«Тяжело тебе, дружок, приходится… – думал Айвар, глядя вслед удаляющейся машине. – Но ты молодец, настоящая молодчина, Анныня… Я горжусь тобою. Может быть, тебе когда-нибудь придется и меня отвезти в тыл, может, и нет… Кто знает».
…После нескольких недель непрерывных боев Латышскую дивизию с передовой линии вывели на кратковременный отдых. Какой приятной казалась теперь воинам горячая баня, как сладок был сон на мягкой соломе под теплым кровом! Стрелки попарились, помылись и в один день помолодели на несколько лет. Но на каждом лице переживания последних недель оставили след.
В огне войны быстрее вырастали и созревали люди, – Ян Лидум убеждался в этом на каждом шагу. Вспоминая, как ему несколько месяцев назад в лагере дивизии приходилось бороться со всякими предрассудками, обывательскими настроениями, проявлениями шовинизма и национальной ограниченности, теперь он мог спокойно, с гордостью смотреть на своих стрелков: на поле боя, как мякина на ветру, развеялись старые предубеждения. Те же парни, которых он тогда терпеливо учил и воспитывал, стали теперь лучшими помощниками военкома батальона. Если кое-где и пробивался сорняк, сами стрелки спешили его выполоть, заботясь о том, чтобы весь коллектив был здоров и крепок духом.
5
После отдыха и пополнения Латышскую дивизию перебросили на Северо-Западный фронт. Там она приняла участие в наступательных боях в районе Старой Руссы.
Болота, однообразная, покрытая снегом равнина, заросшие кустарником берега речушек и рек, редкие березовые рощицы открылись глазам стрелков. Стремясь хоть сколько-нибудь облегчить положение своей зажатой в Демьянский «мешок» армии, немецкое командование сосредоточило на этом участке фронта большие военно-воздушные силы и частыми налетами и бомбардировками пыталось деморализовать наступающие советские войска, сорвать подвоз продовольствия и боеприпасов. С утра до вечера рокотали в воздухе моторы «юнкерсов», «мессершмиттов», «хейнкелей», раздавались взрывы бомб и выстрелы зениток. Фашистские самолеты держались на большой высоте, поэтому бомбежка давала ничтожные результаты; стоило появиться звену истребителей с красными звездами на крыльях, как целый авиационный полк противника, подобно стае испуганных ворон, бросался врассыпную. Случалось, что фашистские бомбовозы, удирая от наших истребителей, сбрасывали груз бомб куда попало – нередко на головы своим.
Не помогали «юнкерсы» и «мессершмитты», не помогало отчаянное сопротивление дивизии СС: советские войска освобождали одно селение за другим и продолжали продвигаться на запад. Как огненный шквал, проносились ночью смертельные залпы реактивных минометов – славных «катюш». В белых защитных халатах батальоны советских лыжников как снег на голову сваливались на гитлеровцев, и «завоеватели мира» в ужасе поднимали вверх руки и кричали свое обычное: «Гитлер капут! Их бин плен!»
То была тяжелая, кровавая борьба, которая к концу зимы все больше принимала характер позиционной войны. Множество болот и рек ограничивали возможности применения танков и другой тяжелой боевой техники, поэтому бои шли главным образом за небольшие высотки, дороги, узлы сообщений, и решающее слово в этой борьбе по-прежнему принадлежало пехоте.
В середине марта 1942 года Айвар участвовал в ночном бою за небольшую деревню. Наши войска заняли и удержали ее, но Айвара в ту ночь впервые ранило в плечо. Ранение было тяжелое, и Айвара вместе с другими ранеными эвакуировали в тыл. Молоденькая санитарка провожала их до Крестцов и всю дорогу, как Могла, заботилась о раненых, но это была не Анна.
В Крестцах Айвара поместили в санитарный поезд и увезли в Ярославль.
Через несколько дней в штабе дивизии был получен приказ командования фронта – группа стрелков, командиров и политработников награждалась орденами и медалями за геройство, проявленное в зимних боях. Среди награжденных орденом Красного Знамени в приказе значилось и имя младшего лейтенанта Айвара Тауриня.
…В тот вечер, когда Айвара поместили в санитарный поезд, Анну Пацеплис на очередном партийном собрании принимали в кандидаты партии. Девушке в тот день казалось, что она наконец достигла совершеннолетия и сравнялась со своими товарищами. Впервые за всю жизнь Анна услышала в тот день столько дружеских и ободряющих слов. Она не знала куда девать глаза, когда парторг рассказывал о ее старании в учебе и смелости на поле боя. Он говорил, как она помогает товарищам, как самоотверженно выполняет свои обязанности и как упорно занимается самообразованием. Анне думалось, что об этом совсем не стоит говорить: ведь это только долг – кто же сейчас не отдавал всего себя Родине?
Со времени знакомства с Яном Лидумом Анна несколько раз навестила его, и не потому, что в ее жизни случались какие-нибудь осложнения и требовалась его помощь, а потому, что вблизи комиссара всегда становилось теплее на душе и, уходя, человек чувствовал, будто стал богаче. К тому же Ильза, с которой Анна все время усердно переписывалась, просила ее узнать, как живется брату: есть ли у него чистое белье, заштопаны ли носки, здоров ли он. Изредка Лидум и сам находил Анну, ведь Ильза всегда напоминала в письмах, чтобы он не упускал из виду девушку и в это тяжелое время был бы ей вместо отца. Они как-то сразу привыкли друг к другу, поэтому другие санитарки и начальство Анны думали, что батальонный комиссар Лидум приходится ей близким родственником.
В ту боевую ночь, когда Анна впервые увидела раненых, принесенных на плащ-палатке с переднего края, она плакала над ними и старалась всем им быть сестрой и матерью. По дороге в Москву один из тяжелораненых умер в санитарной машине, и девушка всю обратную дорогу всхлипывала, будто потеряла родного брата. Эта чувствительность сохранилась и позже; страдания других людей всегда находили отклик в душе Анны, ко со временем она научилась сдерживать себя. С помрачневшим лицом, с плотно сжатыми губами Анна выносила из боя раненых и ухаживала за ними; людям со стороны казалось, что эта красивая девушка или на всех сердита, или какая-то бесчувственная, но каждому, кто долгое время наблюдал ее, становилось ясным, что эта суровость чисто внешняя.
Первым, заметившим это, был Ян Лидум. Когда в дивизии стало шириться снайперское движение и Лидум узнал, что Анна хочет стать снайпером, он поговорил с товарищами, от которых зависел ее перевод, и Анну послали на курсы. Но сам комиссар ни словом не обмолвился ей о своей роли в этом деле.

Глава двенадцатая
1
До конца мая 1942 года Айвар пролежал в военном госпитале в Ярославле. Рана зажила быстро, только левая рука утратила былую подвижность – требовался массаж и разные физиотерапевтические процедуры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179