Мы давно уже не задумываемся о вражеских самолетах. Какой самолет сможет подняться в воздух в такую погоду? Чей глаз окажется достаточно зорким, чтобы разглядеть нас в этой кутерьме? Мы не оставляем за собой даже кильватерной струи, значит, нет и следа, чтобы выдать нас.
Мы снова сваливаемся в долину между волнами, а за нами наискосок по диагонали вырастает очередной вал. Второй вахтенный офицер смотрит на него, но не приседает, стоит неподвижно, как будто его суставы прихватил прострел:
— Там что-то…
Я понимаю, что он кричит, но океан уже наносит свой удар по боевой рубке. Я прижимаю подбородок к груди, задерживаю дыхание, стараюсь удержаться, превратившись в мертвый груз, не давая засасывающему водовороту свалить меня с ног. Затем поднимаю голову, чтобы осмотреть громоздящиеся друг за другом валы, ложбину за ложбиной.
Ничего.
— Там что-то было! — снова вопит второй вахтенный. — На двухстах шестидесяти градусах!
Он кричит, обращаясь к дозорному, обозревающему левый носовой сектор:
— Эй — там — видел что-нибудь?
Ревущий лифт снова вздымает нас вверх. Я стою плечом к плечу рядом со вторым вахтенным, и вдруг — из фонтана брызг внезапно вырастает темный силуэт, пропавший в следующий момент.
Бочка? На каком расстоянии от нас?
Второй вахтенный выдергивает затычку и прижимает к губам отверстие переговорной трубы. Требует бинокль на мостик. Рука снизу открывает люк и подает бинокль как раз вовремя, чтобы не дать следующей волне залить лодку. Второй вахтенный спешно захлопывает люк ногой. Бинокль остается более-менее сухой.
Я пригибаюсь по соседству с ним, прикрывающим левой рукой бинокль от летящих брызг и напряженно ожидающим следующего появления плавучего объекта в поле зрения. Но ничего не видать, кроме нагромождения водяных холмов, прорезанных белыми полосами пены. Мы находимся на дне глубокой ложбины.
Во время взлета на очередную вершину мы щурим глаза, пытаясь сфокусировать зрение.
— Черт, черт, черт побери! — второй вахтенный порывисто поднимает бинокль к глазам.
Я наблюдаю за ним. Вдруг он орет:
— Вон там!
Теперь нет никакого сомнения. Он прав: там что-то было. А вот опять! Темный силуэт. Он взлетает, задерживается наверху на время, за которое сердце успевает сделать два удара, и снова скрывается из виду.
Второй вахтенный офицер опускает бинокль и кричит:
— Это же…
— Что?
Второй вахтенный процеживает сквозь зубы какое-то междометие. Потом он поворачивается ко мне лицом и выпаливает:
— Это — не что иное, как — подводная лодка!
Подводная лодка? Эта крутящаяся на волнах бочка — подлодка? Я не ослышался? Может, он сошел с ума?
— Запустить сигнальную ракету? — спрашивает помощник боцмана.
— Нет — не сейчас — подожди немного — я еще не совсем уверен!
Второй вахтенный опять наклоняется к переговорной трубе:
— Кожаную ветошь — на мостик! Живо!
Он пригибается, укрываясь за бульверком, подобно гарпунеру на китобойном судне, готовящемуся к броску, и ждет, когда волна снова поднимет нас. Я вдыхаю воздух полной грудью, сколько могут вместить легкие, и задерживаю дыхание — будто это улучшит мое зрение, когда я стану всматриваться в бушующий океан.
Ничего не вижу!
Второй вахтенный офицер передает мне бинокль. Я стараюсь удержаться, упираясь подобно скалолазу в расселине, и вожу биноклем из стороны в сторону в направлении двухсот шестидесяти градусов. Передо мной полукругом простирается серо-белый сектор моря. И больше ничего.
— Там! — орет второй вахтенный, вскидывая правую руку. Я торопливо возвращаю ему бинокль. Он упорно вглядывается, затем опускает бинокль. Одним прыжком он оказывается у переговорной трубы:
— Командиру: субмарина слева по борту!
Второй вахтенный передает мне бинокль. Я не решаюсь поднять его, так как за кормой встает огромная волна. Я крепко-накрепко вцепляюсь в поручни, стараясь укрыть бинокль своим телом, но крутящийся водоворотами поток доходит до рубки.
— Проклятие!
Исполинский вал поднимает нас на своих плечах. Я подношу бинокль к глазам, две-три секунды оглядываю неистовствующую водяную пустыню — и я вижу! Никаких сомнений: второй вахтенный абсолютно прав. Боевая рубка. Проходит мгновение, и она исчезает подобно призрачному видению.
Когда волна уходит с мостика, распахивается люк. В него протискивается командир, чтобы лично выслушать подробности от вахтенного офицера.
— Вы правы! — бормочет он из-под бинокля.
Затем:
— Они ведь не собираются погружаться, так? Конечно же, нет. Скорее, несите сигнальный фонарь!
Секунды проходят, но даже три пары глаз не видят ничего. Я замечаю, что у командира встревоженное лицо. Но вот на светлом серо-зеленом фоне появляется пятно — бочка, торчащая стоймя из воды!
Командир велит идти к ней полным ходом обеими машинами. Что он задумал? Почему он не дал опознавательный сигнал? Почему другая лодка тоже не сделала этого? Могли они не заметить нас?
Брызги и пена вовсю поливают мостик, но я тянусь вверх. С кормы на нас заваливается высокогорный хребет с покрытыми снегом вершинами. На какой-то миг я замираю от ужаса: первая гигантская волна может подняться в неподходящий момент, чтобы обрушиться на нас. Затем раздается резкое шипение: она прошла мимо нас, под лодкой — но в следующее мгновение она вырастает прямо перед нами, высокая, как дом. Другая волна, подошедшая с кормы, поджимает нас сзади.
Внезапно высоко над пенистым гребнем появляется башня другой лодки, как пробка, вылетевшая из бутылки. «Пробка» пляшет там некоторое время, потом пропадает. Проходят минуты, но она больше не показывается.
Второй вахтенный офицер вопит изо всех сил — но не слова, а нечленораздельный ор. Командир поднимает крышку люка и рычит вниз:
— Долго мне еще ждать этот фонарь?
Его передают наверх. Командир вклинивается между стойкой перископа и бульверком и хватает фонарь обеими руками. Я наваливаюсь своим весом на его бедро, чтобы поддержать и придать ему больше устойчивости. Я уже слышу, как он нажимает на кнопку: точка — точка — тире. Он останавливается. Вот и все. Я быстро оглядываюсь по сторонам. Другая лодка пропала: ее вполне могло засосать на дно к морскому дьяволу. Ничего не видать, кроме серой разбушевавшейся водной стихии.
— Невероятно! Просто невероятно! — слышу я голос командира.
И тут, прежде, чем на фоне вспучивающегося серого вала стала снова различима боевая рубка другой лодки, сквозь тучу брызг сверкнуло ослепительно-белое солнце, потухло, сверкнуло вновь: точка — тире — тире. Некоторое время ничего больше не следует; затем во всеобщем хаосе снова замелькала вспышка.
— Это Томсен! — орет Старик.
Я подпираю его изо всех сил с левой стороны, второй вахтенный теперь тоже стоит рядом со мной, упершись в его правый бок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174
Мы снова сваливаемся в долину между волнами, а за нами наискосок по диагонали вырастает очередной вал. Второй вахтенный офицер смотрит на него, но не приседает, стоит неподвижно, как будто его суставы прихватил прострел:
— Там что-то…
Я понимаю, что он кричит, но океан уже наносит свой удар по боевой рубке. Я прижимаю подбородок к груди, задерживаю дыхание, стараюсь удержаться, превратившись в мертвый груз, не давая засасывающему водовороту свалить меня с ног. Затем поднимаю голову, чтобы осмотреть громоздящиеся друг за другом валы, ложбину за ложбиной.
Ничего.
— Там что-то было! — снова вопит второй вахтенный. — На двухстах шестидесяти градусах!
Он кричит, обращаясь к дозорному, обозревающему левый носовой сектор:
— Эй — там — видел что-нибудь?
Ревущий лифт снова вздымает нас вверх. Я стою плечом к плечу рядом со вторым вахтенным, и вдруг — из фонтана брызг внезапно вырастает темный силуэт, пропавший в следующий момент.
Бочка? На каком расстоянии от нас?
Второй вахтенный выдергивает затычку и прижимает к губам отверстие переговорной трубы. Требует бинокль на мостик. Рука снизу открывает люк и подает бинокль как раз вовремя, чтобы не дать следующей волне залить лодку. Второй вахтенный спешно захлопывает люк ногой. Бинокль остается более-менее сухой.
Я пригибаюсь по соседству с ним, прикрывающим левой рукой бинокль от летящих брызг и напряженно ожидающим следующего появления плавучего объекта в поле зрения. Но ничего не видать, кроме нагромождения водяных холмов, прорезанных белыми полосами пены. Мы находимся на дне глубокой ложбины.
Во время взлета на очередную вершину мы щурим глаза, пытаясь сфокусировать зрение.
— Черт, черт, черт побери! — второй вахтенный порывисто поднимает бинокль к глазам.
Я наблюдаю за ним. Вдруг он орет:
— Вон там!
Теперь нет никакого сомнения. Он прав: там что-то было. А вот опять! Темный силуэт. Он взлетает, задерживается наверху на время, за которое сердце успевает сделать два удара, и снова скрывается из виду.
Второй вахтенный офицер опускает бинокль и кричит:
— Это же…
— Что?
Второй вахтенный процеживает сквозь зубы какое-то междометие. Потом он поворачивается ко мне лицом и выпаливает:
— Это — не что иное, как — подводная лодка!
Подводная лодка? Эта крутящаяся на волнах бочка — подлодка? Я не ослышался? Может, он сошел с ума?
— Запустить сигнальную ракету? — спрашивает помощник боцмана.
— Нет — не сейчас — подожди немного — я еще не совсем уверен!
Второй вахтенный опять наклоняется к переговорной трубе:
— Кожаную ветошь — на мостик! Живо!
Он пригибается, укрываясь за бульверком, подобно гарпунеру на китобойном судне, готовящемуся к броску, и ждет, когда волна снова поднимет нас. Я вдыхаю воздух полной грудью, сколько могут вместить легкие, и задерживаю дыхание — будто это улучшит мое зрение, когда я стану всматриваться в бушующий океан.
Ничего не вижу!
Второй вахтенный офицер передает мне бинокль. Я стараюсь удержаться, упираясь подобно скалолазу в расселине, и вожу биноклем из стороны в сторону в направлении двухсот шестидесяти градусов. Передо мной полукругом простирается серо-белый сектор моря. И больше ничего.
— Там! — орет второй вахтенный, вскидывая правую руку. Я торопливо возвращаю ему бинокль. Он упорно вглядывается, затем опускает бинокль. Одним прыжком он оказывается у переговорной трубы:
— Командиру: субмарина слева по борту!
Второй вахтенный передает мне бинокль. Я не решаюсь поднять его, так как за кормой встает огромная волна. Я крепко-накрепко вцепляюсь в поручни, стараясь укрыть бинокль своим телом, но крутящийся водоворотами поток доходит до рубки.
— Проклятие!
Исполинский вал поднимает нас на своих плечах. Я подношу бинокль к глазам, две-три секунды оглядываю неистовствующую водяную пустыню — и я вижу! Никаких сомнений: второй вахтенный абсолютно прав. Боевая рубка. Проходит мгновение, и она исчезает подобно призрачному видению.
Когда волна уходит с мостика, распахивается люк. В него протискивается командир, чтобы лично выслушать подробности от вахтенного офицера.
— Вы правы! — бормочет он из-под бинокля.
Затем:
— Они ведь не собираются погружаться, так? Конечно же, нет. Скорее, несите сигнальный фонарь!
Секунды проходят, но даже три пары глаз не видят ничего. Я замечаю, что у командира встревоженное лицо. Но вот на светлом серо-зеленом фоне появляется пятно — бочка, торчащая стоймя из воды!
Командир велит идти к ней полным ходом обеими машинами. Что он задумал? Почему он не дал опознавательный сигнал? Почему другая лодка тоже не сделала этого? Могли они не заметить нас?
Брызги и пена вовсю поливают мостик, но я тянусь вверх. С кормы на нас заваливается высокогорный хребет с покрытыми снегом вершинами. На какой-то миг я замираю от ужаса: первая гигантская волна может подняться в неподходящий момент, чтобы обрушиться на нас. Затем раздается резкое шипение: она прошла мимо нас, под лодкой — но в следующее мгновение она вырастает прямо перед нами, высокая, как дом. Другая волна, подошедшая с кормы, поджимает нас сзади.
Внезапно высоко над пенистым гребнем появляется башня другой лодки, как пробка, вылетевшая из бутылки. «Пробка» пляшет там некоторое время, потом пропадает. Проходят минуты, но она больше не показывается.
Второй вахтенный офицер вопит изо всех сил — но не слова, а нечленораздельный ор. Командир поднимает крышку люка и рычит вниз:
— Долго мне еще ждать этот фонарь?
Его передают наверх. Командир вклинивается между стойкой перископа и бульверком и хватает фонарь обеими руками. Я наваливаюсь своим весом на его бедро, чтобы поддержать и придать ему больше устойчивости. Я уже слышу, как он нажимает на кнопку: точка — точка — тире. Он останавливается. Вот и все. Я быстро оглядываюсь по сторонам. Другая лодка пропала: ее вполне могло засосать на дно к морскому дьяволу. Ничего не видать, кроме серой разбушевавшейся водной стихии.
— Невероятно! Просто невероятно! — слышу я голос командира.
И тут, прежде, чем на фоне вспучивающегося серого вала стала снова различима боевая рубка другой лодки, сквозь тучу брызг сверкнуло ослепительно-белое солнце, потухло, сверкнуло вновь: точка — тире — тире. Некоторое время ничего больше не следует; затем во всеобщем хаосе снова замелькала вспышка.
— Это Томсен! — орет Старик.
Я подпираю его изо всех сил с левой стороны, второй вахтенный теперь тоже стоит рядом со мной, упершись в его правый бок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174