Это повторяется пять или шесть раз. Постепенно выражение страха исчезает с его лица.
— Штурман, взгляните на эти бумаги! — приказывает командир.
Но не успевает он начать пролистывать их, как мы уже получаем разъяснения от испанского капитана:
— Dos mil pasaieros — por America del Sud — Buenos Aires!
Старик очень громко втягивает носом воздух, затем резко выдыхает его через раскрывшийся рот. Все его тело обмякает. Но вот он хлопает испанца по плечу. Глаза другого испанца — должно быть, первого помощника — загораются, как свечки на рождественской елке.
Теперь нашего командира не узнать, его как будто подменили. Складывается такое впечатление, что он совершенно не замечает первого вахтенного офицера. Словно по волшебству, появляются бутылка коньяка и три бокала:
— Никогда не надо отказываться выпить с друзьями.
Испанцы воспринимают эти слова, как некий тост, и не хотят ударить в грязь лицом. Снова раздается их бешеная трескотня, перемежаемая криками:
— Eilitler! Eilitler! Eilitler!
Первый вахтенный офицер белый, словно простыня. Он промямливает очень приблизительный перевод последней тирады:
— Их капитан говорит — он думал, что мы — что мы — английский патрульный корабль. Вот почему — поэтому он — так долго тянул время. И лишь когда — он понял, что мы не англичане — тогда все пошло наперекосяк. И тогда первая лодка, которую они выслали — она перевернулась, как он говорит.
Испанец кивает головой, словно скачущая лошадь и приговаривает:
— Si , si, — снова и снова повторяя, — Si, si, si!
— …перевернулась и ее отнесло в сторону. Он извиняется.
— Это хорошо, что извиняется! — говорит Старик. — Он должен на коленях благодарить нас и Томми, которые вывели из строя нашу первую «рыбку». И не желаете ли вы сообщить ему, что благодаря вашему старанию он едва не облачился в прозрачный ангельский балахон, так похожий на ночную рубашку? И он, и его приятель, и две тысячи его пассажиров! Почему бы вам не сказать ему об этом?
У первого вахтенного офицера отвисает нижняя челюсть. Он окончательно уничтожен: не может даже контролировать свои мускулы.
Когда испанцы снова уселись в свой баркас, их капитан начинает кричать, предлагая нам патефонные пластинки и фрукты: всего полчаса, и нам все доставят прямо на лодку — все самое свежее! Испанская музыка! Фламенко! Превосходные свежие фрукты, очень много, хватит на всю команду!
— Отваливай, старый придурок! — орет один из наших людей на верхней палубе, и отталкивает испанский баркас от нашей цистерны плавучести. Первый номер, вооруженный багром, приходит на помощь. Весла с плеском опускаются в воду. Звучат обрывки испанской речи, а потом доносится нечто, похожее на «Wiedersehen».
— Вы что — рехнулись! — рычит боцман. Вскоре испанцы снова превращаются в темное пятно.
— Похоже на это! Даже не зажгли сигнальные огни! — ворчит им вслед штурман. — Они были в двадцати метрах от нас, прежде чем мы заметили их. Совсем спятили!
Мы все смотрим им вслед, но баркаса уже и след простыл: ночное море поглотило их без остатка.
Старик занят тем, что отдает приказания машинному отделению.
После этого он находит первого вахтенного офицера в кают-компании.
— Вы имеете хоть малейшее представление? — у вас осталось хоть немного мозгов, чтобы понять, что вы едва не совершили? Что я едва не совершил, потому что мой образцовый первый вахтенный офицер, чемпион среди вахтенных офицеров, настолько некомпетентен, что не может справиться с такой элементарной задачей, как надлежащая сверка с судовым регистром? Я скажу вам кое-что — вас следовало бы отдать под трибунал!
Застрелиться — единственное, что остается первому вахтенному. Но единственный пистолет, который есть у нас на борту, находится в распоряжении командира. К тому же, он надежно заперт.
В помещении младших офицеров стоит гвалт:
— Штурман с самого начала чувствовал, что здесь что-то не так!
— Да уж, первый вахтенный попался яйцами в тиски!
— Мы едва не влипли в дерьмо по самые уши!
— Со Стариком не пропадешь — прыгай в него с разбегу обеими ногами, но потом подумай еще раз как следует. Но сегодня он превзошел сам себя.
— Бог мой, они даже не подозревают, что родились сегодня во второй раз!
— Такой огроменный корабль, и торпеда не пошла.
— Парни, ну он и засранец!
Последнее замечание относится к первому вахтенному офицеру.
Несколько часов спустя Старик подводит итоги случившегося:
— Все как-то сразу пошло не так. Мы были на волосок от катастрофы вроде той, что случилась с «Лаконией». Если бы рулевой механизм торпеды не был поврежден…
Повисает тишина. Спустя несколько минут, посасывая чубук своей трубки, он продолжает:
— Вот вам наглядный пример — жизнь или смерть — игра случая — ну, черт побери! — нет никакого сомнения, что Старику сильно не по себе от всего происшедшего и он пытается оправдать сам себя. — Но ведь все вело к этому — они все-таки тянули со временем — а мы дали им его больше чем достаточно. Они вели себя как сумасшедшие!
— Да, но лишь потому, что полагали, будто их остановил британский патрульный корабль. Мы окликнули их по-английски. Очевидно, они даже вообразить не могли, что мы окажемся немецкой подлодкой.
— Вот что случается, когда начинаешь выпендриваться знанием иностранного языка!
— Они, должно быть, обделались со страху, когда поняли, кто мы на самом деле!
— Вот как получилось. Одно привело к другому… — прищелкнув языком, произносит Старик.
Он молчит добрых пять минут. Потом он говорит:
— Ужасно неудобно, что мы никак не можем измерить мощность нашего передатчика. Вполне возможно, что наш запрос в их адрес даже не был передан в эфир. В конце концов, нашу антенну как ножом срезало, да и все прочее оборудование тоже вышло из строя. Еле живой передатчик и некомпетентность первого вахтенного офицера — чего еще не хватает для полного счастья?
«К тому же почти у всех нас сдали нервы», — добавляю я про себя. У всех, кроме штурмана, который один оказался прав. Всегда рассудительный, всегда хладнокровный, никогда не суетящийся. Он не поддался влиянию Старика, когда разошелся с ним во мнениях.
Примирительное бурчание трубки Старика выводит меня из задумчивости.
— Все шло к тому, что разразилось бы дерьмо несусветное! — вырывается у меня. — И мы оказались в самой его гуще…
— Нет, мы там не оказались бы, — резко обрывает меня Старик.
Я не могу понять, к чему он клонит. Так что я жду. Очевидно, прозвучит что-то еще. Но пауза затягивается, и в итоге я не выдерживаю:
— Я не понимаю.
— Неужели? Ведь все абсолютно ясно: нам попросту пришлось бы хорошенько прибрать за собой. Типичный случай…
Он замолкает, потом продолжает, понизив голос:
— Никто не должен был остаться в живых!
О чем это он?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174