Сейчас, должно быть, семь часов. Мы должны были заметить конвой около шести.
Я слышу проклятия Дориана:
— Для птиц погодка — в самый раз. А я так по горло сыт ею.
К нему незамедлительно поворачивается второй вахтенный офицер, чтобы крикнуть:
— Смотри лучше, ты должен нести вахту.
Хоть я и обмотал шею турецким полотенцем для рук, вода просочилась под мою одежду до самого живота.
Я залезаю внутрь лодки, и меня с нетерпением приветствует помощник на посту управления. К его разочарованию, я лишь отрицательно машу рукой. Я отправляюсь сменить одежду и повесить влажную на просушку в отсеке электродвигателей.
«Ветер северо-западный, пять баллов. Море — четыре. Плотная облачность, видимость плохая» — сообщает запись в судовом журнале. Лодку качает заметно хуже.
Последний контакт с конвоем был три часа назад. «Противник меняет курс на сто десять градусов. Двигается широким строем. Четыре колонны. Около тридцати пароходов». С тех пор новостей нет. Наши дизели по-прежнему работают на полную мощность.
Я слышу, как море дает один залп за другим по нашей башне. Похоже, мы попали в полосу за большой донной волной, а ветер собирается снова разогнать ее.
В восемь часов меняется вахта.
— Ну, что там творится? — спрашивает Айзенберг у Берлинца.
— Легкий дождик прекратился. Теперь льет, как из ведра!
— Брось ерунду молоть — я тебя серьезно спрашиваю.
— Само вырвалось — да ничего не творится — туман.
Внезапно Старик разражается руганью:
— Задрала эта чертова погода! Всегда так именно тогда, когда нам не надо. Мы могли легко проскочить мимо них на расстоянии в две мили. Проклятый гороховый суп!
Потом добавляет:
— Если бы только Бертольд дал о себе знать.
Но никаких новых радиосообщений нет.
Мы окажемся на мели, если не поступят новые сообщения о конвое. Наши исходные данные не были настолько точны, чтобы мы могли строить дальнейшие расчеты, опираясь на них. Лодка, которая видела конвой, не имела возможности астрономически выверить свое положение в течение последних сорока восьми часов. Их небо наверняка так же сплошь затянуто облаками, как и наше. Так что координаты, сообщенные ими, получены на основании приблизительных выкладок. Даже если штурман на лодке Бертольда не ошибся в своих вычислениях, он мог лишь догадываться о сносе лодки течением и ветром.
Командование молчит. Может, Бертольда заставили погрузиться? Внезапно атаковал эсминец?
Никаких шансов получить наводку от других лодок, посланных в погоню за конвоем. В конце концов, все они были еще дальше от него, нежели мы. Естественно, им нечего сообщить. Но Бертольд — лодка, вступившая в контакт — им наверняка есть что сказать.
— Должно быть, застрял в том же гороховом супе, что и мы, — говорит Старик.
Двигатели работают ровно. От шефа пока ничего особенного не требуется:
— Такая погода должна доставить много неприятностей нашим коллегам.
Я не сразу понял, что он сочувствует командам вражеских судов. Затем он добавляет:
— Ребятам на эсминцах — на этих консервных банках — сейчас нелегко.
Он замечает изумленное выражение моего лица и продолжает:
— Это правда. Наши эсминцы больше не выходят в море, если за стенами гавани есть намек хотя бы на легчайшее штормовое облачко.
На посту управления прибывает народу. Похоже, появились все, у кого был хоть малейший повод заявиться сюда. Помимо командира, штурмана и помощника на посту управления со своими двумя вахтенными-подручными я вижу первого вахтенного офицера, второго инженера и Дориана.
— Похоже, получили, что хотели! С меня довольно! — произносит Дориан, но так тихо, что только я могу его расслышать. Остальные хранят молчание — как будто все внезапно онемели.
Старик встряхивает головой и отдает приказание:
— Приготовиться к погружению!
Я знаю, на что он рассчитывает: гидролокация, поиск противника сонаром. Шум их машин и винтов распространяется под водой на расстояние, превышающее зону нашей видимости на поверхности.
Отдается обычная при погружении последовательность команд. Совершаются привычные действия. Я смотрю на глубинный манометр. Стрелка начинает поворачиваться, и внезапно рев волн стихает.
Командир приказывает выровнять лодку на тридцати метрах и присаживается в проходе рядом с помещением гидроакустика. Лицо оператора сонара, подсвеченное снизу, ничего не выражает. Его глаза пусты. Надев на голову наушники, он слушает звуки во всех направлениях, стараясь выловить звуки противника из обычного подводного шума.
— Ничего нет? — снова и снова задает вопрос командир. И, подождав немного, спрашивает с напряженным нетерпением. — Совсем ничего?
На минуту он прижимает один наушник к своему уху, затем передает его мне. Я не слышу ничего, кроме равномерного гудения, которое слышится, когда прижимаешь к уху морскую раковину.
Лодка уже час идет в погруженном состоянии. Гидролокация не дала результатов.
— Вот так вот, — бормочет шеф, который продолжает нервно водить пальцами по своим волосам.
— Твою мать! — произносит кто-то вполголоса.
Командир уже собирается встать и отдать приказ шефу всплывать, когда он замечает перемену в выражении лица гидроакустика: глаза закрыты, губы плотно сжаты, лицо исказилось, как от боли. Он медленно поворачивает свой аппарат сначала направо, затем налево. Наконец он поворачивает ручку на миллиметры: шум! Стараясь сдержать волнение, он объявляет:
— Звук на шестидесяти градусах — очень слабый!
Командир рывком выпрямляется и хватает один из наушников. На его лице написано напряженное ожидание.
Внезапно акустик еле заметно вздрагивает, а командир закусывает губу.
— Глубинные бомбы! Они кого-то пытаются достать! Какое направление сейчас?
— Семьдесят градусов — уходят за корму — очень далеко!
Командир пролезает сквозь круглый люк на пост управления. Резким голосом он дает приказания:
— Курс — пятьдесят градусов! Приготовиться к всплытию!
А затем обращается к штурману:
— Занесите в боевой журнал: «Невзирая на погодные условия принял решения атаковать конвой в надводном положении».
Погода стала еще хуже. Шквалы дождя из низко нависших облаков затемняют небо вокруг нас. Дневной свет окончательно исчез: можно подумать, что уже настал вечер. Водяная взвесь, гонимая ветром, окутывает океан бледной дымкой.
Лодка тяжело качается. С левого траверза накатываются волны. В открытый люк устремляются потоки воды, но мы не можем закрыть его, так как враг может внезапно, в любой момент атаковать лодку.
Винты бешено вращаются, дизели работают на пределе. Командир направляется на мостик. Из-под блестящих от дождевой воды, отогнутых вниз полей зюйдвестки рассматривает море. Он стоит без движения;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174