Когда на людях о них заходила речь, Пацеплису никогда не приходилось опускать глаза, наоборот, он всегда мог гордиться ими. И выходило, что правда новой жизни не признавала никаких богатеев Мелдеров – богатеев поприжали, чтобы могла подняться беднота и чтобы каждый работающий стал зажиточным. Против такой жизненной правды не было причин роптать и Пацеплису.
Но роптали другие – вчерашние воротилы. Узнав, что Пацеплис Еступил в колхоз, старый Кикрейзис среди ночи прибежал в Сурумы.
– Антон, ты в уме? Куда ты лезешь, чего ты ищешь в этой артели? Разве тебе плохо жилось?
Он стыдил, стращал Антона всякими злобными предсказаниями, пытаясь уговорить его выйти из колхоза, пока еще не поздно.
– Колхоз вылетит в трубу за один год, и ты разоришься вместе с ним! – уверял Кикрейзис. – Разве ты хочешь на старости лет пойти с сумой?
– Что сделано, то сделано, – ответил Пацеплис. – Раз я дал слово, обратно брать не имею привычки.
– Пустая гордость, – не унимался Кикрейзис. – Вот так и получается: был у меня друг и надежный сосед, а сейчас его нет. Кому теперь поведать свои беды, когда на сердце тяжело?
– Ты не особенно печалься, – поучал его Пацеплис. – Учись жить. Примирись с тем, что произошло. Прежних времен тебе все равно не вернуть.
– Легко сказать – примирись. Влезь в мою шкуру, тогда узнаешь, сладко ли, когда из-под ног уходит земля. Наваливают такие налоги, что дышать невозможно, – кулак!
Пацеплис терпеливо выслушал нытье Кикрейзиса, сказал несколько утешительных слов и дождался, когда друг молодости наконец оставит его в покое.
Через несколько дней его навестил Марцис Кикрейзис. Тот не плакался, а пришел поиздеваться.
– Как ни работай, Сурум, председателем колхоза тебя все равно не выберут, даже бригадиром не поставят. Так конюхом всю жизнь и проработаешь, а Регуты и молодой Гандрис станут командовать тобой с утра до ночи. Будет на что посмотреть, когда всякие голодранцы начнут распоряжаться хозяином Сурумов, а ты станешь носиться, как ошпаренный, и лезть вон из кожи, чтобы угодить своим новым хозяевам. Вот на что я хотел бы поглядеть.
– Ты, Марцис, ничего не смыслишь в колхозных порядках, оттого и болтаешь всякий вздор, – защищался Пацеплис. – Ну что б я стал делать один со своей землей в Сурумах? Только маялся бы, не знал, как со всем управиться. А теперь я спокоен – отработал день и заработал свое.
– Кто тебе напел это, не Анна ли? – смеялся Марцис. – Ты только развесь уши, тогда далеко пойдешь. Вот что, Сурум, я тебе скажу: на твоей Анне я теперь ни за какие деньги не женюсь, пусть она мне хоть на шею вешается.
– А разве она тебе вешалась на шею? – съязвил Пацеплис. – Я что-то не замечал.
– Ну и слава богу, а то спутался бы с нею, теперь не знал бы, как отделаться. Скоро у меня будет другая невеста. Приедет из-за границы Стабулниек вместе с англичанами и американцами, и ему будет нужен зять. Чем плоха Майга? Соединим земли Стабулниеков и Кикрейзисов – целое имение будет.
– Значит, все в порядке, тогда жди Стабулниека и англичан, – сказал Пацеплис. – Только смотри не состарься, ожидаючи.
– Эх ты, дурья башка, – вздохнул Марцис. – Хотел из тебя сделать человека, но ничего не выходит. Давай выпьем бутылочку по случаю расторжения сватовства и пойдем в разные стороны. Только ты не очень сердись, Сурум, что я бросаю твою красавицу Анну. Мне одной красоты недостаточно, надо, чтоб у жены было что-нибудь и за душой.
К великому удивлению Марциса, Пацеплис отказался от водки и попросил гостя поскорее убираться. Когда Марцис ушел, Пацеплис достал из шкафа свою бутылку и хватил порядочный глоток.
«Подавись ты своей водкой, – мысленно сказал он Марцису. – У нас найдется что выпить».
Жить совсем всухую он все же не мог – слишком сильна была старая привычка.
…Однажды ночью в окрестных домах заметили у Кикрейзисов огонь. Петер Гандрис и несколько колхозников, добежав до усадьбы, увидели, что горит большой коровник. Второй очаг огня был в конце жилого дома, но там огонь только занимался. Сильно пахло керосином. Колхозники стали стучаться в дверь, окна, но им никто не отвечал. Тогда прибежавшие взялись за дело и в полчаса погасили пожар. Жилой дом почти не пострадал, а у коровника сгорела часть крыши.
Усадьба по всем признакам была оставлена еще прошлой ночью, так как на дороге не видно было свежих следов скотины, а в коровнике не оказалось ни одной коровы. Уложив на подводы самое ценное добро, Кикрейзис, как вор, удрал ночью из усадьбы, оставив на месте только то, что нельзя был взять с собой. Единственным живым существом, оставленным в Кикрейзисах, был старый серый кот. В жилом доме валялись разрубленные стулья, кровати, шкафы. Зерно в клети было перемешано с битым стеклом, навозом, ржавыми гвоздями и облито керосином. Убегая из своей усадьбы, взбешенный кулак старался навредить, но ему это не удалось: пожар в усадьбе был замечен вовремя.
Сгоревшую часть крыши восстановили и в бывшей усадьбе Кикрейзисов организовали второе отделение молочнотоварной фермы колхоза. Землю Кикрейзисов присоединили к колхозному массиву.
Антон Пацеплис вздохнул с облегчением: Кикрейзисы убежали, и теперь никто не придет его высмеивать и подзуживать.
Позже, когда в усадьбе снова поселились люди, одна из доярок нашла в саду приколотую к яблоне старую, написанную когда-то записку.
«Если нет у меня, пусть не будет ни у кого!» – с трудом можно было прочесть расплывшуюся надпись. Хотя записка была без подписи, все понимали, кто ее написал.
Глава седьмая
1
В начале апреля в Пурвайскую волость приехали Айвар Лидум и работники проектного бюро. Они должны были перенести на местность технический проект – отметить столбиками и колышками трассы отводных каналов.
Работу закончили в несколько недель. Теперь обрабатываемый массив с многочисленными столбиками, колышками и отметками казался специалисту гигантским планом, глазу же неопытного человека – какой-то непонятной путаницей. Главный отводный канал от Змеиного болота до речки Раудупе начинался около усадьбы Сурумы и пролегал по бывшим лугам и пастбищам Пацеплиса. Кустарник рос и на самой трассе и по обеим сторонам ее. Как только проект перенесли на местность, к работе приступила мелиоративная бригада «Ленинского пути». Колхозники, вооруженные лопатами и топорами, во главе с бригадиром Алкснисом направились к старой раудупской мельнице и принялись вырубать кустарник по берегам речки, выше мельничного пруда, расчищая место для экскаватора. После того как бригада в двенадцать человек проработала там несколько дней, стало очевидным, что ей одной не справиться с заданием, так как берега речки почти на всем своем протяжении – от мельничного пруда до устья канала – заросли кустарником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179
Но роптали другие – вчерашние воротилы. Узнав, что Пацеплис Еступил в колхоз, старый Кикрейзис среди ночи прибежал в Сурумы.
– Антон, ты в уме? Куда ты лезешь, чего ты ищешь в этой артели? Разве тебе плохо жилось?
Он стыдил, стращал Антона всякими злобными предсказаниями, пытаясь уговорить его выйти из колхоза, пока еще не поздно.
– Колхоз вылетит в трубу за один год, и ты разоришься вместе с ним! – уверял Кикрейзис. – Разве ты хочешь на старости лет пойти с сумой?
– Что сделано, то сделано, – ответил Пацеплис. – Раз я дал слово, обратно брать не имею привычки.
– Пустая гордость, – не унимался Кикрейзис. – Вот так и получается: был у меня друг и надежный сосед, а сейчас его нет. Кому теперь поведать свои беды, когда на сердце тяжело?
– Ты не особенно печалься, – поучал его Пацеплис. – Учись жить. Примирись с тем, что произошло. Прежних времен тебе все равно не вернуть.
– Легко сказать – примирись. Влезь в мою шкуру, тогда узнаешь, сладко ли, когда из-под ног уходит земля. Наваливают такие налоги, что дышать невозможно, – кулак!
Пацеплис терпеливо выслушал нытье Кикрейзиса, сказал несколько утешительных слов и дождался, когда друг молодости наконец оставит его в покое.
Через несколько дней его навестил Марцис Кикрейзис. Тот не плакался, а пришел поиздеваться.
– Как ни работай, Сурум, председателем колхоза тебя все равно не выберут, даже бригадиром не поставят. Так конюхом всю жизнь и проработаешь, а Регуты и молодой Гандрис станут командовать тобой с утра до ночи. Будет на что посмотреть, когда всякие голодранцы начнут распоряжаться хозяином Сурумов, а ты станешь носиться, как ошпаренный, и лезть вон из кожи, чтобы угодить своим новым хозяевам. Вот на что я хотел бы поглядеть.
– Ты, Марцис, ничего не смыслишь в колхозных порядках, оттого и болтаешь всякий вздор, – защищался Пацеплис. – Ну что б я стал делать один со своей землей в Сурумах? Только маялся бы, не знал, как со всем управиться. А теперь я спокоен – отработал день и заработал свое.
– Кто тебе напел это, не Анна ли? – смеялся Марцис. – Ты только развесь уши, тогда далеко пойдешь. Вот что, Сурум, я тебе скажу: на твоей Анне я теперь ни за какие деньги не женюсь, пусть она мне хоть на шею вешается.
– А разве она тебе вешалась на шею? – съязвил Пацеплис. – Я что-то не замечал.
– Ну и слава богу, а то спутался бы с нею, теперь не знал бы, как отделаться. Скоро у меня будет другая невеста. Приедет из-за границы Стабулниек вместе с англичанами и американцами, и ему будет нужен зять. Чем плоха Майга? Соединим земли Стабулниеков и Кикрейзисов – целое имение будет.
– Значит, все в порядке, тогда жди Стабулниека и англичан, – сказал Пацеплис. – Только смотри не состарься, ожидаючи.
– Эх ты, дурья башка, – вздохнул Марцис. – Хотел из тебя сделать человека, но ничего не выходит. Давай выпьем бутылочку по случаю расторжения сватовства и пойдем в разные стороны. Только ты не очень сердись, Сурум, что я бросаю твою красавицу Анну. Мне одной красоты недостаточно, надо, чтоб у жены было что-нибудь и за душой.
К великому удивлению Марциса, Пацеплис отказался от водки и попросил гостя поскорее убираться. Когда Марцис ушел, Пацеплис достал из шкафа свою бутылку и хватил порядочный глоток.
«Подавись ты своей водкой, – мысленно сказал он Марцису. – У нас найдется что выпить».
Жить совсем всухую он все же не мог – слишком сильна была старая привычка.
…Однажды ночью в окрестных домах заметили у Кикрейзисов огонь. Петер Гандрис и несколько колхозников, добежав до усадьбы, увидели, что горит большой коровник. Второй очаг огня был в конце жилого дома, но там огонь только занимался. Сильно пахло керосином. Колхозники стали стучаться в дверь, окна, но им никто не отвечал. Тогда прибежавшие взялись за дело и в полчаса погасили пожар. Жилой дом почти не пострадал, а у коровника сгорела часть крыши.
Усадьба по всем признакам была оставлена еще прошлой ночью, так как на дороге не видно было свежих следов скотины, а в коровнике не оказалось ни одной коровы. Уложив на подводы самое ценное добро, Кикрейзис, как вор, удрал ночью из усадьбы, оставив на месте только то, что нельзя был взять с собой. Единственным живым существом, оставленным в Кикрейзисах, был старый серый кот. В жилом доме валялись разрубленные стулья, кровати, шкафы. Зерно в клети было перемешано с битым стеклом, навозом, ржавыми гвоздями и облито керосином. Убегая из своей усадьбы, взбешенный кулак старался навредить, но ему это не удалось: пожар в усадьбе был замечен вовремя.
Сгоревшую часть крыши восстановили и в бывшей усадьбе Кикрейзисов организовали второе отделение молочнотоварной фермы колхоза. Землю Кикрейзисов присоединили к колхозному массиву.
Антон Пацеплис вздохнул с облегчением: Кикрейзисы убежали, и теперь никто не придет его высмеивать и подзуживать.
Позже, когда в усадьбе снова поселились люди, одна из доярок нашла в саду приколотую к яблоне старую, написанную когда-то записку.
«Если нет у меня, пусть не будет ни у кого!» – с трудом можно было прочесть расплывшуюся надпись. Хотя записка была без подписи, все понимали, кто ее написал.
Глава седьмая
1
В начале апреля в Пурвайскую волость приехали Айвар Лидум и работники проектного бюро. Они должны были перенести на местность технический проект – отметить столбиками и колышками трассы отводных каналов.
Работу закончили в несколько недель. Теперь обрабатываемый массив с многочисленными столбиками, колышками и отметками казался специалисту гигантским планом, глазу же неопытного человека – какой-то непонятной путаницей. Главный отводный канал от Змеиного болота до речки Раудупе начинался около усадьбы Сурумы и пролегал по бывшим лугам и пастбищам Пацеплиса. Кустарник рос и на самой трассе и по обеим сторонам ее. Как только проект перенесли на местность, к работе приступила мелиоративная бригада «Ленинского пути». Колхозники, вооруженные лопатами и топорами, во главе с бригадиром Алкснисом направились к старой раудупской мельнице и принялись вырубать кустарник по берегам речки, выше мельничного пруда, расчищая место для экскаватора. После того как бригада в двенадцать человек проработала там несколько дней, стало очевидным, что ей одной не справиться с заданием, так как берега речки почти на всем своем протяжении – от мельничного пруда до устья канала – заросли кустарником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179