Пусть ненадолго. Пусть на несколько недель.
— Будешь шнапс тринкать, — сказал Егорыч.
— И колбаски эссен… Кстати, ключи оставлю. Животину мою не обижай. Подкармливай.
— Какой разговор. Пушинка, мы с тобой друзья? — Егорыч протянул руку к сидящей рядом на стуле Пушинке. Та обнюхала руку и беззлобно цапнула ее.
— Во, кусает дающую руку, — кивнул Егорыч. — И где таких манер набрала?
— Зверюга. Уважения требует…
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
МОСКОВСКАЯ БОЙНЯ
Объявили начало регистрации на мюнхенский рейс. Аверин пожал руку Егорычу.
— Ну, давай. Веди себя прилично. На митинги не ходи.
— А ты на немок не засматривайся.
— Не буду.
— Возвращайся, Слава.
— Посмотрим. Вдруг там останусь.
— Ну и правильно. Неча тут делать.
Аверин прошел на таможенный контроль. А Егорыч махнул рукой и отправился на стоянку, где оставил свою машину.
Аверин летел с группой, состоявшей из двух сотрудников ГУУР и пятерых человек из разных регионов России. В последнее время подобные обмены опытом стали в порядке вещей.
Не верилось, что сейчас он усядется в кресло, самолет взмоет над Подмосковьем и вскоре приземлится в Германии. Но так все и произошло.
Аверина поместили в одноместный номер в отеле в центре Мюнхена. Принимали немцы вполне прилично. Криминальная полиция выделила сопровождающих и переводчика, но Аверин неплохо владел немецким, мог объясняться свободно. Аверина интересовали аспекты работы подразделений по борьбе с убийствами. Он сошелся с инспектором убойного отдела Дитрихом Вайсом — растолстевшим от пива и немецких колбасок бюргером. Впрочем, на поверку Дитрих оказался любителем классической музыки, философом, к тому же увлекался русской литературой. Дед его сгорел в «Тигре» под Прохоровкой, но зла инспектор за это на Россию не держал. Он был не совсем типичным немцем. В нем начисто отсутствовала присущая нации бережливость, порой доходящая до скупости. Он вполне искренне угощал Аверина в барах, приговаривая:
— Пей. Я понимаю. Россия великая страна. Но бедная. Мы содержим наших полицейских куда лучше.
Через три дня Дитрих пригласил русского гостя к себе домой. Вечер проходил в немецком стиле — с пивом, сосисками. По манере разговора и по взглядам инспектор чем-то напомнил Аверину Егорыча, даже внешне в них было что-то общее. Ничего удивительного — Аверин притягивал к себе людей определенного склада.
Потекли рабочие будни. Группу водили на экскурсии в полицейские участки и учебные заведения, где готовились офицеры полиции, в дежурные части, на патрулирование. Все представляло достаточный интерес. Но интереснее всего была сама Германия. Как и в прошлый визит, Аверина поражала стерильность окружающей среды. Чистота и порядок — символы Германии. Немцы мыли мылом тротуары перед своими домами, разбивали цветники с розами, которые никому не приходило в голову срывать посреди бела дня или ночью. В этом обществе ощущалась изначальная отлаженность, притертость элементов общественного механизма. Все занимались своими делами. Немцы чем-то напоминали роботов. Они приходили на работу, в них включалась определенная программа, и они добросовестно, без перекуров, точения лясов, анекдотов и обязательного у русских стаканчика для разогреву, работали как заводные — на полную выкладку. Зато заканчивали работу секунда в секунду. Дома в них включалась другая программа, и они оказывали знаки любви и уважения своим домочадцам. Когда наступали праздники и выходные, включалась программа «отдых», и немцы выполняли ее с той же серьезностью. Они с такой же полной отдачей веселились, пели мелодичные немецкие песни, опрокидывали кружки пива и рюмки шнапса, порой напивались и вели себя безобразно, но это тоже укладывалось в программу.
Полиция работала точно так же — все в рамках положенного. Немцы, как волки, не могли шагнуть за флажки. Возвращались после рабочего дня — Аверин со своими русскими коллегами и пара немецких офицеров. По улице шла компания молодежи — увешанные цепями, в коже и железяках юнцы. Вели они себя вызывающе, ругались, перевернули пару урн. Шпаны в Германии тоже хватает.
— Разгоним? — предложил Аверин.
Немецкий полицейский посмотрел на него удивленно:
— Зачем? Наше рабочее время кончилось. Время кончилось, программа переключена. Все выполняли свои отведенные по программам роли. Даже воры воровали как-то отлаженно, механически, без должного надрыва, дикарский напор и азиатскую агрессивность привнесла в Германию русская мафия.
Русские в ФРГ славились кражами автомашин и разбойными нападениями на бензоколонки, наемными убийствами и контрабандой предметов искусства, а также такими финансовыми махинациями, от каких немцы успели поотвыкнуть с послевоенных времен. Больше всего головной боли оказалось, конечно, на территории бывшей ГДР, где распродавалось, раздавалось, передавалось за взятки имущество группы войск, за бесценок уходили огромные материальные ценности. Немцы смогли ощутить, что такое русские шальные деньги, смогли не только увидеть, как из пустоты материализуются огромные состояния, но и поучаствовать в этом. Такого не могло быть в совершенной немецкой системе. И такое стало нормой у вырвавшихся на свободу русских.
— Вы как швейцарские часы. Ваше общество самодостаточно. Оно упорядоченно до скуки, — говорил Аверин Дитриху в баре за кружкой пива. Хмельные пары гуляли в его голове, и тянуло на диспут.
— У нас порядок в крови, — сказал Дитрих, поднимая кружку пива. — У нас одно время входили в моду общественные движения против этого довлеющего порядка. Создавались организации, преимущественно молодежные, которые ставили своей целью научить людей плевать мимо урн, переходить улицы на красный свет.
— Они имели успех?
— Конечно, нет… Знаешь, наш четкий, размеренный мир — квинтэссенция западной цивилизации. Это тебе не худосочная, высокомерная и жадная Франция. Не жалкие торгаши-янки, возомнившие о себе слишком много. Не спесивая Англия. Не суматошная, с инквизиторским прошлым Испания. Это Германия — мощное созидающе-разрушительное ядро, некое сосредоточие сумрачного духа Европы. И, возможно, последний оплот белой цивилизации, трещащей под напором варваров.
— Варваров?
— А что, не видно, что идет мягкое нашествие? Такая тихая оккупация, — пожал плечами Дитрих. — Ты был в Париже? Нет? Ничего не потерял — захолустный городишко. Половина населения там — арабы. Белые сидят по домам, арабы проводят время на улицах. Париж — это Алжир в центре Европы. В Амстердаме негры торгуют белыми женщинами и героином. Современный дикарь не приходит с копьями и стрелами. Он просачивается через границы, оседает плесенью в наших городах. Они выгодны нашим капиталистам — выполняют черную работу за малую плату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
— Будешь шнапс тринкать, — сказал Егорыч.
— И колбаски эссен… Кстати, ключи оставлю. Животину мою не обижай. Подкармливай.
— Какой разговор. Пушинка, мы с тобой друзья? — Егорыч протянул руку к сидящей рядом на стуле Пушинке. Та обнюхала руку и беззлобно цапнула ее.
— Во, кусает дающую руку, — кивнул Егорыч. — И где таких манер набрала?
— Зверюга. Уважения требует…
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
МОСКОВСКАЯ БОЙНЯ
Объявили начало регистрации на мюнхенский рейс. Аверин пожал руку Егорычу.
— Ну, давай. Веди себя прилично. На митинги не ходи.
— А ты на немок не засматривайся.
— Не буду.
— Возвращайся, Слава.
— Посмотрим. Вдруг там останусь.
— Ну и правильно. Неча тут делать.
Аверин прошел на таможенный контроль. А Егорыч махнул рукой и отправился на стоянку, где оставил свою машину.
Аверин летел с группой, состоявшей из двух сотрудников ГУУР и пятерых человек из разных регионов России. В последнее время подобные обмены опытом стали в порядке вещей.
Не верилось, что сейчас он усядется в кресло, самолет взмоет над Подмосковьем и вскоре приземлится в Германии. Но так все и произошло.
Аверина поместили в одноместный номер в отеле в центре Мюнхена. Принимали немцы вполне прилично. Криминальная полиция выделила сопровождающих и переводчика, но Аверин неплохо владел немецким, мог объясняться свободно. Аверина интересовали аспекты работы подразделений по борьбе с убийствами. Он сошелся с инспектором убойного отдела Дитрихом Вайсом — растолстевшим от пива и немецких колбасок бюргером. Впрочем, на поверку Дитрих оказался любителем классической музыки, философом, к тому же увлекался русской литературой. Дед его сгорел в «Тигре» под Прохоровкой, но зла инспектор за это на Россию не держал. Он был не совсем типичным немцем. В нем начисто отсутствовала присущая нации бережливость, порой доходящая до скупости. Он вполне искренне угощал Аверина в барах, приговаривая:
— Пей. Я понимаю. Россия великая страна. Но бедная. Мы содержим наших полицейских куда лучше.
Через три дня Дитрих пригласил русского гостя к себе домой. Вечер проходил в немецком стиле — с пивом, сосисками. По манере разговора и по взглядам инспектор чем-то напомнил Аверину Егорыча, даже внешне в них было что-то общее. Ничего удивительного — Аверин притягивал к себе людей определенного склада.
Потекли рабочие будни. Группу водили на экскурсии в полицейские участки и учебные заведения, где готовились офицеры полиции, в дежурные части, на патрулирование. Все представляло достаточный интерес. Но интереснее всего была сама Германия. Как и в прошлый визит, Аверина поражала стерильность окружающей среды. Чистота и порядок — символы Германии. Немцы мыли мылом тротуары перед своими домами, разбивали цветники с розами, которые никому не приходило в голову срывать посреди бела дня или ночью. В этом обществе ощущалась изначальная отлаженность, притертость элементов общественного механизма. Все занимались своими делами. Немцы чем-то напоминали роботов. Они приходили на работу, в них включалась определенная программа, и они добросовестно, без перекуров, точения лясов, анекдотов и обязательного у русских стаканчика для разогреву, работали как заводные — на полную выкладку. Зато заканчивали работу секунда в секунду. Дома в них включалась другая программа, и они оказывали знаки любви и уважения своим домочадцам. Когда наступали праздники и выходные, включалась программа «отдых», и немцы выполняли ее с той же серьезностью. Они с такой же полной отдачей веселились, пели мелодичные немецкие песни, опрокидывали кружки пива и рюмки шнапса, порой напивались и вели себя безобразно, но это тоже укладывалось в программу.
Полиция работала точно так же — все в рамках положенного. Немцы, как волки, не могли шагнуть за флажки. Возвращались после рабочего дня — Аверин со своими русскими коллегами и пара немецких офицеров. По улице шла компания молодежи — увешанные цепями, в коже и железяках юнцы. Вели они себя вызывающе, ругались, перевернули пару урн. Шпаны в Германии тоже хватает.
— Разгоним? — предложил Аверин.
Немецкий полицейский посмотрел на него удивленно:
— Зачем? Наше рабочее время кончилось. Время кончилось, программа переключена. Все выполняли свои отведенные по программам роли. Даже воры воровали как-то отлаженно, механически, без должного надрыва, дикарский напор и азиатскую агрессивность привнесла в Германию русская мафия.
Русские в ФРГ славились кражами автомашин и разбойными нападениями на бензоколонки, наемными убийствами и контрабандой предметов искусства, а также такими финансовыми махинациями, от каких немцы успели поотвыкнуть с послевоенных времен. Больше всего головной боли оказалось, конечно, на территории бывшей ГДР, где распродавалось, раздавалось, передавалось за взятки имущество группы войск, за бесценок уходили огромные материальные ценности. Немцы смогли ощутить, что такое русские шальные деньги, смогли не только увидеть, как из пустоты материализуются огромные состояния, но и поучаствовать в этом. Такого не могло быть в совершенной немецкой системе. И такое стало нормой у вырвавшихся на свободу русских.
— Вы как швейцарские часы. Ваше общество самодостаточно. Оно упорядоченно до скуки, — говорил Аверин Дитриху в баре за кружкой пива. Хмельные пары гуляли в его голове, и тянуло на диспут.
— У нас порядок в крови, — сказал Дитрих, поднимая кружку пива. — У нас одно время входили в моду общественные движения против этого довлеющего порядка. Создавались организации, преимущественно молодежные, которые ставили своей целью научить людей плевать мимо урн, переходить улицы на красный свет.
— Они имели успех?
— Конечно, нет… Знаешь, наш четкий, размеренный мир — квинтэссенция западной цивилизации. Это тебе не худосочная, высокомерная и жадная Франция. Не жалкие торгаши-янки, возомнившие о себе слишком много. Не спесивая Англия. Не суматошная, с инквизиторским прошлым Испания. Это Германия — мощное созидающе-разрушительное ядро, некое сосредоточие сумрачного духа Европы. И, возможно, последний оплот белой цивилизации, трещащей под напором варваров.
— Варваров?
— А что, не видно, что идет мягкое нашествие? Такая тихая оккупация, — пожал плечами Дитрих. — Ты был в Париже? Нет? Ничего не потерял — захолустный городишко. Половина населения там — арабы. Белые сидят по домам, арабы проводят время на улицах. Париж — это Алжир в центре Европы. В Амстердаме негры торгуют белыми женщинами и героином. Современный дикарь не приходит с копьями и стрелами. Он просачивается через границы, оседает плесенью в наших городах. Они выгодны нашим капиталистам — выполняют черную работу за малую плату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94