А козел продолжил прерванную трапезу. Через несколько минут Иш стал свидетелем, как спокойно и важно шел козел по тротуару, словно это его тротуар и вся Сан-Лупо тоже его, мол, он здесь полноправный хозяин. «А почему бы и нет? — подумал Иш. — Наверное, козел имеет на это какие-то основания. Воистину начало „Нового курса“…» Шли дожди; Иш сидел в основном дома, и в мыслях, как тогда в Соборе, стал обращаться к религии. На полке с книгами отца он нашел толстую Библию с комментариями, открывал наугад страницы и пробовал читать. Проповеди Евангелия не нашли отклика в его душе, потому что посвящены были человеку и его месту в некоторой социальной группе. Оставь кесарю…
— странно воспринимающийся текст, когда не осталось на земле ни кесаря, ни даже сборщика податей. «Всякому просящему у тебя, давай… И как хотите, чтобы с вами поступали люди… Возлюби ближнего, как себя самого» — все эти изречения предполагали существование действующего сообщества многих людей. Возможно, если бы остались в этом мире фарисеи и книжники, то могли бы они слепо продолжать следовать религиозным догмам, но в нынешнем мире вся гуманистическая направленность учения Иисуса, утратив истинный смысл, не представляла никакой ценности. Вернувшись к Ветхому Завету, он начал с Екклесиаста. Старина Проповедник Кохелет, как называли его в комментариях, кто бы он ни был в действительности, обладал забавной способностью рассматривать философские проблемы взаимоотношений человека и мироздания с натуралистической точки зрения. Порой казалось, он говорил о том, что уже пережил или переживает Иш собственной персоной. «И если упадет дерево на юг или на север, то оно там и останется, куда упадет». И Иш вспоминал о том дереве в Оклахоме, упавшем на Шестьдесят шестом шоссе и перегородившем путь. «Двоим лучше, нежели одному… Ибо если упадет один, то другой поднимет товарища своего. Но горе одному, когда упадет, а другого нет, который поднял бы его». И Иш думал о том великом страхе, что испытал в одиночестве, и ясно представлял, что никто не протянет ему руки помощи, когда упадет он. Он читал, пропуская через себя каждую строку, восхищаясь столь ясным, естественным пониманием бытия. Там были даже такие строчки: «Если змей ужалит без заговаривания…» Он дочитал до конца последнюю главу, и взгляд его скользнул по строчкам внизу страницы. «Песни Песней Соломона». И прочел он: «Да лобзает он меня лобзанием уст своих! Ибо ласки твои лучше вина». И тогда отдернул Иш пальцы от книги, словно обжегся. Все эти длинные месяцы редко навещало его это чувство. И теперь снова, с еще большей силой понял он, что и для него не бесследно прошла катастрофа. И вспомнил старую сказку о зачарованном принце, который мог лишь сидеть и смотреть, как проходит жизнь, и не мог соединить себя с этой жизнью. Встреченные им мужчины вели себя по-другому. Даже те, кто пил и напивался до смерти, и то в каком-то смысле принимали участие в этой жизни. Он же, в желании своем наблюдать, отрицал жизнь. Так что же делает жизнь жизнью? Много людей задавали этот вопрос — даже Кохелет Проповедник искал ответа. И у каждого был свой ответ, кроме тех, кто признавал невозможность найти его. Вот сидит он, Ишервуд Уильямс, — странное создание, в котором переплелись в единое целое реальность и фантазии, действие и противодействие, а рядом раскинувшийся вширь пустынный город, и унылый дождь скрывает за серой пеленой длинную и такую же пустынную улицу, и начинают сгущаться сумерки, и тихо вокруг. И между существующими реальностями — им и всем, что окружает его, — есть странная связь, и если меняется одно, то и другое спешит тоже измениться. Словно длинное уравнение со многими переменными по обе стороны знака равенства, и только два великих неизвестных. Он был на одной стороне, и можно его назвать икс, а на другой стороне был игрек — все, что называется миром. И обе стороны уравнения всегда пытались достигнуть состояния равновесия и редко добивались желаемого. Наверное, истинное состояние равновесия приходит только со смертью. (Возможно, об этом думал своим острым, лишенным иллюзий умом Проповедник Кохелет, когда писал: «Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают».) Но это в смерти, а когда продолжается жизнь, две части одного уравнения пытаются сохранить равновесие. Если часть, в которой заключена неизвестная икс, меняется, и он — Иш — чувствует порыв желаний или страдает от нервного потрясения, или что-нибудь совсем мелкое, вроде обычной скуки, он совершает поступок, и поступок этот, почти невидимо изменяет другую часть уравнения, и снова наступает временное равновесие. Но если меняется внешний мир, если происходит катастрофа, стирающая с лица земли человеческий род, или просто прекращается дождь, тогда неизвестная икс, то есть Иш, тоже должна измениться, но для этого потребуется приложение больших усилий, и снова наступит временное равновесие. И кто скажет, какой из двух сторон на долгом временном пути пришлось произвести больше действий? И еще до того как пришло понимание, что он делает и зачем, Иш вскочил с кресла и только потом понял, что сделал это потому, что снова шевельнулось желание в его груди. Уравнение вышло из равновесия, и он вскочил, чтобы движением этим нетерпеливым привести его в исходное состояние, и одновременно он повлиял на окружающий мир, потому что вместе с ним вскочила Принцесса и бесцельно начала бродить по комнате. И еще показалось ему, что чаще и сильнее застучали капли дождя о переплеты оконного стекла. И он выглянул в окно, посмотреть, что происходит в окружающем его мире. И окружающий мир давлением своим заставил его что-то предпринять… И он отошел от окна и отправился готовить ужин.
По существу полное уничтожение человечества, в своем роде беспрецедентная мировая катастрофа, тем не менее не оказало даже малейшего влияния на земную орбиту и ее расположение относительно Солнца, ни на размеры и расположение океанов и континентов, ни на какие-либо другие факторы, обуславливающие погоду. Поэтому начало поры осеннего ненастья, которое приносят к побережью Калифорнии северные ветра с Алеутских островов, не относилось к разряду необычных явлений. Влага усмирила буйство лесных пожаров, а капли дождя очистили атмосферу от дыма и копоти. А потом стремительный ветер принес с северо-запада холодный, кристальной чистоты воздух. И тогда резко упала температура.
Скидывая пелену сна, он беспокойно заворочался в постели. Холодно. «Изменилась вторая половина, — подумал он и натянул на себя еще одно одеяло. Стало теплее. — О возлюбленная моя! Два сосца твои, как двойни…» — И он снова забылся глубоким, покойным сном. К утру в доме стало совсем холодно. Завтрак Иш готовил в свитере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
— странно воспринимающийся текст, когда не осталось на земле ни кесаря, ни даже сборщика податей. «Всякому просящему у тебя, давай… И как хотите, чтобы с вами поступали люди… Возлюби ближнего, как себя самого» — все эти изречения предполагали существование действующего сообщества многих людей. Возможно, если бы остались в этом мире фарисеи и книжники, то могли бы они слепо продолжать следовать религиозным догмам, но в нынешнем мире вся гуманистическая направленность учения Иисуса, утратив истинный смысл, не представляла никакой ценности. Вернувшись к Ветхому Завету, он начал с Екклесиаста. Старина Проповедник Кохелет, как называли его в комментариях, кто бы он ни был в действительности, обладал забавной способностью рассматривать философские проблемы взаимоотношений человека и мироздания с натуралистической точки зрения. Порой казалось, он говорил о том, что уже пережил или переживает Иш собственной персоной. «И если упадет дерево на юг или на север, то оно там и останется, куда упадет». И Иш вспоминал о том дереве в Оклахоме, упавшем на Шестьдесят шестом шоссе и перегородившем путь. «Двоим лучше, нежели одному… Ибо если упадет один, то другой поднимет товарища своего. Но горе одному, когда упадет, а другого нет, который поднял бы его». И Иш думал о том великом страхе, что испытал в одиночестве, и ясно представлял, что никто не протянет ему руки помощи, когда упадет он. Он читал, пропуская через себя каждую строку, восхищаясь столь ясным, естественным пониманием бытия. Там были даже такие строчки: «Если змей ужалит без заговаривания…» Он дочитал до конца последнюю главу, и взгляд его скользнул по строчкам внизу страницы. «Песни Песней Соломона». И прочел он: «Да лобзает он меня лобзанием уст своих! Ибо ласки твои лучше вина». И тогда отдернул Иш пальцы от книги, словно обжегся. Все эти длинные месяцы редко навещало его это чувство. И теперь снова, с еще большей силой понял он, что и для него не бесследно прошла катастрофа. И вспомнил старую сказку о зачарованном принце, который мог лишь сидеть и смотреть, как проходит жизнь, и не мог соединить себя с этой жизнью. Встреченные им мужчины вели себя по-другому. Даже те, кто пил и напивался до смерти, и то в каком-то смысле принимали участие в этой жизни. Он же, в желании своем наблюдать, отрицал жизнь. Так что же делает жизнь жизнью? Много людей задавали этот вопрос — даже Кохелет Проповедник искал ответа. И у каждого был свой ответ, кроме тех, кто признавал невозможность найти его. Вот сидит он, Ишервуд Уильямс, — странное создание, в котором переплелись в единое целое реальность и фантазии, действие и противодействие, а рядом раскинувшийся вширь пустынный город, и унылый дождь скрывает за серой пеленой длинную и такую же пустынную улицу, и начинают сгущаться сумерки, и тихо вокруг. И между существующими реальностями — им и всем, что окружает его, — есть странная связь, и если меняется одно, то и другое спешит тоже измениться. Словно длинное уравнение со многими переменными по обе стороны знака равенства, и только два великих неизвестных. Он был на одной стороне, и можно его назвать икс, а на другой стороне был игрек — все, что называется миром. И обе стороны уравнения всегда пытались достигнуть состояния равновесия и редко добивались желаемого. Наверное, истинное состояние равновесия приходит только со смертью. (Возможно, об этом думал своим острым, лишенным иллюзий умом Проповедник Кохелет, когда писал: «Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают».) Но это в смерти, а когда продолжается жизнь, две части одного уравнения пытаются сохранить равновесие. Если часть, в которой заключена неизвестная икс, меняется, и он — Иш — чувствует порыв желаний или страдает от нервного потрясения, или что-нибудь совсем мелкое, вроде обычной скуки, он совершает поступок, и поступок этот, почти невидимо изменяет другую часть уравнения, и снова наступает временное равновесие. Но если меняется внешний мир, если происходит катастрофа, стирающая с лица земли человеческий род, или просто прекращается дождь, тогда неизвестная икс, то есть Иш, тоже должна измениться, но для этого потребуется приложение больших усилий, и снова наступит временное равновесие. И кто скажет, какой из двух сторон на долгом временном пути пришлось произвести больше действий? И еще до того как пришло понимание, что он делает и зачем, Иш вскочил с кресла и только потом понял, что сделал это потому, что снова шевельнулось желание в его груди. Уравнение вышло из равновесия, и он вскочил, чтобы движением этим нетерпеливым привести его в исходное состояние, и одновременно он повлиял на окружающий мир, потому что вместе с ним вскочила Принцесса и бесцельно начала бродить по комнате. И еще показалось ему, что чаще и сильнее застучали капли дождя о переплеты оконного стекла. И он выглянул в окно, посмотреть, что происходит в окружающем его мире. И окружающий мир давлением своим заставил его что-то предпринять… И он отошел от окна и отправился готовить ужин.
По существу полное уничтожение человечества, в своем роде беспрецедентная мировая катастрофа, тем не менее не оказало даже малейшего влияния на земную орбиту и ее расположение относительно Солнца, ни на размеры и расположение океанов и континентов, ни на какие-либо другие факторы, обуславливающие погоду. Поэтому начало поры осеннего ненастья, которое приносят к побережью Калифорнии северные ветра с Алеутских островов, не относилось к разряду необычных явлений. Влага усмирила буйство лесных пожаров, а капли дождя очистили атмосферу от дыма и копоти. А потом стремительный ветер принес с северо-запада холодный, кристальной чистоты воздух. И тогда резко упала температура.
Скидывая пелену сна, он беспокойно заворочался в постели. Холодно. «Изменилась вторая половина, — подумал он и натянул на себя еще одно одеяло. Стало теплее. — О возлюбленная моя! Два сосца твои, как двойни…» — И он снова забылся глубоким, покойным сном. К утру в доме стало совсем холодно. Завтрак Иш готовил в свитере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124