Забавно, сколько важных вещей он за эти годы забыл, а эту двухместку, ничего для его жизни не значащую, до сих пор помнит. И фамилию владельца тоже помнит — Джеймс Робсон. А инициал второго имени — или Е, или Т, или А, или что-то в этом роде. И жил этот человек на номерной улице Окленда. Только на одно короткое мгновение задержался взгляд Иша на двухместке, а потом чуть выше поднялся, и тогда увидел он высокие башни и плавно свисающие, совершенные дуги могучих стальных тросов. Похоже, что хорошо сохранилась эта часть моста. Видно сразу, что долго простоит, много за это время поколений людских сменится. Правда, и перила моста, и башни, и тросы — все это рыжий слой ржавчины покрывал. Только верхушки башен не красными были, а сияли белизной от помета многих поколений морских чаек. Но Иш знал, что не могла глубоко въесться ржавчина. И хотя еще многие годы может простоять мост, но с каждым годом все глубже и глубже начнет вгрызаться ржавчина в незащищенную сталь. Или вздрогнет земля от толчка землетрясения, сдвинутся мощные опоры и в какой-нибудь осенний штормовой день рухнет вниз целый пролет. Как и сам человек, так и творение рук его не может жить вечно. И хотя не мог он уже повернуть головы, но стоило лишь на мгновение зажмурить глаза, как представил Иш крутую дугу окружающих Залив холмов. Не изменились холмы с тех пор, как погибла цивилизация. Жизнь человека — лишь короткий миг в сравнении с жизнью гор, вот почему, пока будут рядом Залив и холмы, умрет он в том же мире, в каком и родился. А открыв глаза, увидел он два вытянутых пика на гребне холмов. «Две груди» — так называли их люди, и вид их заставил Иша думать об Эм, а потом в памяти ожили полузабытые воспоминания — воспоминания о матери. Земля, Эм и мама — все смешалось в его умирающем сознании, и он был даже немного рад, что именно с такими мыслями уходит. «Нет, не так, — ворвалась в холодеющее сознание новая мысль. — Я должен умереть, как прожил свою жизнь, — при свете разума. Жизнь, освещенную светом моего собственного разума. Эти холмы хоть и приняли форму грудей — это не груди Эм и не груди моей матери. Они примут меня, они примут мое тело — но не будет в них любви. Им все равно будет. А я тот, кто теперь знает пути мира, и знаю я, что хоть и называют люди холмы вечными, они тоже меняются и всегда будут меняться…» А умирающему старику так хотелось посмотреть на то, что никогда не изменится. А смертный холод уже до пояса поднялся, и онемели, бесчувственными стали пальцы рук, и свет начал меркнуть в его глазах. И застыл его взгляд на далекой цепи гор. Последние силы собирал Иш. Он боролся. Он на прошлое и на будущее одновременно смотрел. Что значило все это? И что сам он в этой жизни свершил? Суета. А он покой теперь обретет и вернется к холмам. И если похожи холмы на женские груди, значит, и в этом какой-то смысл есть и покой. И хотя, затянутый смертным туманом, тусклым стал свет в глазах Иша, все же посмотрел он на молодых. «Они предадут меня земле, — подумал он. — Я тоже предавал их земле. Только этим и живет человек. Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки».

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124