— спросил Аверин.
— Копать. Еще глубже и активнее! — Ремизов ударил кулаком по столу. — С сегодняшнего дня вся информация, которую мы посылаем наверх, должна быть скорректирована.
— Раньше об этом следовало думать, — пробурчал Аверин.
— Да — наша вина. Просчет ценой в человеческую жизнь… Ох, мерзавцы, — Ремизов вздохнул и отхлебнул еще глоток воды…
У Аверина было ощущение, что его вываляли в грязи. Он не мог успокоиться. Одна бумага наверх — и обрублена перспективная линия. И, вероятно, погиб человек.
Аверин насмотрелся на многое. И в принципе мог допустить всевозможные шутки. Но когда увидел все наяву, это повергло его в шок..
Через несколько дней он встретился с Ледоколом. Вечером пересеклись в излюбленном кафе.
— Чего, самбист, невесел? — спросил Леха, уминая из горшочка грибы с мясом.
— Дела заели.
— Бывает.
— Квадраташвили — какой шелест идет?
— Идет шелест. Идет. Но никто ничего не знает. Одного подмосковного авторитета уже грохнули на всякий случай — У него конфликты были с Отари, братва решила, что не мешает его наказать, а виноват он или нет — потом выяснится.
— Кого?
— Васю Паркина.
— Но он ни при чем.
— Вот и я говорю… Там какие-то финансовые завязки вокруг фонда Яшина и фирм.
— Льготы?
— Они.
Аверин кивнул. Ледокол подтверждал еще раз то, что уже знали.
— Хочешь подарок? — осведомился лениво Ледокол.
— Ну.
— Не прочь узнать, кто Глобуса и Бобона убрал?
— Кто? — Аверин подобрался.
— Есть такой уникум. Саша Македонский. Александр Салоников.
Аверин озадаченно посмотрел на Ледокола.
— Не помню что-то.
— Бывший мент. В патруле служил. Потом в высшей школе милиции учился. Уволили. Сел за изнасилование. В зоне его пробовали опустить по морали — и как мента, и как насильника. Дрался со всей камерой — насмерть. Заработал уважение. Стал спецом по наемным убийствам. Физически силен. Стреляет потрясающе. Уникальный человек. Поговаривают, еще Калина на нем.
— Ага, а президента Кеннеди не он застрелил?
— Нет. Кстати, воровской приговор на него тянется еще с зоны.
Получается, что Саша Македонский расстрелял без суда и следствия значительную часть павших известных преступных авторитетов. Знаменитого Глобуса и его правую руку Бубона. Самого молодого вора в законе Калину — провинившегося тем, что в гостинице «Космос» по пьяному делу и по беспределу зарезал вора в законе Мансура. Выходит, везде тень этого самого Саши.
— Под кем ходит?
— Говорили, имел хорошие отношения с солнцевскими. С Сильвестром. Сейчас сблизился с курганскими. Подрабатывает тем, что держит крышу кому-то в артбизнесе.
— Кому?
— Не знаю… Интересно, что воров ненавидит печенкой. И глушит их с самым искренним чувством правоты.
— Понятно, — Аверин постучал пальцем по бокалу, прислушиваясь к звону. Потом произнес:
— Калач объявился.
— Где?
— Гонцы приезжали в Кемерово. Все те же угольные дела. После его визита там троих человек грохнули. Один из них — директор шахты.
— А сам где?
— Сам где-то в Штатах сейчас.
— Когда было?
— Три дня назад. Аверин выложил расклад.
— Черт, время упустили, — покачал головой Ледокол.
Возвращался со встречи с Ледоколом Аверин в восьмом часу. У продуктового магазина остановился. Пушинка ныла без молока, а молоко как раз кончилось. Кроме того, будет скандалить, если не купить положенную порцию шпрот. Он взял сумку и вышел из машины. Цены в магазине, как и везде в центре, оказались высокие, но ему некогда выискивать, где подешевле. На контрольных весах лежал толстый, чем-то похожий на Пушинку кот. Он равнодушно посмотрел на Аверина, как и положено смотреть хозяину этой территории на каких-то двуногих, шатающихся тут с утра до вечера и не дающих спать спокойно.
— Хорош, — Аверин почесал его за ухом, и кот благосклонно мяукнул басом.
Аверин вышел из магазина, распахнул дверцу машины, бросил сумку на сиденье и замер на месте.
На противоположной стороне улицы располагался итальянский бутик, безумно дорогой и очень модный в Москве. Немногие могли отовариваться здесь — только очень престижные, принадлежавшие к высшему обществу покупатели.
Охранник предупредительно распахнул дверь бутика, на улицу ступила тонкая красивая женщина. За ней семенил с кипой пакетов мужчина в темном костюме, облегающем могучее тело. Он подбежал к пятисотому «мерсу», отпер переднюю дверцу, положил пакеты на переднее сиденье, распахнул заднюю дверцу, женщина, не глядя на него, села в салон. Здоровяк уселся за руль. «Мерседес» тронулся.
— Встретились, — Аверин скривился. Он узнал Маргариту.
— Опять со своим «Вольво» директор фабрики приходил, — сказал Егорыч. — В машине стеклоподъемник полетел. «Птичье молоко» — в нагрузку к плате. С изюмом.
Он поставил на стол коробку с тортом.
— Готовь чай, — сказал Аверин.
— Я же гость, — возмутился Егорыч.
— Вот и я про то же.
Егорыч пожал плечами и подставил под струю воды чайник.
— В тебе все задатки бездельника, Аверин, — покачал Егорыч головой, глядя на рассевшегося на стуле приятеля.
— Но задатки неразвитые, — он зевнул.
— А ты знаешь, у меня родственники объявились по отцу.
— Где?
— В Израиле.
— С чего это?
— Сестра родная отца — она моложе его на двенадцать лет — замуж за еврея вышла. При Брежневе уехали. А теперь объявились. Приглашают туда.
— Ну, а ты?
— А я что? Может, поеду.
— Скажешь там, что у тебя сосед — казначей «Памяти».
— Они обещают мне с гражданством подсобить. В свои записать, представляешь!
— Врут.
— Может, и нет. Останусь там, а, Слав. Ермолку куплю. Заживу спокойно.
— Ага, в секторе Газа…
— Зато ОМОН на демонстрациях бить не будет.
— Тебя арабы там подстрелят.
— Все не по тебе.
— А что, езжай. Поглядишь, как люди живут. Себя покажешь.
— А кто будет плакаты писать для демонстраций?
— Да, это серьезно…
— Поможешь с загранпаспортом? Сейчас в ОВИР очереди страшные.
— Попытаюсь, — кивнул Аверин. В дверь позвонили.
— Сейчас открою, — Егорыч ринулся в прихожую.
— Посмотри в глазок, — крикнул Аверин.
— А, — отмахнулся Егорыч. Звякнул засов.
— Здравствуйте, — это слово далось Егорычу нелегко. Аверин напрягся, не представляя, кто же это мог заявиться в одиннадцатом часу.
На кухне появилась соседка из тридцатой квартиры. Глаза ее лихорадочно горели. Улыбаясь заискивающе и с сумасшедшинкой, она уселась на стул.
— Добрый вечер.
— Добрый вечер, — скривился Аверин.
— Я пришла извиниться.
Аверин удивленно посмотрел на нее. Рядом с ней присел Егорыч, озадаченный не меньше.
— За что? — спросил Аверин.
— Я к вам относилась незаслуженно сурово, — выговор и правильное построение сложных фраз у сумасшедшей были как у университетского преподавателя-филолога.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
— Копать. Еще глубже и активнее! — Ремизов ударил кулаком по столу. — С сегодняшнего дня вся информация, которую мы посылаем наверх, должна быть скорректирована.
— Раньше об этом следовало думать, — пробурчал Аверин.
— Да — наша вина. Просчет ценой в человеческую жизнь… Ох, мерзавцы, — Ремизов вздохнул и отхлебнул еще глоток воды…
У Аверина было ощущение, что его вываляли в грязи. Он не мог успокоиться. Одна бумага наверх — и обрублена перспективная линия. И, вероятно, погиб человек.
Аверин насмотрелся на многое. И в принципе мог допустить всевозможные шутки. Но когда увидел все наяву, это повергло его в шок..
Через несколько дней он встретился с Ледоколом. Вечером пересеклись в излюбленном кафе.
— Чего, самбист, невесел? — спросил Леха, уминая из горшочка грибы с мясом.
— Дела заели.
— Бывает.
— Квадраташвили — какой шелест идет?
— Идет шелест. Идет. Но никто ничего не знает. Одного подмосковного авторитета уже грохнули на всякий случай — У него конфликты были с Отари, братва решила, что не мешает его наказать, а виноват он или нет — потом выяснится.
— Кого?
— Васю Паркина.
— Но он ни при чем.
— Вот и я говорю… Там какие-то финансовые завязки вокруг фонда Яшина и фирм.
— Льготы?
— Они.
Аверин кивнул. Ледокол подтверждал еще раз то, что уже знали.
— Хочешь подарок? — осведомился лениво Ледокол.
— Ну.
— Не прочь узнать, кто Глобуса и Бобона убрал?
— Кто? — Аверин подобрался.
— Есть такой уникум. Саша Македонский. Александр Салоников.
Аверин озадаченно посмотрел на Ледокола.
— Не помню что-то.
— Бывший мент. В патруле служил. Потом в высшей школе милиции учился. Уволили. Сел за изнасилование. В зоне его пробовали опустить по морали — и как мента, и как насильника. Дрался со всей камерой — насмерть. Заработал уважение. Стал спецом по наемным убийствам. Физически силен. Стреляет потрясающе. Уникальный человек. Поговаривают, еще Калина на нем.
— Ага, а президента Кеннеди не он застрелил?
— Нет. Кстати, воровской приговор на него тянется еще с зоны.
Получается, что Саша Македонский расстрелял без суда и следствия значительную часть павших известных преступных авторитетов. Знаменитого Глобуса и его правую руку Бубона. Самого молодого вора в законе Калину — провинившегося тем, что в гостинице «Космос» по пьяному делу и по беспределу зарезал вора в законе Мансура. Выходит, везде тень этого самого Саши.
— Под кем ходит?
— Говорили, имел хорошие отношения с солнцевскими. С Сильвестром. Сейчас сблизился с курганскими. Подрабатывает тем, что держит крышу кому-то в артбизнесе.
— Кому?
— Не знаю… Интересно, что воров ненавидит печенкой. И глушит их с самым искренним чувством правоты.
— Понятно, — Аверин постучал пальцем по бокалу, прислушиваясь к звону. Потом произнес:
— Калач объявился.
— Где?
— Гонцы приезжали в Кемерово. Все те же угольные дела. После его визита там троих человек грохнули. Один из них — директор шахты.
— А сам где?
— Сам где-то в Штатах сейчас.
— Когда было?
— Три дня назад. Аверин выложил расклад.
— Черт, время упустили, — покачал головой Ледокол.
Возвращался со встречи с Ледоколом Аверин в восьмом часу. У продуктового магазина остановился. Пушинка ныла без молока, а молоко как раз кончилось. Кроме того, будет скандалить, если не купить положенную порцию шпрот. Он взял сумку и вышел из машины. Цены в магазине, как и везде в центре, оказались высокие, но ему некогда выискивать, где подешевле. На контрольных весах лежал толстый, чем-то похожий на Пушинку кот. Он равнодушно посмотрел на Аверина, как и положено смотреть хозяину этой территории на каких-то двуногих, шатающихся тут с утра до вечера и не дающих спать спокойно.
— Хорош, — Аверин почесал его за ухом, и кот благосклонно мяукнул басом.
Аверин вышел из магазина, распахнул дверцу машины, бросил сумку на сиденье и замер на месте.
На противоположной стороне улицы располагался итальянский бутик, безумно дорогой и очень модный в Москве. Немногие могли отовариваться здесь — только очень престижные, принадлежавшие к высшему обществу покупатели.
Охранник предупредительно распахнул дверь бутика, на улицу ступила тонкая красивая женщина. За ней семенил с кипой пакетов мужчина в темном костюме, облегающем могучее тело. Он подбежал к пятисотому «мерсу», отпер переднюю дверцу, положил пакеты на переднее сиденье, распахнул заднюю дверцу, женщина, не глядя на него, села в салон. Здоровяк уселся за руль. «Мерседес» тронулся.
— Встретились, — Аверин скривился. Он узнал Маргариту.
— Опять со своим «Вольво» директор фабрики приходил, — сказал Егорыч. — В машине стеклоподъемник полетел. «Птичье молоко» — в нагрузку к плате. С изюмом.
Он поставил на стол коробку с тортом.
— Готовь чай, — сказал Аверин.
— Я же гость, — возмутился Егорыч.
— Вот и я про то же.
Егорыч пожал плечами и подставил под струю воды чайник.
— В тебе все задатки бездельника, Аверин, — покачал Егорыч головой, глядя на рассевшегося на стуле приятеля.
— Но задатки неразвитые, — он зевнул.
— А ты знаешь, у меня родственники объявились по отцу.
— Где?
— В Израиле.
— С чего это?
— Сестра родная отца — она моложе его на двенадцать лет — замуж за еврея вышла. При Брежневе уехали. А теперь объявились. Приглашают туда.
— Ну, а ты?
— А я что? Может, поеду.
— Скажешь там, что у тебя сосед — казначей «Памяти».
— Они обещают мне с гражданством подсобить. В свои записать, представляешь!
— Врут.
— Может, и нет. Останусь там, а, Слав. Ермолку куплю. Заживу спокойно.
— Ага, в секторе Газа…
— Зато ОМОН на демонстрациях бить не будет.
— Тебя арабы там подстрелят.
— Все не по тебе.
— А что, езжай. Поглядишь, как люди живут. Себя покажешь.
— А кто будет плакаты писать для демонстраций?
— Да, это серьезно…
— Поможешь с загранпаспортом? Сейчас в ОВИР очереди страшные.
— Попытаюсь, — кивнул Аверин. В дверь позвонили.
— Сейчас открою, — Егорыч ринулся в прихожую.
— Посмотри в глазок, — крикнул Аверин.
— А, — отмахнулся Егорыч. Звякнул засов.
— Здравствуйте, — это слово далось Егорычу нелегко. Аверин напрягся, не представляя, кто же это мог заявиться в одиннадцатом часу.
На кухне появилась соседка из тридцатой квартиры. Глаза ее лихорадочно горели. Улыбаясь заискивающе и с сумасшедшинкой, она уселась на стул.
— Добрый вечер.
— Добрый вечер, — скривился Аверин.
— Я пришла извиниться.
Аверин удивленно посмотрел на нее. Рядом с ней присел Егорыч, озадаченный не меньше.
— За что? — спросил Аверин.
— Я к вам относилась незаслуженно сурово, — выговор и правильное построение сложных фраз у сумасшедшей были как у университетского преподавателя-филолога.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94