Он только хрюкнул... а затем он пропал.
Я услышал, как он плюхнулся в воду. Еще я слышал отдаленные голоса -
они окликали нас, они приближались к нам через остров.
Я поднялся на ноги и двинулся к краю острова.
И тут Фрэнк завизжал - это был длинный жуткий крик, полный
предсмертной муки.
К тому времени, когда я достиг края платформы, вопль оборвался.
Когда Бартелми прибежал ко мне, он остановился, повторяя: "Что
случилось?" до тех пор, пока не глянул вниз и не увидел плавник,
мелькавший в центре водоворота. Затем он пробормотал: "О, господи!" и
больше ничего.
Позже, когда я давал отчет о событиях, я рассказал, что он показался
мне очень возбужденным, когда прибежал поднимать меня, что он крикнул мне,
что Пол перестал дышать, и я, вернувшись с ним в лабораторию, убедился,
что Пол мертв, сказал ему это и начал выспрашивать его о подробностях, а в
ходе разговора он, похоже, получил впечатление, что я подозреваю именно
его в смерти Пола из-за проявленной им небрежности. Тогда он возбудился
еще больше и в конце концов набросился на меня, и мы боролись, и что он
упал в конце концов в воду. Все это, конечно, было правдой. Отчет мой
грешил лишь пропусками. Но они, похоже, удовлетворились этим. Все ушли.
Акула рыскала вокруг, возможно, дожидаясь, не кинут ли ей кого-нибудь на
десерт, и те, кто занимался дельфинами, пришли и усыпили ее, а затем
унесли. Бартелми сказал мне потом, что вышедший из строя ультразвуковой
генератор действительно мог иметь периодические короткие замыкания.
Так, Пол убил Майка и Руди; Фрэнк убил Пола, а затем сам был убит
акулой, на которую теперь можно было свалить и первые два убийства.
Дельфины были оправданы, и не оставалось больше ничего, что взывало бы к
правосудию. Месторождение же алмазов стало теперь одной из маленьких тайн,
настолько нередких в нашей жизни.
...После того, как все разошлись, выслушав мой рассказ о происшедшем,
а остатки останков убрали - еще долго после этого, пока тянулась ночь,
поздняя, чистая, со множеством ярких звезд, двоившихся и мерцавших в
прохладных водах Гольфстрима вокруг станции, и я сидел в кресле на
маленьком заднем дворике за моим жилищем, потягивая пиво из жестянки, и
следил за тем, как заходят звезды.
У меня не было чувства удовлетворения, хотя на папке с делом, лежащей
у меня в уме, уже стоял штамп "закрыто".
Кто же написал мне записку - записку, включившую адскую машину
убийств?
Действительно ли стоит об этом беспокоиться теперь, когда работа
завершена? До тех пор, пока этот кто-то будет хранить молчание
относительно меня...
Я еще глотнул пива.
Да, стоит, решил я. Мне тоже следует осмотреться повнимательнее.
Я достал сигарету и собрался закурить.
И тогда это началось...
Когда я влетел в бухту, она была освещена. А когда влетел на причал,
ее голос донесся до меня через громкоговоритель.
Она приветствовала меня по имени - моему настоящему имени; я не
слышал, чтобы его произносили вслух уже давным-давно - и она пригласила
меня войти.
Я двинулся по причалу вверх к зданию. Дверь была полуоткрыта. И я
вошел.
Это была длинная-длинная комната, полностью оформленная в восточном
стиле. Хозяйка была одета в шелковое зеленое кимоно. Она сидела на коленях
на полу и перед ней лежал чайный сервиз.
- Пожалуйста, проходите и садитесь, - предложила она.
Я кивнул, снял обувь, пересек комнату и сел.
- О-ча доу десу-ка? - спросила она.
- Итадакимасу.
Она наполнила чашки, и мы некоторое время пили чай. После второй
чашки я придвинул к себе пепельницу.
- Сигарету? - спросил я.
- Я не курю, - ответила она, - но я хочу, чтобы вы курили. Я
попытаюсь вобрать в себя как можно больше вредных веществ. Я полагаю,
именно с этого все и началось.
Я закурил.
- Никогда не встречал настоящих телепатов, - признался я.
- Мне приходится пользоваться этой моей способностью постоянно, -
ответила она, - и не скажу, чтобы это было особенно приятно.
- Думаю, мне нет необходимости задавать вопросы вслух? - заметил я.
- Нет, - подтвердила она, - действительно - нет. Как вы думаете, это
хочется - читать мысли?
- Чем дальше, тем меньше, - предположил я.
Она улыбнулась.
- Я спросила об этом, - пояснила она, - потому что много размышляла
над этим в последнее время. Я думала о маленькой девочке, которая жила в
саду с жуткими цветами. Они были красивы, эти цветы, и росли, чтобы делать
девочку счастливой тогда, когда она ими любуется. Но они не могли скрыть
от нее свой запах - а это был запах жалости. Ибо она была маленькой
несчастной калекой. И бежала она не от цветов, не от их внешнего облика, а
от их аромата, смысл которого она смогла определить, несмотря на возраст.
Было мучительно ощущать его постоянно, и лишь в заброшенном пустынном
месте нашла она какое-то отдохновение. И не будь у нее этой способности к
телепатии, она осталась бы в саду.
Она замолчала и пригубила чай.
- И однажды она обрела друзей, - продолжала хозяйка, - обрела в
совершенно неожиданном месте. Это были дельфины, весельчаки, с сердцами,
не спешащими с унизительной жалостью. Телепатия - та, что заставила ее
покинуть общество подобных себе, помогла найти друзей. Она смогла узнать
сердца и умы своих новых друзей, куда более полно, чем один человек может
познать другого. Она полюбила их, стала членом их семьи.
Она еще отпила чаю, а затем посидела в молчании, глядя в чашку.
- Среди них были и великие, - проговорила она наконец, - те, о
которых вы догадались чуть раньше. Пророки, философы, песнопевцы - я не
знаю слов в человеческом языке для того, чтобы описать функции, что они
исполняли. Тем не менее, среди них были и те, чьи голоса в снопеснопении
звучали с особой нежностью и глубиной - нечто вроде музыки и в то же время
не музыка, двигаясь от безвременья в себе, которое они, возможно, считали
бесконечным пространством, и выражая это для своих друзей. Величайший из
всех, кого я когда-либо знала, Песнопевец, - и она произнесла слоги очень
музыкальным тоном, - носил имя или титул, звучащий как "кива'лл'кие
ккоотаиллл'кке'к". Я не могу выразить словами его снопеснопение так же,
как не смогла бы рассказать о гении Моцарта тому, кто никогда не слышал
музыки. Но когда ему стала угрожать опасность, я сделала то, что должно
было быть сделано.
- Вы видите, что я пока еще не все понимаю, - заметил я, поставив
чашку.
- "Чикчарни" построен так, что пол его возвышается над рекой, - и
картина бара внезапно вспыхнула в моей памяти ясно и с потрясающей
реальностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Я услышал, как он плюхнулся в воду. Еще я слышал отдаленные голоса -
они окликали нас, они приближались к нам через остров.
Я поднялся на ноги и двинулся к краю острова.
И тут Фрэнк завизжал - это был длинный жуткий крик, полный
предсмертной муки.
К тому времени, когда я достиг края платформы, вопль оборвался.
Когда Бартелми прибежал ко мне, он остановился, повторяя: "Что
случилось?" до тех пор, пока не глянул вниз и не увидел плавник,
мелькавший в центре водоворота. Затем он пробормотал: "О, господи!" и
больше ничего.
Позже, когда я давал отчет о событиях, я рассказал, что он показался
мне очень возбужденным, когда прибежал поднимать меня, что он крикнул мне,
что Пол перестал дышать, и я, вернувшись с ним в лабораторию, убедился,
что Пол мертв, сказал ему это и начал выспрашивать его о подробностях, а в
ходе разговора он, похоже, получил впечатление, что я подозреваю именно
его в смерти Пола из-за проявленной им небрежности. Тогда он возбудился
еще больше и в конце концов набросился на меня, и мы боролись, и что он
упал в конце концов в воду. Все это, конечно, было правдой. Отчет мой
грешил лишь пропусками. Но они, похоже, удовлетворились этим. Все ушли.
Акула рыскала вокруг, возможно, дожидаясь, не кинут ли ей кого-нибудь на
десерт, и те, кто занимался дельфинами, пришли и усыпили ее, а затем
унесли. Бартелми сказал мне потом, что вышедший из строя ультразвуковой
генератор действительно мог иметь периодические короткие замыкания.
Так, Пол убил Майка и Руди; Фрэнк убил Пола, а затем сам был убит
акулой, на которую теперь можно было свалить и первые два убийства.
Дельфины были оправданы, и не оставалось больше ничего, что взывало бы к
правосудию. Месторождение же алмазов стало теперь одной из маленьких тайн,
настолько нередких в нашей жизни.
...После того, как все разошлись, выслушав мой рассказ о происшедшем,
а остатки останков убрали - еще долго после этого, пока тянулась ночь,
поздняя, чистая, со множеством ярких звезд, двоившихся и мерцавших в
прохладных водах Гольфстрима вокруг станции, и я сидел в кресле на
маленьком заднем дворике за моим жилищем, потягивая пиво из жестянки, и
следил за тем, как заходят звезды.
У меня не было чувства удовлетворения, хотя на папке с делом, лежащей
у меня в уме, уже стоял штамп "закрыто".
Кто же написал мне записку - записку, включившую адскую машину
убийств?
Действительно ли стоит об этом беспокоиться теперь, когда работа
завершена? До тех пор, пока этот кто-то будет хранить молчание
относительно меня...
Я еще глотнул пива.
Да, стоит, решил я. Мне тоже следует осмотреться повнимательнее.
Я достал сигарету и собрался закурить.
И тогда это началось...
Когда я влетел в бухту, она была освещена. А когда влетел на причал,
ее голос донесся до меня через громкоговоритель.
Она приветствовала меня по имени - моему настоящему имени; я не
слышал, чтобы его произносили вслух уже давным-давно - и она пригласила
меня войти.
Я двинулся по причалу вверх к зданию. Дверь была полуоткрыта. И я
вошел.
Это была длинная-длинная комната, полностью оформленная в восточном
стиле. Хозяйка была одета в шелковое зеленое кимоно. Она сидела на коленях
на полу и перед ней лежал чайный сервиз.
- Пожалуйста, проходите и садитесь, - предложила она.
Я кивнул, снял обувь, пересек комнату и сел.
- О-ча доу десу-ка? - спросила она.
- Итадакимасу.
Она наполнила чашки, и мы некоторое время пили чай. После второй
чашки я придвинул к себе пепельницу.
- Сигарету? - спросил я.
- Я не курю, - ответила она, - но я хочу, чтобы вы курили. Я
попытаюсь вобрать в себя как можно больше вредных веществ. Я полагаю,
именно с этого все и началось.
Я закурил.
- Никогда не встречал настоящих телепатов, - признался я.
- Мне приходится пользоваться этой моей способностью постоянно, -
ответила она, - и не скажу, чтобы это было особенно приятно.
- Думаю, мне нет необходимости задавать вопросы вслух? - заметил я.
- Нет, - подтвердила она, - действительно - нет. Как вы думаете, это
хочется - читать мысли?
- Чем дальше, тем меньше, - предположил я.
Она улыбнулась.
- Я спросила об этом, - пояснила она, - потому что много размышляла
над этим в последнее время. Я думала о маленькой девочке, которая жила в
саду с жуткими цветами. Они были красивы, эти цветы, и росли, чтобы делать
девочку счастливой тогда, когда она ими любуется. Но они не могли скрыть
от нее свой запах - а это был запах жалости. Ибо она была маленькой
несчастной калекой. И бежала она не от цветов, не от их внешнего облика, а
от их аромата, смысл которого она смогла определить, несмотря на возраст.
Было мучительно ощущать его постоянно, и лишь в заброшенном пустынном
месте нашла она какое-то отдохновение. И не будь у нее этой способности к
телепатии, она осталась бы в саду.
Она замолчала и пригубила чай.
- И однажды она обрела друзей, - продолжала хозяйка, - обрела в
совершенно неожиданном месте. Это были дельфины, весельчаки, с сердцами,
не спешащими с унизительной жалостью. Телепатия - та, что заставила ее
покинуть общество подобных себе, помогла найти друзей. Она смогла узнать
сердца и умы своих новых друзей, куда более полно, чем один человек может
познать другого. Она полюбила их, стала членом их семьи.
Она еще отпила чаю, а затем посидела в молчании, глядя в чашку.
- Среди них были и великие, - проговорила она наконец, - те, о
которых вы догадались чуть раньше. Пророки, философы, песнопевцы - я не
знаю слов в человеческом языке для того, чтобы описать функции, что они
исполняли. Тем не менее, среди них были и те, чьи голоса в снопеснопении
звучали с особой нежностью и глубиной - нечто вроде музыки и в то же время
не музыка, двигаясь от безвременья в себе, которое они, возможно, считали
бесконечным пространством, и выражая это для своих друзей. Величайший из
всех, кого я когда-либо знала, Песнопевец, - и она произнесла слоги очень
музыкальным тоном, - носил имя или титул, звучащий как "кива'лл'кие
ккоотаиллл'кке'к". Я не могу выразить словами его снопеснопение так же,
как не смогла бы рассказать о гении Моцарта тому, кто никогда не слышал
музыки. Но когда ему стала угрожать опасность, я сделала то, что должно
было быть сделано.
- Вы видите, что я пока еще не все понимаю, - заметил я, поставив
чашку.
- "Чикчарни" построен так, что пол его возвышается над рекой, - и
картина бара внезапно вспыхнула в моей памяти ясно и с потрясающей
реальностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58