Маятник замер на пятидесяти градусах, как приклеенный, ибо лодка и не думает выравниваться. Я могу объяснить это лишь тем, что, не дав ей освободиться из объятий первой волны, на нее обрушилась вторая. Вот маятник движется дальше по шкале — к шестидесяти градусам. А на одно мгновение он достигает шестидесяти пяти градусов!
Командир последовал за мной.
— Впечатляет, — замечает он у меня за спиной. — только надо кое-что вычесть, так как собственный момент маятника отклоняет его слишком далеко.
Вероятно, лодка должна плыть килем вверх, чтобы командир начал проявлять беспокойствие.
Вахтенные на посту управления теперь надели непромокаемые плащи, а из трюма приходится почти постоянно откачивать воду. Мне кажется, что насосы работают не переставая.
В отсек входит штурман, шатаясь из стороны в сторону, как человек со сломанной ногой.
— Ну, что? — поворачивается к нему командир.
— За время, истекшее с полуночи, мы могли отклониться на пятнадцать миль.
— В действительности вы могли бы выражаться несколько более уверенно. Вы всегда правы, — затем командир вполголоса обращается ко мне. — Он почти всегда так осторожен в своих оценках, но в результате его вычисления сходятся практически один в один с действительными показаниями. Так бывает почти всегда.
Поступила радиограмма; командиру вручают клочок бумаги. Наклонившись над его рукой, я читаю вместе с ним: «Из-за погоды нет возможности прийти в зону действия в назначенное время — UT».
— Мы повторим это сообщение, только подпишем его нашими позывными, — говорит командир.
Потом он вскакивает на ноги и, прикидывая, на сколько накренится лодка в этот раз, качаясь, направляется вперед. Вскоре он возвращается со сложенной пополам картой, которую раскладывает на «картежном столе».
— Вот здесь сейчас находится UT — почти прямо у нас по курсу. А вот тут — мы.
Я понимаю, что нас разделяют сотни миль. Командир мрачен:
— Если это один и тот же циклон, то пиши-пропало! Похоже, что все это — одна сильно раздавшаяся штормовая система, и судя по всему, она не собирается уходить в ближайшее время.
Задумавшись, он складывает карту и, отодвинув рукав свитера, смотрит на свои часы.
— Скоро обед, — говорит он, как бы подводя итог всему, связанному с радиограммой, а также своим размышлениям.
Когда наступает время обеда и командир появляется в офицерской кают-компании, я не верю свои глазам — он надел водонепроницаемый плащ. Все уставились на него, как будто на корабле появился посторонний. Мы не можем понять ровным счетом ничего по выражению его лица, настолько тщательно он закутался.
— Сегодня вечером за ужином надлежит быть одетым в плащи, — произносит Старик, улыбаясь нам в зазор между воротником своего плаща и опущенными полями зюйдвестки, как в прорезь забрала.
— Итак, господа, — с нетерпением интересуется он. — Неужели у вас сегодня нет аппетита? И именно когда кок принес свой великолепный суп — и это в такую погоду!
У нас уходит некоторое время на то, чтобы всем встать из-за стола, и, подобно послушным детям, побрести неверными шагами на центральный пост, где развешана одежда для плохой погоды. Знаменитая скульптура Лаокоона и его сыновей предстает перед моим взором, когда я наблюдаю за гимнастическими упражнениями и акробатическими трюками, проделываемыми инженерами и вахтенными офицерами, пытающимися влезть во все еще влажное снаряжение.
Наконец мы снова рассаживаемся вокруг стола, похожие на участников карнавала. Командира прямо-таки распирает от гордости за придуманное для нас развлечение.
Внезапно в проходе раздается грохот: это стюард приземлился на живот. Его руки подняты над головой, и в них зажата супница, из которой не пролилось ни капли.
— Он превзошел сам себя! — абсолютно спокойным голосом высказывает свое мнение командир, и шеф одобрительно кивает в знак полного с ним согласия.
— И никакой репетиции — такой номер демонстрируется публике впервые — это что-то!
Второй вахтенный разливает суп, приготовленный из картошки, мяса и овощей. В это время я поддерживаю его за страховочный пояс под его прорезиненной курткой. Несмотря на это, уже на втором человеке он выливает целый половник мимо тарелки на стол:
— Черт побери!
Одновременно с ним шеф дает ускользнуть части содержимого из своей не до краев наполненной тарелки, значительно увеличив лужу супа, разлитую перед нами. Бесцветные куски картофеля плавают в темно-коричневом вареве, растекшемся между ограждениями стола — как айсберги, отколовшиеся от ледника. Впрочем, после первого же крена лодки на столе остается только картошка, жидкость находит себе путь под ограждением и выплескивается прямо на колени командиру и шефу.
Командир обводит нас взглядом триумфатора:
— Видали?
Ему не терпится еще раз увидеть, как прольется суп.
Сдавленный смех второго вахтенного прерывается глухим звуком падения. Улыбка застывает на лице командира. В мгновение ока он — весь внимание. Шеф еле успел вскочить, чтобы уступить ему дорогу, когда с центрального поста доносится: «Рундук с картами опрокинулся».
В отверстие люка я вижу, как четверо мужчин пытаются водрузить тяжелый железный ящик обратно на место.
Командир явно недоволен, он бормочет себе под нос:
— Невероятно. Этот сундук стоял там со дна спуска лодки на воду и за все это время не сдвинулся ни на сантиметр.
— Да уж, дома никто не поверит, — добавляет шеф. — Они там просто не смогут себе этого представить. В следующий раз, как отправимся в отпуск, будем играть в игру «Подводная лодка». Месяцами не будем ни бриться, ни мыться. Не будем менять белье, в кровать залезаем в сапогах и вонючей кожаной одежде. Во время еды колени будем упирать в стол, а шпинат вместо тарелки будем наваливать прямо на столешницу…
Шеф делает пару глотков, и продолжает совершенствовать правила игры:
— А если зазвонит телефон, надо заорать «Тревога!», вскочить из-за стола, постаравшись при этом перевернуть его, и мчаться сломя голову к двери, как будто тебе в задницу попала молния.
Суббота.
Порывы ветра опять стали затяжными, молотящими один за одним прямо в лицо лодке.
Барометр рисует линию, круто падающую вниз.
— Я хочу знать лишь одно, — говорит Старик. — как Томми умудряются держать свои суда вместе. Не могли же они связать эти чертовы посудины. А что касается парней на этих консервных банках, которые называются эсминцами, то они должны были испытать массу приятных минут!
Я вспоминаю пятибалльное волнение на море во время моих походов на эсминцах. Для меня этого было более чем достаточно. Нечего было и думать о том, чтобы идти полным ходом. При шести баллах наши эсминцы не покидают свою базу в Бресте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174
Командир последовал за мной.
— Впечатляет, — замечает он у меня за спиной. — только надо кое-что вычесть, так как собственный момент маятника отклоняет его слишком далеко.
Вероятно, лодка должна плыть килем вверх, чтобы командир начал проявлять беспокойствие.
Вахтенные на посту управления теперь надели непромокаемые плащи, а из трюма приходится почти постоянно откачивать воду. Мне кажется, что насосы работают не переставая.
В отсек входит штурман, шатаясь из стороны в сторону, как человек со сломанной ногой.
— Ну, что? — поворачивается к нему командир.
— За время, истекшее с полуночи, мы могли отклониться на пятнадцать миль.
— В действительности вы могли бы выражаться несколько более уверенно. Вы всегда правы, — затем командир вполголоса обращается ко мне. — Он почти всегда так осторожен в своих оценках, но в результате его вычисления сходятся практически один в один с действительными показаниями. Так бывает почти всегда.
Поступила радиограмма; командиру вручают клочок бумаги. Наклонившись над его рукой, я читаю вместе с ним: «Из-за погоды нет возможности прийти в зону действия в назначенное время — UT».
— Мы повторим это сообщение, только подпишем его нашими позывными, — говорит командир.
Потом он вскакивает на ноги и, прикидывая, на сколько накренится лодка в этот раз, качаясь, направляется вперед. Вскоре он возвращается со сложенной пополам картой, которую раскладывает на «картежном столе».
— Вот здесь сейчас находится UT — почти прямо у нас по курсу. А вот тут — мы.
Я понимаю, что нас разделяют сотни миль. Командир мрачен:
— Если это один и тот же циклон, то пиши-пропало! Похоже, что все это — одна сильно раздавшаяся штормовая система, и судя по всему, она не собирается уходить в ближайшее время.
Задумавшись, он складывает карту и, отодвинув рукав свитера, смотрит на свои часы.
— Скоро обед, — говорит он, как бы подводя итог всему, связанному с радиограммой, а также своим размышлениям.
Когда наступает время обеда и командир появляется в офицерской кают-компании, я не верю свои глазам — он надел водонепроницаемый плащ. Все уставились на него, как будто на корабле появился посторонний. Мы не можем понять ровным счетом ничего по выражению его лица, настолько тщательно он закутался.
— Сегодня вечером за ужином надлежит быть одетым в плащи, — произносит Старик, улыбаясь нам в зазор между воротником своего плаща и опущенными полями зюйдвестки, как в прорезь забрала.
— Итак, господа, — с нетерпением интересуется он. — Неужели у вас сегодня нет аппетита? И именно когда кок принес свой великолепный суп — и это в такую погоду!
У нас уходит некоторое время на то, чтобы всем встать из-за стола, и, подобно послушным детям, побрести неверными шагами на центральный пост, где развешана одежда для плохой погоды. Знаменитая скульптура Лаокоона и его сыновей предстает перед моим взором, когда я наблюдаю за гимнастическими упражнениями и акробатическими трюками, проделываемыми инженерами и вахтенными офицерами, пытающимися влезть во все еще влажное снаряжение.
Наконец мы снова рассаживаемся вокруг стола, похожие на участников карнавала. Командира прямо-таки распирает от гордости за придуманное для нас развлечение.
Внезапно в проходе раздается грохот: это стюард приземлился на живот. Его руки подняты над головой, и в них зажата супница, из которой не пролилось ни капли.
— Он превзошел сам себя! — абсолютно спокойным голосом высказывает свое мнение командир, и шеф одобрительно кивает в знак полного с ним согласия.
— И никакой репетиции — такой номер демонстрируется публике впервые — это что-то!
Второй вахтенный разливает суп, приготовленный из картошки, мяса и овощей. В это время я поддерживаю его за страховочный пояс под его прорезиненной курткой. Несмотря на это, уже на втором человеке он выливает целый половник мимо тарелки на стол:
— Черт побери!
Одновременно с ним шеф дает ускользнуть части содержимого из своей не до краев наполненной тарелки, значительно увеличив лужу супа, разлитую перед нами. Бесцветные куски картофеля плавают в темно-коричневом вареве, растекшемся между ограждениями стола — как айсберги, отколовшиеся от ледника. Впрочем, после первого же крена лодки на столе остается только картошка, жидкость находит себе путь под ограждением и выплескивается прямо на колени командиру и шефу.
Командир обводит нас взглядом триумфатора:
— Видали?
Ему не терпится еще раз увидеть, как прольется суп.
Сдавленный смех второго вахтенного прерывается глухим звуком падения. Улыбка застывает на лице командира. В мгновение ока он — весь внимание. Шеф еле успел вскочить, чтобы уступить ему дорогу, когда с центрального поста доносится: «Рундук с картами опрокинулся».
В отверстие люка я вижу, как четверо мужчин пытаются водрузить тяжелый железный ящик обратно на место.
Командир явно недоволен, он бормочет себе под нос:
— Невероятно. Этот сундук стоял там со дна спуска лодки на воду и за все это время не сдвинулся ни на сантиметр.
— Да уж, дома никто не поверит, — добавляет шеф. — Они там просто не смогут себе этого представить. В следующий раз, как отправимся в отпуск, будем играть в игру «Подводная лодка». Месяцами не будем ни бриться, ни мыться. Не будем менять белье, в кровать залезаем в сапогах и вонючей кожаной одежде. Во время еды колени будем упирать в стол, а шпинат вместо тарелки будем наваливать прямо на столешницу…
Шеф делает пару глотков, и продолжает совершенствовать правила игры:
— А если зазвонит телефон, надо заорать «Тревога!», вскочить из-за стола, постаравшись при этом перевернуть его, и мчаться сломя голову к двери, как будто тебе в задницу попала молния.
Суббота.
Порывы ветра опять стали затяжными, молотящими один за одним прямо в лицо лодке.
Барометр рисует линию, круто падающую вниз.
— Я хочу знать лишь одно, — говорит Старик. — как Томми умудряются держать свои суда вместе. Не могли же они связать эти чертовы посудины. А что касается парней на этих консервных банках, которые называются эсминцами, то они должны были испытать массу приятных минут!
Я вспоминаю пятибалльное волнение на море во время моих походов на эсминцах. Для меня этого было более чем достаточно. Нечего было и думать о том, чтобы идти полным ходом. При шести баллах наши эсминцы не покидают свою базу в Бресте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174