Палка вылетела из его рук. В отблеске фонаря тускло мелькнуло лезвие ножа.
— Братва, ментов позову, — сказал Аверин. Стае оставалось совсем немного, чтобы достать добычу. И она не собиралась ее выпускать.
— Напросился, поц, — крикнул прижавшийся к стене. Он продышался и ощущал себя готовым к делу. И ошибся. Аверин с треском засветил ему кулаком в лоб. Хватило удара, чтобы завалить тщедушного противника на землю и чтобы нож, который он держал в руках, отлетел в сторону.
— Ты чего, поц? — прохрипел он, вставая на колени, и, получив ногой по ребрам, покатился по земле.
Двое оставшихся переглянулись и рванулись к Аверину. У того екнуло в груди. Как всегда — легкий озноб перед дракой. Но нерешительность длилась недолго. Он привычно вошел в ритм площадного мордобоя. Один из нападавших оказался на голову выше его, хотя и худой, другой — «колобок» с руками-кувалдами, и в одной руке была зажата финка. «Колобка» Аверин встретил ударом ноги — получилось удачно, носок угодил по кисти руки, и нож звякнул о мусорный бак.
А потом — пошло-поехало. Замелькали руки, ноги. Аверин действовал на автомате. Длилось все недолго. Вскоре противники попадали на асфальт.
— Э, жив? — он наклонился над мужчиной, лежавшим за мусорными баками, не теряя из виду стонущих на земле противников.
— Подрезали слегка, суки. Пришить бы их, — он поднялся на ноги, нагнулся и поднял финку.
— Да ты что?
— А, ладно… — мужчина сплюнул на длинного, который начал приходить в себя после того, как его шарахнули мордой о стену. — Срываемся. Сейчас менты нагрянут.
— Встретимся, поц, — донесся крик в спину Аверину.
Они прошли несколько кварталов. Мужчина свалился на лавку. Он прижимал руку к левому боку. Рука окрасилась чем-то темным. Аверин понял, что это кровь.
— К врачу надо, — сказал он.
— А, как на собаке заживет. Привычный.
В свете неонового фонаря Аверин рассмотрел спасенного им человека. Невысокий крепыш, лет двадцати пяти, с белыми волосами. Присмотревшись, Аверин с удивлением понял, что он не белобрыс, а сед — в редких местах сохранился еще старый, темный цвет волос.
— Молодец, пацан, выручил, — произнес, морщась, седой и погладил бок, застонав.
— Да, с кем не бывает, — отмахнулся Аверин.
Он привык выручать людей. Он рос в провинциальном окраинном рабочем поселке со стойкими хулиганскими и воровскими традициями. Молодежь там привыкла к приключениям. «Селяне», так называли пацанов из пригородного поселка, ходили драться с химмашевцами и городскими. Кастет, цепь, нож — с детства Аверин видел эти вещи не на картинках. Слабости в этих местах не прощали. И соплей не прощали. Нередко шпана беспредельничала. В школе на малышей наезжали старшие, выворачивали карманы. В классе Славы училось несколько закоренелых второгодников — стойких клиентов инспекций по делам несовершеннолетних, кандидатов в спецшколы для начинающих преступников. Шпана около школы после уроков подстерегала пацанов. Доставалось и Славе. Его, как и многих других, поколачивали, выворачивали карманы. Долгие годы ему вспоминались тупые лица тех шпанят — эдаких безжалостных мутантов, обожавших запах насилия, которым нравились не столько медяки из карманов жертв, сколько ощущение своей силы и власти. Слава нередко приходил домой с разбитым носом, но никогда не жаловался. Он набирался справедливой злости. И однажды, было ему тринадцать лет, решил — хватит. Его встретили после четвертого урока. Трое пацанов — на три года старше, из тех отпетых шпанят. Привычно вытряхнули портфель. Привычно пошарили по карманам. Ударили по лицу. И тут Слава почувствовал, что именно в этот миг решается многое. Решается, кем ему быть дальше — или Человеком, который умеет постоять за себя, или беспрекословным «несуном» побоев, оскорблений.
Сопротивляться шпане было не принято. К тем, кто имел старших братьев или друзей, не лезли. Лезли к таким, как Слава, которые никому не жаловались и которых некому было защитить — он рос без отца. Родному дяде, заменившему ему отца, пожаловаться немыслимо. С детства воспитывался в правилах, что жаловаться грех.
Слава ударил в ответ. Физически он был развит не по годам, так что удар получился ощутимый. Шпанята обалдели на миг, но Слава не дал им передышки. Он кинулся на одного, вцепился пальцами в горло и начал рвать зубами его руку. Его тщетно пытались отодрать, били, но ничего не получалось. Весь в крови, избитый, он наконец отнял руки от дылды, тот хрипел, глаза его закатились.
— Я убью. По-настоящему, — прошипел Слава. — Убейте, или я вас убью… Все равно убью.
Произнес спокойно. И шпанята ему поверили. Слава увидел в их глазах страх. В этот миг все четко встало на свои места. Он понял, что со злом можно бороться. И понял, что ненавидит зло. И еще понял, что никогда никому не даст унижать и бить себя безнаказанно. И не даст унижать других.
Шпанята больше к нему не приставали. Но над другими продолжали издеваться. И через полгода Слава организовал одноклассников для отпора мучителям. Когда у очередных бедолаг отнимали мелочь на мороженое, навалились пацаны. Шпана ретировалась — силы были неравны. Но Слава понял, что на этом не закончится. Их начнут подстерегать по одному и бить. И вообще все может кончиться плохо. И тогда сделал то, что считал недопустимым раньше, пожаловался своему дяде. Тот, человек в городе известный, руководитель самбистского клуба, выслушал и кивнул:
— Придумаем что-нибудь.
На следующий день Слава пришел в школу. Его ждали старшие ребята. Отвели во двор, в укромное место, где обычно проходили школьные разборки. Слава понял, что разговор предстоит серьезный. Врагам было по пятнадцать лет, сопротивляться им бесполезно. Тут и появился дядька. Как щенков оттаскал их за уши и отвел для разговора в сторонку. О чем говорили — Слава не слышал. Но после этого шпана обходила его и его ребят за милю.
— Слава, это не решение, — сказал дядя. — Я не смогу всегда стоять за твоей спиной. Вот что, приводи своих друзей ко мне в секцию. Я как раз создаю клуб для мальчишек.
— Придем.
Пришли. Потом осталось из четырнадцати человек шестеро. Но все они научились стоять друг за друга и жить по правилам чести, будто списанным со старых времен.
Дядя говорил не раз на тренировках:
— Сила — средство отстоять себя, своих друзей. Отстоять справедливость. Я хочу, чтобы вы поняли это раз и навсегда. Мужчина должен драться за правое дело.
И Слава дрался. Сколько приключений имел на этой почве, но никогда не давал издеваться над людьми. Он помнил себя — беспомощного, с разбитым носом, с вывернутыми карманами, перед смеющейся шпаной. Он знал, что людей надо защищать от тыкающей шпаны. И защищал. Удачно. Повзрослел, стал заводилой той компании, которую сколотил однажды для борьбы со шпаной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
— Братва, ментов позову, — сказал Аверин. Стае оставалось совсем немного, чтобы достать добычу. И она не собиралась ее выпускать.
— Напросился, поц, — крикнул прижавшийся к стене. Он продышался и ощущал себя готовым к делу. И ошибся. Аверин с треском засветил ему кулаком в лоб. Хватило удара, чтобы завалить тщедушного противника на землю и чтобы нож, который он держал в руках, отлетел в сторону.
— Ты чего, поц? — прохрипел он, вставая на колени, и, получив ногой по ребрам, покатился по земле.
Двое оставшихся переглянулись и рванулись к Аверину. У того екнуло в груди. Как всегда — легкий озноб перед дракой. Но нерешительность длилась недолго. Он привычно вошел в ритм площадного мордобоя. Один из нападавших оказался на голову выше его, хотя и худой, другой — «колобок» с руками-кувалдами, и в одной руке была зажата финка. «Колобка» Аверин встретил ударом ноги — получилось удачно, носок угодил по кисти руки, и нож звякнул о мусорный бак.
А потом — пошло-поехало. Замелькали руки, ноги. Аверин действовал на автомате. Длилось все недолго. Вскоре противники попадали на асфальт.
— Э, жив? — он наклонился над мужчиной, лежавшим за мусорными баками, не теряя из виду стонущих на земле противников.
— Подрезали слегка, суки. Пришить бы их, — он поднялся на ноги, нагнулся и поднял финку.
— Да ты что?
— А, ладно… — мужчина сплюнул на длинного, который начал приходить в себя после того, как его шарахнули мордой о стену. — Срываемся. Сейчас менты нагрянут.
— Встретимся, поц, — донесся крик в спину Аверину.
Они прошли несколько кварталов. Мужчина свалился на лавку. Он прижимал руку к левому боку. Рука окрасилась чем-то темным. Аверин понял, что это кровь.
— К врачу надо, — сказал он.
— А, как на собаке заживет. Привычный.
В свете неонового фонаря Аверин рассмотрел спасенного им человека. Невысокий крепыш, лет двадцати пяти, с белыми волосами. Присмотревшись, Аверин с удивлением понял, что он не белобрыс, а сед — в редких местах сохранился еще старый, темный цвет волос.
— Молодец, пацан, выручил, — произнес, морщась, седой и погладил бок, застонав.
— Да, с кем не бывает, — отмахнулся Аверин.
Он привык выручать людей. Он рос в провинциальном окраинном рабочем поселке со стойкими хулиганскими и воровскими традициями. Молодежь там привыкла к приключениям. «Селяне», так называли пацанов из пригородного поселка, ходили драться с химмашевцами и городскими. Кастет, цепь, нож — с детства Аверин видел эти вещи не на картинках. Слабости в этих местах не прощали. И соплей не прощали. Нередко шпана беспредельничала. В школе на малышей наезжали старшие, выворачивали карманы. В классе Славы училось несколько закоренелых второгодников — стойких клиентов инспекций по делам несовершеннолетних, кандидатов в спецшколы для начинающих преступников. Шпана около школы после уроков подстерегала пацанов. Доставалось и Славе. Его, как и многих других, поколачивали, выворачивали карманы. Долгие годы ему вспоминались тупые лица тех шпанят — эдаких безжалостных мутантов, обожавших запах насилия, которым нравились не столько медяки из карманов жертв, сколько ощущение своей силы и власти. Слава нередко приходил домой с разбитым носом, но никогда не жаловался. Он набирался справедливой злости. И однажды, было ему тринадцать лет, решил — хватит. Его встретили после четвертого урока. Трое пацанов — на три года старше, из тех отпетых шпанят. Привычно вытряхнули портфель. Привычно пошарили по карманам. Ударили по лицу. И тут Слава почувствовал, что именно в этот миг решается многое. Решается, кем ему быть дальше — или Человеком, который умеет постоять за себя, или беспрекословным «несуном» побоев, оскорблений.
Сопротивляться шпане было не принято. К тем, кто имел старших братьев или друзей, не лезли. Лезли к таким, как Слава, которые никому не жаловались и которых некому было защитить — он рос без отца. Родному дяде, заменившему ему отца, пожаловаться немыслимо. С детства воспитывался в правилах, что жаловаться грех.
Слава ударил в ответ. Физически он был развит не по годам, так что удар получился ощутимый. Шпанята обалдели на миг, но Слава не дал им передышки. Он кинулся на одного, вцепился пальцами в горло и начал рвать зубами его руку. Его тщетно пытались отодрать, били, но ничего не получалось. Весь в крови, избитый, он наконец отнял руки от дылды, тот хрипел, глаза его закатились.
— Я убью. По-настоящему, — прошипел Слава. — Убейте, или я вас убью… Все равно убью.
Произнес спокойно. И шпанята ему поверили. Слава увидел в их глазах страх. В этот миг все четко встало на свои места. Он понял, что со злом можно бороться. И понял, что ненавидит зло. И еще понял, что никогда никому не даст унижать и бить себя безнаказанно. И не даст унижать других.
Шпанята больше к нему не приставали. Но над другими продолжали издеваться. И через полгода Слава организовал одноклассников для отпора мучителям. Когда у очередных бедолаг отнимали мелочь на мороженое, навалились пацаны. Шпана ретировалась — силы были неравны. Но Слава понял, что на этом не закончится. Их начнут подстерегать по одному и бить. И вообще все может кончиться плохо. И тогда сделал то, что считал недопустимым раньше, пожаловался своему дяде. Тот, человек в городе известный, руководитель самбистского клуба, выслушал и кивнул:
— Придумаем что-нибудь.
На следующий день Слава пришел в школу. Его ждали старшие ребята. Отвели во двор, в укромное место, где обычно проходили школьные разборки. Слава понял, что разговор предстоит серьезный. Врагам было по пятнадцать лет, сопротивляться им бесполезно. Тут и появился дядька. Как щенков оттаскал их за уши и отвел для разговора в сторонку. О чем говорили — Слава не слышал. Но после этого шпана обходила его и его ребят за милю.
— Слава, это не решение, — сказал дядя. — Я не смогу всегда стоять за твоей спиной. Вот что, приводи своих друзей ко мне в секцию. Я как раз создаю клуб для мальчишек.
— Придем.
Пришли. Потом осталось из четырнадцати человек шестеро. Но все они научились стоять друг за друга и жить по правилам чести, будто списанным со старых времен.
Дядя говорил не раз на тренировках:
— Сила — средство отстоять себя, своих друзей. Отстоять справедливость. Я хочу, чтобы вы поняли это раз и навсегда. Мужчина должен драться за правое дело.
И Слава дрался. Сколько приключений имел на этой почве, но никогда не давал издеваться над людьми. Он помнил себя — беспомощного, с разбитым носом, с вывернутыми карманами, перед смеющейся шпаной. Он знал, что людей надо защищать от тыкающей шпаны. И защищал. Удачно. Повзрослел, стал заводилой той компании, которую сколотил однажды для борьбы со шпаной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94