– Отчего же, генерал?
– Да оттого, что мусульманину, возможно, Абу-Сахиб прикажет отрубить голову, а уж христианину он наверняка прикажет ее отрубить.
– Тем более, – сказал Ролан, пожимая плечами.
– Довольно! – воскликнул Бонапарт, – я не желаю больше слушать.
Ролан отошел в сторону, словно обиженный ребенок. Тогда Бонапарт обратился к переводчику:
– Спроси, – сказал он, – нет ли какого-нибудь турка, араба или другого мусульманина, который изъявит желание доставить эту депешу.
Переводчик громким голосом повторил просьбу главнокомандующего.
Один из мамлюков, что воевали на верблюдах, вышел вперед.
– Я, – произнес он.
Переводчик вопросительно посмотрел на Бонапарта.
– Скажи ему, чем он рискует, – приказал главнокомандующий.
– Огненный султан хочет, чтобы ты знал, что, взявшись передать это послание, ты рискуешь жизнью.
– Что суждено, то суждено! – отвечал мусульманин. И он протянул руку за письмом.
Ему дали белый флаг и трубача.
Оба солдата подъехали верхом к городу, и ворота открылись, пропуская их.
Десять минут спустя на крепостном валу, напротив которого разбил лагерь главнокомандующий, послышался сильный шум.
Затем показался трубач: его грубо тащили двое албанцев; ему приказали трубить, чтобы привлечь внимание французской армии.
Трубач заиграл зорю.
В тот же миг, когда все взоры устремились к этой точке, вышел вперед человек, державший в правой руке отрубленную голову в чалме; он поднял руку над крепостным валом, чалма развязалась, и голова упала к подножию стены.
То была голова мусульманина, доставившего предупреждение.
Десять минут спустя трубач вышел через те же ворота, но уже один.
На следующий день, в семь часов утра, как и сказал Бонапарт, шесть двенадцатифунтовых орудий принялись
Яростно обстреливать башню; в четыре часа брешь была Проделана, и Бонапарт приказал начать штурм.
Он огляделся вокруг в поисках Ролана, собираясь поручить ему командование одним из полков, который должен был осуществить прорыв.
Ролана нигде не было.
Карабинеры двадцать второй легкой полубригады, егеря той же полубригады при поддержке артиллерийской прислуги и саперов устремляются на штурм во главе с генералом Рамбо, генерал-адъютантом Нефервоолем и офицером Вернуа.
Все карабкаются к пролому, хотя в лицо им летят пули, акартечь нескольких орудий, которые не удалось уничтожить, поражает их с флангов. На обломках рухнувшей башни начинается страшный бой.
Борьба продолжалась в течение четверти часа, но осаждавшим не удавалось проникнуть в брешь, а осажденные не могли заставить их отступить.
Казалось, все силы сражавшихся были сосредоточены в этом месте, и так оно было на самом деле; внезапно на опустевшем валу показался Ролан с турецким знаменем в руке, в сопровождении пятидесяти солдат; он размахивал знаменем и кричал:
– Город взят!
Вот что произошло. Утром, около шести часов утра – известно, что на Востоке в это время наступает рассвет, – Когда Ролан спустился к морю, чтобы искупаться, он обнаружил пролом в углу между крепостной стеной и одной из башен; убедившись, что через эту брешь можно проникнуть в город, он искупался и вернулся в лагерь в тот момент, когда начался обстрел.
Завидев Ролана, который, как все знали, был одним из Любимцев Бонапарта и в то же время одним из самых храбрых или, скорее, бесшабашных воинов армии, солдаты закричали: «Капитан Ролан! Капитан Ролан!»
Ролан понимал, что это означало.
Это означало: «Не собираетесь ли вы совершить нечто невозможное? Мы – к вашим услугам!»
– Мне нужны пятьдесят добровольцев! – сказал Ролан. Вышли сто человек.
– Пятьдесят, – повторил он.
Он выбрал пятьдесят человек через одного, чтобы никого не обидеть, и взял также двух барабанщиков и двух трубачей.
И вот Ролан первым проник в город через пролом.
Пятьдесят солдат последовали за ним.
Они встретили отряд со знаменем, состоявший из ста человек, и атаковали его сверху, исколов солдат штыками.
Ролан завладел знаменем, которым он размахивал со стены.
Армия приветствовала его дружными возгласами. И тут Ролан решил, что пора пустить в ход барабанщиков и трубачей.
Весь гарнизон неприятеля собрался у бреши, ожидая атаки только в этом месте; но внезапно мусульмане услышали, как сбоку от них забили барабаны, а позади заиграли трубы французов.
В то же время послышались два залпа – и шквал пуль обрушился на осажденных. Обернувшись, они увидели повсюду лишь блестевшие на солнце ружья и трехцветные султаны, развевавшиеся на ветру; дым, принесенный морским ветром, скрывал горстку французов от взоров неприятеля; среди мусульман, решивших, что их предали, началась страшная паника, и они оставили свою позицию. Однако Ролан послал десять солдат открыть одни из ворот, и через них в город ворвалась дивизия генерала Ланна; осажденные, полагавшие, что путь к отступлению свободен, наткнулись на французские штыки, и тут они инстинктивно, как подобает диким народам, которые не щадят врага и поэтому не надеются на пощаду, с пущей яростью вновь взялись за оружие; бой вспыхнул снова, постепенно превращаясь в бойню.
Бонапарт не подозревал, что творится в городе; видя дым, поднимавшийся над его стенами, слыша беспрестанный грохот выстрелов и не понимая, почему никто не возвращается и даже не приносят раненых, он послал Эжена де Богарне и Круазье узнать, как обстоят дела, приказав им немедленно вернуться и доложить ему обо всем.
Оба адъютанта носили на рукаве повязку, указывающую на их звание; они уже давно ждали приказа, который позволил бы им принять участие в битве; молодые люди помчались в город и оказались в самой гуще резни.
Посланцев генерала узнали; неприятельские солдаты поняли, что те явились с поручением, и на миг перестали стрелять.
Несколько албанцев говорили по-французски; один из них закричал:
– Если нам сохранят жизнь, мы сдаемся; если нет – мы погибнем все до последнего.
Адъютанты были не в силах проникнуть в сокровенные мысли Бонапарта; оба были молоды, и в их сердцах взяло верх сострадание: они обещали сохранить жизнь этим несчастным, хотя не были на это уполномочены. Огонь прекратился, и они увели пленных в лагерь.
Их количество достигало четырех тысяч человек.
Что касается французских солдат, они знали о своих правах. Город был взят штурмом, и за резней последовал грабеж.
III. БОЙНЯ
Бонапарт прогуливался возле своей палатки с Бурьенном (больше никого из его приближенных в лагере не осталось), с нетерпением ожидая новостей, и внезапно увидел отряды безоружных людей, выходивших из города через разные ворота.
Одну из этих групп возглавлял Круазье, а другую – Эжен Богарне.
Их юные лица сияли от радости.
Круазье, не улыбавшийся с тех пор, как на свою беду прогневил главнокомандующего, улыбался, надеясь благодаря этой прекрасной добыче примириться с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228