А там столько морд сытых — следователи. И занимаются какой-то ерундой.
— Ты, Егорыч, государственный преступник, — хмыкнул Аверин.
— Это ваша контора — государственные преступники…
Ладно, пивка холодненького, как?
— Ты что. Я и так заболел.
— Выглядишь неважно.
— Дай что-нибудь от простуды.
— Лучше всего водочки.
— Не надо.
Егорыч покопался в ящиках, извлек баночку меда, банку малиновогоо варенья и несколько таблеток от кашля.
— На.
— Спасибо.
Аверин спустился пешком на два этажа. Тут все и началось. Перво-наперво он увидел Наташу, трезвонящую в дверь его квартиры. Когда ей это занятие надоело, она ударила ногой по ней.
— Чего двери ломаешь? — спросил Аверин. Наташа обернулась.
— Где тебя носит?
— Ты бы позвонила сначала.
— Еще чего, — хмыкнула Наташа. И чмокнула Аверина в щеку, на которой остался, как рубец, след помады.
Аверин отпер замок.
Двери лифта неторопливо открылись. И из него вышла Света. Увидев Аверина и повисшую на его плече Наташу, она замерла, закрывающиеся двери ударили ее по плечам и разъехались снова в стороны. Потом еще раз.
— Ты… Это кто? — произнесла Света, прожигая глазами соперницу.
— А, познакомьтесь, — начал было Аверин.
— Это что, твоя новая девка? — осведомилась Света с плохо сдерживаемым бешенством.
— Ну, — Аверин представил, каким идиотом сейчас выглядит.
— Это что за вобла сушеная? — осведомилась Наташа. — Это ты на нее меня променял?
— Ах ты, жеребец чертов! — воскликнула Света, шагнула в лифт, двери закрылись.
— Я к тебе спешила, вон, еду понакупила. А ты… — покачала головой Наташа. — Подстилку какую-то нашел! Сволочь ты!
Она развернулась и попробовала залепить Аверину пощечину, но тот боксерским нырком ушел.
— Чего вы так разнервничались? — пожал плечами Аверин и невинными глазами посмотрел на Наташу.
— На!
Наташа кинула о кафель сумку, там что-то звякнуло и расколотилось, повернулась и побежала вниз по лестнице.
Аверин вздохнул, нагнулся, поднял сумку. Из нее что-то текло. Судя по всему — красное вино. Он начал вновь открывать захлопнувшуюся дверь.
— Так тебя. Так. Чтоб неповадно было, бандит, ха-ха-ха, — замогильно засмеялась возникшая на пороге соседка, видимо, наблюдавшая весь скандал в глазок.
— Исчезни! — кинул Аверин!
— Ах ты, — мат пошел длинный и забористый. Ругаться соседка умела.
Аверин вошел в квартиру.
— Ну, Пушинка, такого давно не было, — произнес он усмехаясь.
— Слава, здравствуй, — послышался из телефонной трубки Маргаритин голос.
— Здравствуй, — сказал Аверин. — Я никак не мог тебя найти. Дома никто трубку не берет. На работе говорят — на больничном.
— Приглашаю тебя в ресторан, дорогой. Сегодня я расплачиваюсь.
— Что празднуем?
— Я развязалась.
— С чем?
— С милицейской службой.
Аверин опешил.
— Так сразу?
— Я плохая девчонка, Аверин. Я сразу разрубаю узлы. Мне надоело.
— Ну что ж… Где встречаемся?..
Вечером они сидели в небольшом кафе у метро «Парк культуры».
— Ну, давай, за мою новую жизнь, — она подняла фужер. Аверин выпил.
— Думаешь, эта жизнь будет лучше старой?
— Уверена, Слава…
— Где будешь работать?
— Сидеть на крепкой мужской шее.
— Чьей?
— Отцовской, конечно, — улыбнулась Маргарита как-то отстраненно.
— А по специальности?
— Пойду в нотариусы. Ты не представляешь, какие они имеют деньги.
— Представляю. Последний раз видел нотариуса — его взяли за то, что он делал доверенности на квартиры, хозяева которых умерли. Действительно, деньги приличные.
— Что за мрачный взгляд на вещи. Пойду… — она задумалась.
— В фотомодели?
— А что. Какая-то болонка Клаудиа Шиффер может миллионы зарабатывать. А мы, рязанские, что, хуже? — она улыбнулась и чмокнула Аверина в щеку. Как раз в то место, где вчера красовался Наташин поцелуй.
— Да в наших деревнях вообще девки лучше, — согласился Аверин.
— Вот за это и выпьем. За русских женщин. Никакие французские профурсетки с нами, Слава, не сравнятся. А вы, русские пропойцы, бездельники и менты, этого не понимаете. И не поймете никогда.
Вечер закончился в квартире у Маргариты. Она немножко напилась, так что румянец сиял на ее щеках. Такой она Аверину нравилась не меньше.
— Слава, а ты мог бы бросить все и уехать со мной куда глаза глядят?
— Куда? В тайгу?
— Нет, в тайге холодно.
— Значит, в Узбекистан.
— Нет, на Ямайку.
— А что? Грабили бы золотые галеоны.
— Тебе все шутить. А я серьезно.
— Серьезно про Ямайку?
— Нет, серьезно про то, чтобы бросить все и заняться мной. Смог бы?
— Ну… — протянул Аверин.
— Ясно.
— Наверное, смог бы.
— Ничего бы ты не смог. Ты привязанный гирями к своей жизни. К работе. К этим подонкам, которых ты ищешь. И пути тебе назад нет.
— Зря ты так, — буркнул Аверин. Он знал, насколько Маргарита права.
— Я тебя люблю, Слава… Но этого мало.
— Почему?
— А, не обращай внимания, — она поцеловала его в шею и задышала в ухо. И он почувствовал, как на него накатывает желание…
Утром она приготовила на скорую руку завтрак. На американский манер взбила какую-то бурду в кухонном комбайне, плюхнула смесь на сковородку. Получилось нечто вроде омлета.
— У меня отпуск за этот год не использован, — сказал Аверин. — Я мог бы его взять, и мы бы куда-нибудь съездили.
— Вряд ли. Я уезжаю.
— Куда?
— В Египет. Там как раз сезон. На три недели.
— Зачем?
— Чтобы смыть в Средиземном море ту грязь, в которой я возилась три года.
— Желание хорошее. После круиза, Сочи только Египет.
Она села, положила на плечи Аверина руки.
— Славик дуется, как барышня, — она засмеялась.
— Славик не дуется.
— Дуешься… И правильно делаешь. — Она в этот момент выглядела какой-то рассеянной. И Аверин в очередной раз подумал, как тяжело будет ее потерять. А что они расстанутся — это абсолютно ясно.
Зима вошла в свои права. Холод, немного отступивший в Первые зимние дни, овладел Москвой, он проникал и в души людей. Хмурое низкое московское небо давило на сознание.
Оно отзывалось чувством какой-то обреченности. Казалось, что и низкое небо, и холод — все это навсегда.
Начало декабря ознаменовалось новыми высокопоставленными жертвами киллеров. В подъезде своего дома был убит председатель Россельхозбанка Лихачев. Банк практически считался монополистом по распределению инвестиций для агропромышленного комплекса, по объему активов занимал второе место в России, ни в каких серьезных махинациях замечен не был. За 1993 год Лихачев стал седьмым убитым крупным банки ром. Ассоциация российских банкиров сделала очередное заявление. Личный контроль обещал осуществлять сам президент. И все бесполезно. Дело застопорилось с самого начала. Прикрываясь коммерческой тайной, товарищи убиенного не допустили следствие к банковской документации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
— Ты, Егорыч, государственный преступник, — хмыкнул Аверин.
— Это ваша контора — государственные преступники…
Ладно, пивка холодненького, как?
— Ты что. Я и так заболел.
— Выглядишь неважно.
— Дай что-нибудь от простуды.
— Лучше всего водочки.
— Не надо.
Егорыч покопался в ящиках, извлек баночку меда, банку малиновогоо варенья и несколько таблеток от кашля.
— На.
— Спасибо.
Аверин спустился пешком на два этажа. Тут все и началось. Перво-наперво он увидел Наташу, трезвонящую в дверь его квартиры. Когда ей это занятие надоело, она ударила ногой по ней.
— Чего двери ломаешь? — спросил Аверин. Наташа обернулась.
— Где тебя носит?
— Ты бы позвонила сначала.
— Еще чего, — хмыкнула Наташа. И чмокнула Аверина в щеку, на которой остался, как рубец, след помады.
Аверин отпер замок.
Двери лифта неторопливо открылись. И из него вышла Света. Увидев Аверина и повисшую на его плече Наташу, она замерла, закрывающиеся двери ударили ее по плечам и разъехались снова в стороны. Потом еще раз.
— Ты… Это кто? — произнесла Света, прожигая глазами соперницу.
— А, познакомьтесь, — начал было Аверин.
— Это что, твоя новая девка? — осведомилась Света с плохо сдерживаемым бешенством.
— Ну, — Аверин представил, каким идиотом сейчас выглядит.
— Это что за вобла сушеная? — осведомилась Наташа. — Это ты на нее меня променял?
— Ах ты, жеребец чертов! — воскликнула Света, шагнула в лифт, двери закрылись.
— Я к тебе спешила, вон, еду понакупила. А ты… — покачала головой Наташа. — Подстилку какую-то нашел! Сволочь ты!
Она развернулась и попробовала залепить Аверину пощечину, но тот боксерским нырком ушел.
— Чего вы так разнервничались? — пожал плечами Аверин и невинными глазами посмотрел на Наташу.
— На!
Наташа кинула о кафель сумку, там что-то звякнуло и расколотилось, повернулась и побежала вниз по лестнице.
Аверин вздохнул, нагнулся, поднял сумку. Из нее что-то текло. Судя по всему — красное вино. Он начал вновь открывать захлопнувшуюся дверь.
— Так тебя. Так. Чтоб неповадно было, бандит, ха-ха-ха, — замогильно засмеялась возникшая на пороге соседка, видимо, наблюдавшая весь скандал в глазок.
— Исчезни! — кинул Аверин!
— Ах ты, — мат пошел длинный и забористый. Ругаться соседка умела.
Аверин вошел в квартиру.
— Ну, Пушинка, такого давно не было, — произнес он усмехаясь.
— Слава, здравствуй, — послышался из телефонной трубки Маргаритин голос.
— Здравствуй, — сказал Аверин. — Я никак не мог тебя найти. Дома никто трубку не берет. На работе говорят — на больничном.
— Приглашаю тебя в ресторан, дорогой. Сегодня я расплачиваюсь.
— Что празднуем?
— Я развязалась.
— С чем?
— С милицейской службой.
Аверин опешил.
— Так сразу?
— Я плохая девчонка, Аверин. Я сразу разрубаю узлы. Мне надоело.
— Ну что ж… Где встречаемся?..
Вечером они сидели в небольшом кафе у метро «Парк культуры».
— Ну, давай, за мою новую жизнь, — она подняла фужер. Аверин выпил.
— Думаешь, эта жизнь будет лучше старой?
— Уверена, Слава…
— Где будешь работать?
— Сидеть на крепкой мужской шее.
— Чьей?
— Отцовской, конечно, — улыбнулась Маргарита как-то отстраненно.
— А по специальности?
— Пойду в нотариусы. Ты не представляешь, какие они имеют деньги.
— Представляю. Последний раз видел нотариуса — его взяли за то, что он делал доверенности на квартиры, хозяева которых умерли. Действительно, деньги приличные.
— Что за мрачный взгляд на вещи. Пойду… — она задумалась.
— В фотомодели?
— А что. Какая-то болонка Клаудиа Шиффер может миллионы зарабатывать. А мы, рязанские, что, хуже? — она улыбнулась и чмокнула Аверина в щеку. Как раз в то место, где вчера красовался Наташин поцелуй.
— Да в наших деревнях вообще девки лучше, — согласился Аверин.
— Вот за это и выпьем. За русских женщин. Никакие французские профурсетки с нами, Слава, не сравнятся. А вы, русские пропойцы, бездельники и менты, этого не понимаете. И не поймете никогда.
Вечер закончился в квартире у Маргариты. Она немножко напилась, так что румянец сиял на ее щеках. Такой она Аверину нравилась не меньше.
— Слава, а ты мог бы бросить все и уехать со мной куда глаза глядят?
— Куда? В тайгу?
— Нет, в тайге холодно.
— Значит, в Узбекистан.
— Нет, на Ямайку.
— А что? Грабили бы золотые галеоны.
— Тебе все шутить. А я серьезно.
— Серьезно про Ямайку?
— Нет, серьезно про то, чтобы бросить все и заняться мной. Смог бы?
— Ну… — протянул Аверин.
— Ясно.
— Наверное, смог бы.
— Ничего бы ты не смог. Ты привязанный гирями к своей жизни. К работе. К этим подонкам, которых ты ищешь. И пути тебе назад нет.
— Зря ты так, — буркнул Аверин. Он знал, насколько Маргарита права.
— Я тебя люблю, Слава… Но этого мало.
— Почему?
— А, не обращай внимания, — она поцеловала его в шею и задышала в ухо. И он почувствовал, как на него накатывает желание…
Утром она приготовила на скорую руку завтрак. На американский манер взбила какую-то бурду в кухонном комбайне, плюхнула смесь на сковородку. Получилось нечто вроде омлета.
— У меня отпуск за этот год не использован, — сказал Аверин. — Я мог бы его взять, и мы бы куда-нибудь съездили.
— Вряд ли. Я уезжаю.
— Куда?
— В Египет. Там как раз сезон. На три недели.
— Зачем?
— Чтобы смыть в Средиземном море ту грязь, в которой я возилась три года.
— Желание хорошее. После круиза, Сочи только Египет.
Она села, положила на плечи Аверина руки.
— Славик дуется, как барышня, — она засмеялась.
— Славик не дуется.
— Дуешься… И правильно делаешь. — Она в этот момент выглядела какой-то рассеянной. И Аверин в очередной раз подумал, как тяжело будет ее потерять. А что они расстанутся — это абсолютно ясно.
Зима вошла в свои права. Холод, немного отступивший в Первые зимние дни, овладел Москвой, он проникал и в души людей. Хмурое низкое московское небо давило на сознание.
Оно отзывалось чувством какой-то обреченности. Казалось, что и низкое небо, и холод — все это навсегда.
Начало декабря ознаменовалось новыми высокопоставленными жертвами киллеров. В подъезде своего дома был убит председатель Россельхозбанка Лихачев. Банк практически считался монополистом по распределению инвестиций для агропромышленного комплекса, по объему активов занимал второе место в России, ни в каких серьезных махинациях замечен не был. За 1993 год Лихачев стал седьмым убитым крупным банки ром. Ассоциация российских банкиров сделала очередное заявление. Личный контроль обещал осуществлять сам президент. И все бесполезно. Дело застопорилось с самого начала. Прикрываясь коммерческой тайной, товарищи убиенного не допустили следствие к банковской документации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94