только сейчас заметил, как низко опустилось солнце, повиснув над трубами Джерси, из которых уже не взметнутся, оскверняя небо, столбы черного дыма. От размышлений, где провести вечер и ночь, оторвал его громкий возглас:
— Эй, подождите! Взвилась Принцесса безумным лаем, вздрогнув от неожиданности, остановил Иш машину, оглянулся назад и увидел мужчину в подъезде жилого дома. Не выпуская Принцессу, Иш вышел к нему навстречу. А тот, заранее протягивая руку, ждал. Не примечательного вида, если не считать гладко выбритых щек, средних лет, начинающий полнеть человек, улыбаясь, ждал встречи с другим человеком. И показалось Ишу на мгновение, что услышит сейчас традиционное приветствие, каким на пороге маленького магазина хозяин встречает дорогого посетителя: «Добрый день, сэр. Чем могу быть полезен вам сегодня?» — Меня зовут Абрамс, — сказал человек. — Мильт Абрамс. Иш пробормотал свое имя и, когда закончил, вздохнул с облегчением, потому что отвык произносить эти звуки, и потому странными казались они. Закончились представления, и Мильт Абрамс повел его в дом. В славной квартирке на третьем этаже, за низким столиком для коктейлей рядом с шейкером и пустыми стаканами ждала их светловолосая, хорошо одетая, привлекательной наружности дама лет около сорока.
— Познакомьтесь с миссис, — произнес Мильт Абрамс, и по тому, как он замялся, Иш понял, что нейтральное «миссис» призвано скрыть смущение мистера Абрамса. Катастрофа вряд ли одновременно пощадила и мужа и жену, и поэтому подобного рода предрассудки казались явной нелепостью. Но недаром Мильт Абрамс производил впечатление «типичного представителя», которого даже в подобных обстоятельствах могли волновать такие глупости. Миссис, о которой шла речь, глядела на Иша с улыбкой, причиной которой вполне могли служить неудобства, испытываемые Мильтом.
— Зовите меня Анн, — сказала она, продолжая улыбаться. — Давайте выпьем! Теплое мартини — единственное, что я вам могу предложить. Ни кусочка льда во всем городе Нью-Йорке! — По-своему, но и она была типичной представительницей города Нью-Йорка.
— Я говорю ей, — вступил в разговор Мильт. — Я не устаю повторять ей снова и снова — не пить этого. Теплое мартини — отрава.
— Нет, вы только подумайте, — не обращая внимания на замечания об отраве, упорно продолжала развивать свою мысль Анн. — Провести все лето в Нью-Йорке и без единого кусочка льда! — Судя по отставленным в сторону пустым стаканам, ей все же удалось преодолеть нелюбовь к теплому мартини.
— А я, пожалуй, предложу вам нечто получше, — оживился Мильт. — Открывая бар, он широким жестом указал на полки, заставленные амонтильядо, французскими коньяками и ликерами. — И они, — торжественно объявил Мильт, — не требуют никакого льда. Очевидно, Мильт понимал толк в напитках, и бутылка коллекционного коньяка оказалась тому основательным подтверждением. Холодная солонина из банки под «Хеннеси», конечно, совсем не то блюдо, о котором можно было мечтать, но вино было настолько хорошо и было его настолько много, что к концу вечера счастливым дурманом наполнилась голова Иша. И Анн к тому времени стало уже совсем хорошо. Как мило проходил этот вечер. Они играли в карты при свечах — бридж на троих. Они пили ликеры. Они слушали музыку — пластинки на поскрипывающем переносном патефоне — прекрасном изобретении человечества, не требующем электрической энергии, приводимом в действие несколькими легкими поворотами рукоятки завода. Они говорили — говорили о том, о чем принято говорить в такие покойные, милые вечера… «Эта иголка так скрипит… Ах, мой трюк с дамой пик не прошел… Налейте мне, пожалуйста, еще вина». Как все это напоминало детскую игру в притворство. Вы притворяетесь, что за окнами вашего дома кипит жизнь, вы играете в карты, потому что игра в карты при свечах приятна и доставляет вам удовольствие; вы не предаетесь воспоминаниям; вы не говорите о том, о чем, вероятнее всего, должны говорить люди, оказавшиеся в таких обстоятельствах. И это было прилично и правильно. Нормальным людям — а Мильт и Анн безусловно являлись нормальными людьми — не следует беспокоиться как о прошлом, так и о далеком будущем. К их счастью, они жили настоящим. Однако по случайно брошенным фразам, когда разговором занимали паузы между сдачами карт, пока разливали вино, Иш сумел собрать воедино большую часть осколков их разбитой прежней жизни. Мильт на паях владел маленьким ювелирным магазином. Анн была женой человека по имени Гарри, и жили они так хорошо, что каждое лето позволяли себе проводить на пляжах Мэйна. Забавы ради постоять за прилавком фешенебельного парфюмерного магазина в период Рождественской покупательской лихорадки — вот единственная работа, которую когда-либо за деньги выполняла Анн. И теперь эти двое занимали апартаменты, которые даже Гарри со всеми своими доходами вряд ли мог позволить. Правда, электричества не стало почти сразу же, потому что тепловые электростанции Нью-Йорка не могли существовать без людей, но водопровод по-прежнему работал исправно, освобождая от многих проблем гигиенического толка. Словно выброшенными на необитаемый остров, оказались они на Риверсайд-драйв. Бродвей, со своими хорошо сохранившимися продуктовыми и винными магазинами, ограничивал границы их передвижения на востоке, а на западе преградой стала река. Наверное, они гуляли по Риверсайд-драйв — полмили туда и полмили обратно. Это и был их мир. Они не считали, что кто-то еще мог остаться в живых в этом замкнутом пространстве, а представления о происходящем в остальном городе у них было ничуть не больше, чем у Иша. Для них восточные улицы казались такими же далекими, как, к примеру, Филадельфия, а слово «Бруклин» звучало так же загадочно, как Саудовская Аравия. Время от времени они слышали шум моторов проезжающих по Риверсайд-драйв машин и даже видели некоторые. Но осторожность не позволила приблизиться ни к одной, потому что одиночество и неспособность защитить себя поселило в их душах страх от одной мысли, что сделают с ними случайные бандиты-гангстеры.
— Но все вокруг оставалось так тихо и покойно, что я действительно начал испытывать непреодолимое желание просто увидеть кого-либо, — робко признался Мильт. — А вы были один, и совсем не похожи на бандита, и номер вашей машины не городской… Иш было хотел сказать, что даст им пистолет, но вовремя передумал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
— Эй, подождите! Взвилась Принцесса безумным лаем, вздрогнув от неожиданности, остановил Иш машину, оглянулся назад и увидел мужчину в подъезде жилого дома. Не выпуская Принцессу, Иш вышел к нему навстречу. А тот, заранее протягивая руку, ждал. Не примечательного вида, если не считать гладко выбритых щек, средних лет, начинающий полнеть человек, улыбаясь, ждал встречи с другим человеком. И показалось Ишу на мгновение, что услышит сейчас традиционное приветствие, каким на пороге маленького магазина хозяин встречает дорогого посетителя: «Добрый день, сэр. Чем могу быть полезен вам сегодня?» — Меня зовут Абрамс, — сказал человек. — Мильт Абрамс. Иш пробормотал свое имя и, когда закончил, вздохнул с облегчением, потому что отвык произносить эти звуки, и потому странными казались они. Закончились представления, и Мильт Абрамс повел его в дом. В славной квартирке на третьем этаже, за низким столиком для коктейлей рядом с шейкером и пустыми стаканами ждала их светловолосая, хорошо одетая, привлекательной наружности дама лет около сорока.
— Познакомьтесь с миссис, — произнес Мильт Абрамс, и по тому, как он замялся, Иш понял, что нейтральное «миссис» призвано скрыть смущение мистера Абрамса. Катастрофа вряд ли одновременно пощадила и мужа и жену, и поэтому подобного рода предрассудки казались явной нелепостью. Но недаром Мильт Абрамс производил впечатление «типичного представителя», которого даже в подобных обстоятельствах могли волновать такие глупости. Миссис, о которой шла речь, глядела на Иша с улыбкой, причиной которой вполне могли служить неудобства, испытываемые Мильтом.
— Зовите меня Анн, — сказала она, продолжая улыбаться. — Давайте выпьем! Теплое мартини — единственное, что я вам могу предложить. Ни кусочка льда во всем городе Нью-Йорке! — По-своему, но и она была типичной представительницей города Нью-Йорка.
— Я говорю ей, — вступил в разговор Мильт. — Я не устаю повторять ей снова и снова — не пить этого. Теплое мартини — отрава.
— Нет, вы только подумайте, — не обращая внимания на замечания об отраве, упорно продолжала развивать свою мысль Анн. — Провести все лето в Нью-Йорке и без единого кусочка льда! — Судя по отставленным в сторону пустым стаканам, ей все же удалось преодолеть нелюбовь к теплому мартини.
— А я, пожалуй, предложу вам нечто получше, — оживился Мильт. — Открывая бар, он широким жестом указал на полки, заставленные амонтильядо, французскими коньяками и ликерами. — И они, — торжественно объявил Мильт, — не требуют никакого льда. Очевидно, Мильт понимал толк в напитках, и бутылка коллекционного коньяка оказалась тому основательным подтверждением. Холодная солонина из банки под «Хеннеси», конечно, совсем не то блюдо, о котором можно было мечтать, но вино было настолько хорошо и было его настолько много, что к концу вечера счастливым дурманом наполнилась голова Иша. И Анн к тому времени стало уже совсем хорошо. Как мило проходил этот вечер. Они играли в карты при свечах — бридж на троих. Они пили ликеры. Они слушали музыку — пластинки на поскрипывающем переносном патефоне — прекрасном изобретении человечества, не требующем электрической энергии, приводимом в действие несколькими легкими поворотами рукоятки завода. Они говорили — говорили о том, о чем принято говорить в такие покойные, милые вечера… «Эта иголка так скрипит… Ах, мой трюк с дамой пик не прошел… Налейте мне, пожалуйста, еще вина». Как все это напоминало детскую игру в притворство. Вы притворяетесь, что за окнами вашего дома кипит жизнь, вы играете в карты, потому что игра в карты при свечах приятна и доставляет вам удовольствие; вы не предаетесь воспоминаниям; вы не говорите о том, о чем, вероятнее всего, должны говорить люди, оказавшиеся в таких обстоятельствах. И это было прилично и правильно. Нормальным людям — а Мильт и Анн безусловно являлись нормальными людьми — не следует беспокоиться как о прошлом, так и о далеком будущем. К их счастью, они жили настоящим. Однако по случайно брошенным фразам, когда разговором занимали паузы между сдачами карт, пока разливали вино, Иш сумел собрать воедино большую часть осколков их разбитой прежней жизни. Мильт на паях владел маленьким ювелирным магазином. Анн была женой человека по имени Гарри, и жили они так хорошо, что каждое лето позволяли себе проводить на пляжах Мэйна. Забавы ради постоять за прилавком фешенебельного парфюмерного магазина в период Рождественской покупательской лихорадки — вот единственная работа, которую когда-либо за деньги выполняла Анн. И теперь эти двое занимали апартаменты, которые даже Гарри со всеми своими доходами вряд ли мог позволить. Правда, электричества не стало почти сразу же, потому что тепловые электростанции Нью-Йорка не могли существовать без людей, но водопровод по-прежнему работал исправно, освобождая от многих проблем гигиенического толка. Словно выброшенными на необитаемый остров, оказались они на Риверсайд-драйв. Бродвей, со своими хорошо сохранившимися продуктовыми и винными магазинами, ограничивал границы их передвижения на востоке, а на западе преградой стала река. Наверное, они гуляли по Риверсайд-драйв — полмили туда и полмили обратно. Это и был их мир. Они не считали, что кто-то еще мог остаться в живых в этом замкнутом пространстве, а представления о происходящем в остальном городе у них было ничуть не больше, чем у Иша. Для них восточные улицы казались такими же далекими, как, к примеру, Филадельфия, а слово «Бруклин» звучало так же загадочно, как Саудовская Аравия. Время от времени они слышали шум моторов проезжающих по Риверсайд-драйв машин и даже видели некоторые. Но осторожность не позволила приблизиться ни к одной, потому что одиночество и неспособность защитить себя поселило в их душах страх от одной мысли, что сделают с ними случайные бандиты-гангстеры.
— Но все вокруг оставалось так тихо и покойно, что я действительно начал испытывать непреодолимое желание просто увидеть кого-либо, — робко признался Мильт. — А вы были один, и совсем не похожи на бандита, и номер вашей машины не городской… Иш было хотел сказать, что даст им пистолет, но вовремя передумал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124