вкус у нас не такой плохой, чтобы мы восхищались произведениями такого жалкого подагрика. Доктор, не правда ли, это невежественный нахал?
Врач, смущенный грубым промахом своего спутника, счел нужным, ради собственной своей репутации, обратить на него внимание нового знакомца и посему ответил на вопрос стихом из Горация:
- "Mutato nomine, de te fabula narratur". Живописец, который по-латыни понимал, пожалуй, еще меньше, чем по-французски, предположил, что эта цитата его друга выражает согласие с его мнением и сказал:
- Совершенно верно. "Potatoe domine data", - за эту картину я не дам ни единой картофелины.
Перигрин был поражен этим удивительным искажением слов и смысла латинского стиха, которое он сначала принял за нарочитую остроту; но, поразмыслив, он не нашел причины сомневаться в том, что это было непредумышленное следствие одной лишь наглости и невежества, и залился неудержимым смехом, Пелит, полагая, что веселость джентльмена вызвана его искусной критикой картин Санпри, захохотал еще громче и попытался заострить шутку замечаниями такого же характера, тогда как доктор, потрясенный его бесстыдством и неосведомленностью, попрекнул его, прибегнув к словам Гомера:
- "Siga me tis allos Achaion touton akouse mithon".
Этот упрек, о чем без труда может догадаться читатель, превосходил понимание его приятеля и был произнесен с целью возвеличить его самого во мнении мистера Пикля, который парировал сей ученый выпад тремя стихами того же автора из обращения Полидамаса к Гектору, гласившими, что немыслимо одному человеку отличаться во всем. Самодовольный врач, который не ожидал подобной реплики от такого юноши, как Перигрин, увидел в его ответе явный вызов и тотчас продекламировал одним духом сорок - пятьдесят стихов из "Илиады". Видя, что новый знакомый не пытается состязаться с этим вдохновенным потоком слов, он истолковал его молчание как знак покорности; затем, дабы упрочить свою победу, поразил его многочисленными цитатами, заимствованными у авторов, которых предполагаемый его конкурент не знал даже по имени, тогда как мистер Пелит таращил глаза, восхищаясь великой эрудицией своего спутника. Наш молодой джентльмен, отнюдь не досадуя на такое превосходство, втихомолку посмеивался над нелепым тщеславием педанта-доктора. Он мысленно расценивал его как знатока справочников, ухватившего за хвост угря науки, и предвкушал неисчерпаемый источник увеселения в его глубокомыслии и чванстве, если удастся должным образом их извлечь, прибегнув к тщеславию и самоуверенности дорожного спутника. Побуждаемый такими соображениями, он решил поддерживать знакомство с ними и по возможности позабавиться на их счет при посещении Фландрии, ибо они избрали тот же маршрут. С этой целью он оказывал им исключительное внимание и, казалось, прислушивался с особым почтением к замечаниям живописца, который с великой неустрашимостью судил о каждой картине во дворце или, иными словами, обнаруживал свое невежество в каждой фразе, срывавшейся у него с языка.
Когда они остановились перед "Избиением младенцев" Ле Брена, служитель заметил, что это "un beau morceau" Прекрасная вещь (франц.)., а мистер Пелит отвечал:
- О да, с первого взгляда можно определить, что это произведение его кисти, ибо манера Боморсо и по колориту и по драпировке чрезвычайно своеобразна; но рисунок у него вялый, а что до выразительности, то она смешна и не натуральна. Доктор, вы видели мой "Суд Соломона", кажется, я могу при всей скромности... а впрочем, я не намерен сравнивать; предоставляю эту гнусную работу другим, и пусть мои произведения говорят сами за себя. О, несомненно Франция богата произведениями искусства, но какая тому причина? Король поощряет гениев почестями и наградами, тогда как в Англии мы вынуждены полагаться только на самих себя и бороться с завистью и злобой наших собратьев... Клянусь, я подумываю о том, чтобы поселиться здесь, в Париже; мне бы хотелось получить апартаменты в Лувре и приличную пенсию в несколько тысяч ливров.
Так разглагольствовал Пелит, без устали работая языком, делая один промах за другим, пока очередь не дошла до "Семи таинств" Пуссена. Тут снова привратник в преизбытке рвения выразил свой восторг, сказав, что эти произведения - "impayables" Бесценные (франц.)., после чего живописец обратился к нему с торжествующим видом:
- Простите, друг мой, в данном случае вы ошибаетесь; эти картины писаны не Импеяблем, а Никола Пуссеном. Я видел гравюры с них в Англии; стало быть, бросьте ваши фокусы с путешественниками, мистер Привратник, или Превратник, или как вас там зовут.
Он был упоен этим мнимым торжеством своего разума, которое подстрекнуло его к новым любопытным замечаниям касательно всех прочих картин в этой прославленной коллекции; но, видя, что доктор отнюдь не выражает удовольствия и одобрения, а скорее принимает их с молчаливым пренебрежением, он не мог примириться с его равнодушием и спросил с насмешливой улыбкой, случалось ли ему когда-нибудь видеть столько шедевров. Доктор, посмотрев на него с состраданием, не лишенным презрения, отвечал, что здесь нет ничего, что заслуживало бы внимания человека, знакомого с идеями древних, и что творец наилучшей картины, ныне здравствующий, недостоин чистить кисти тех великих мастеров, которые прославлены греческими и римскими писателями.
- О боже! - с громким смехом воскликнул живописец. - Наконец-то вы попали впросак, любезный доктор, ибо хорошо известно, что ваши древние греческие и римские художники ровно ничего в этом деле не смыслили по сравнению с нашими современными мастерами по той простой причине, что у них было только три-четыре краски и они не умели писать маслом. А затем кого из ваших старых заплесневелых греков могли бы вы поставить рядом с божественным Рафаэлем, великолепнейшим Микеланджело Бона Роти, изящным Гвидо, чарующим Тицианом и превосходящим их всех великим Рубенсом и...
Он мог бы продолжить длинный перечень имен, которые заучил наизусть для этой цели, не имея ни малейшего представления о разнообразных их достоинствах, если бы ему не помешал его друг, который был возмущен той непочтительностью, с какою он отозвался о греках, и, назвав его богохульником, готом, беотийцем, в свою очередь спросил с большой горячностью, кто из этих жалких современников может соперничать с Панэном из Афин и его братом Фидием, с Поликлетом из Сициона, Полигнотом Трасийским, Паразием из Эфеса, прозванным Абродиаитос, или Прекрасный, и Апеллесом, королем художников. Он предложил ему показать какой-нибудь современный портрет, который выдержал бы сравнение с "Еленой" Зевксиса Гераклийского, или какую-нибудь картину, равную "Жертвоприношению Ифигении" Тиманта Сиционийского, не говоря уже о "Двенадцати богах" Асклепиодора-Афинянина, за которых Мназон, тиран Элатеи, дал ему примерно по триста фунтов, или о гомеровском "Аде" - произведении Никия, который отказался от шестидесяти талантов, равных приблизительно одиннадцати тысячам фунтов, и великодушно преподнес его в дар своему отечеству.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271
Врач, смущенный грубым промахом своего спутника, счел нужным, ради собственной своей репутации, обратить на него внимание нового знакомца и посему ответил на вопрос стихом из Горация:
- "Mutato nomine, de te fabula narratur". Живописец, который по-латыни понимал, пожалуй, еще меньше, чем по-французски, предположил, что эта цитата его друга выражает согласие с его мнением и сказал:
- Совершенно верно. "Potatoe domine data", - за эту картину я не дам ни единой картофелины.
Перигрин был поражен этим удивительным искажением слов и смысла латинского стиха, которое он сначала принял за нарочитую остроту; но, поразмыслив, он не нашел причины сомневаться в том, что это было непредумышленное следствие одной лишь наглости и невежества, и залился неудержимым смехом, Пелит, полагая, что веселость джентльмена вызвана его искусной критикой картин Санпри, захохотал еще громче и попытался заострить шутку замечаниями такого же характера, тогда как доктор, потрясенный его бесстыдством и неосведомленностью, попрекнул его, прибегнув к словам Гомера:
- "Siga me tis allos Achaion touton akouse mithon".
Этот упрек, о чем без труда может догадаться читатель, превосходил понимание его приятеля и был произнесен с целью возвеличить его самого во мнении мистера Пикля, который парировал сей ученый выпад тремя стихами того же автора из обращения Полидамаса к Гектору, гласившими, что немыслимо одному человеку отличаться во всем. Самодовольный врач, который не ожидал подобной реплики от такого юноши, как Перигрин, увидел в его ответе явный вызов и тотчас продекламировал одним духом сорок - пятьдесят стихов из "Илиады". Видя, что новый знакомый не пытается состязаться с этим вдохновенным потоком слов, он истолковал его молчание как знак покорности; затем, дабы упрочить свою победу, поразил его многочисленными цитатами, заимствованными у авторов, которых предполагаемый его конкурент не знал даже по имени, тогда как мистер Пелит таращил глаза, восхищаясь великой эрудицией своего спутника. Наш молодой джентльмен, отнюдь не досадуя на такое превосходство, втихомолку посмеивался над нелепым тщеславием педанта-доктора. Он мысленно расценивал его как знатока справочников, ухватившего за хвост угря науки, и предвкушал неисчерпаемый источник увеселения в его глубокомыслии и чванстве, если удастся должным образом их извлечь, прибегнув к тщеславию и самоуверенности дорожного спутника. Побуждаемый такими соображениями, он решил поддерживать знакомство с ними и по возможности позабавиться на их счет при посещении Фландрии, ибо они избрали тот же маршрут. С этой целью он оказывал им исключительное внимание и, казалось, прислушивался с особым почтением к замечаниям живописца, который с великой неустрашимостью судил о каждой картине во дворце или, иными словами, обнаруживал свое невежество в каждой фразе, срывавшейся у него с языка.
Когда они остановились перед "Избиением младенцев" Ле Брена, служитель заметил, что это "un beau morceau" Прекрасная вещь (франц.)., а мистер Пелит отвечал:
- О да, с первого взгляда можно определить, что это произведение его кисти, ибо манера Боморсо и по колориту и по драпировке чрезвычайно своеобразна; но рисунок у него вялый, а что до выразительности, то она смешна и не натуральна. Доктор, вы видели мой "Суд Соломона", кажется, я могу при всей скромности... а впрочем, я не намерен сравнивать; предоставляю эту гнусную работу другим, и пусть мои произведения говорят сами за себя. О, несомненно Франция богата произведениями искусства, но какая тому причина? Король поощряет гениев почестями и наградами, тогда как в Англии мы вынуждены полагаться только на самих себя и бороться с завистью и злобой наших собратьев... Клянусь, я подумываю о том, чтобы поселиться здесь, в Париже; мне бы хотелось получить апартаменты в Лувре и приличную пенсию в несколько тысяч ливров.
Так разглагольствовал Пелит, без устали работая языком, делая один промах за другим, пока очередь не дошла до "Семи таинств" Пуссена. Тут снова привратник в преизбытке рвения выразил свой восторг, сказав, что эти произведения - "impayables" Бесценные (франц.)., после чего живописец обратился к нему с торжествующим видом:
- Простите, друг мой, в данном случае вы ошибаетесь; эти картины писаны не Импеяблем, а Никола Пуссеном. Я видел гравюры с них в Англии; стало быть, бросьте ваши фокусы с путешественниками, мистер Привратник, или Превратник, или как вас там зовут.
Он был упоен этим мнимым торжеством своего разума, которое подстрекнуло его к новым любопытным замечаниям касательно всех прочих картин в этой прославленной коллекции; но, видя, что доктор отнюдь не выражает удовольствия и одобрения, а скорее принимает их с молчаливым пренебрежением, он не мог примириться с его равнодушием и спросил с насмешливой улыбкой, случалось ли ему когда-нибудь видеть столько шедевров. Доктор, посмотрев на него с состраданием, не лишенным презрения, отвечал, что здесь нет ничего, что заслуживало бы внимания человека, знакомого с идеями древних, и что творец наилучшей картины, ныне здравствующий, недостоин чистить кисти тех великих мастеров, которые прославлены греческими и римскими писателями.
- О боже! - с громким смехом воскликнул живописец. - Наконец-то вы попали впросак, любезный доктор, ибо хорошо известно, что ваши древние греческие и римские художники ровно ничего в этом деле не смыслили по сравнению с нашими современными мастерами по той простой причине, что у них было только три-четыре краски и они не умели писать маслом. А затем кого из ваших старых заплесневелых греков могли бы вы поставить рядом с божественным Рафаэлем, великолепнейшим Микеланджело Бона Роти, изящным Гвидо, чарующим Тицианом и превосходящим их всех великим Рубенсом и...
Он мог бы продолжить длинный перечень имен, которые заучил наизусть для этой цели, не имея ни малейшего представления о разнообразных их достоинствах, если бы ему не помешал его друг, который был возмущен той непочтительностью, с какою он отозвался о греках, и, назвав его богохульником, готом, беотийцем, в свою очередь спросил с большой горячностью, кто из этих жалких современников может соперничать с Панэном из Афин и его братом Фидием, с Поликлетом из Сициона, Полигнотом Трасийским, Паразием из Эфеса, прозванным Абродиаитос, или Прекрасный, и Апеллесом, королем художников. Он предложил ему показать какой-нибудь современный портрет, который выдержал бы сравнение с "Еленой" Зевксиса Гераклийского, или какую-нибудь картину, равную "Жертвоприношению Ифигении" Тиманта Сиционийского, не говоря уже о "Двенадцати богах" Асклепиодора-Афинянина, за которых Мназон, тиран Элатеи, дал ему примерно по триста фунтов, или о гомеровском "Аде" - произведении Никия, который отказался от шестидесяти талантов, равных приблизительно одиннадцати тысячам фунтов, и великодушно преподнес его в дар своему отечеству.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271