Дешевая распродажа. Все мировые старьевщики и людоеды слетелись на нашу свалку.
— Русский воин победит. Русский торговец уступит ему. А русский бандит будет в Сибири. А, Слава?
— Будет.
Дитрих засмеялся и ткнул локтем Аверина в бок. Аверин так и не смог напиться, чтобы заглушить боль. Вечером он позвонил в Москву.
— Слушаю, — донесся близкий, будто с соседней улицы, голос.
— Егорыч, — выдохнул Аверин.
— Здорово, — голос у Егорыча был усталый. — Рад тебя слышать.
— Ты жив, Егорыч… Я так счастлив, что ты жив.
— Я-то жив.
— Как там?
— Потом объясню. Приезжай… А лучше оставайся там. Ну ее к чертям, эту помойку, — последние слова казались криком души.
— Как же, нужен я здесь.
— А в Москве нужен? Кому? Этим сволочам, которые стреляли в народ из пулеметов? Им нужен?
— Кому-то нужен, Егорыч… Хорошо, что ты жив. Корми Пушинку.
— А куда я денусь?..
В Москве было полно войсковиков и милиционеров. Нагнали добрых молодцев со всей России.
Встретил Аверина в Шереметьеве Валерьян Карпов — старший оперуполномоченный из их отдела.
— Спасибо, что встретил, — сказал Аверин.
— От греха подальше. Ремизов направил. Ты не в курсе, что в Москве творится.
— А что?.
— Гоблины распоясались.
— Омоновцы?
— Ага. Освободились от оков цивилизованности. Самое дерьмовое, что было в системе нашей, — наружу полезло. А самое лучшее куда-то задевалось.
— Черт знает что.
— Колотят кого хотят. Слав, представляешь, мне вчера дубинкой досталось в центре города. Какому-то балбесу в милицейской форме показалось, что я на него не так посмотрел. Я ему представился как майор милиции. И получил дубинкой по плечу.
— Бред какой-то.
— Вот и я так думал… Ну, в ОМОНе много ребят со странностями.
— Да уж.
Аверин вздохнул. Сколько мероприятий проводил с омоновцами. Видел людей, которые шли на пули, рисковали своими жизнями, спасая других людей. Видел, как шагали на амбразуры. В Осетии омоновцы заслоняли своими телами мирных людей, спасали их от расправ. Там было множество мужественных и честных сотрудников. Но ведь находились и такие, кто мечтал заехать хоть кому-нибудь дубинкой. Оказывались и любители ездить на обеспечение массовых мероприятий с сумками — пока одни охраняли фанатов на рок-концертах, другие вытряхивали из ларечников выпивку и еду. Две стороны одной медали. Такая работа — грань между добром и злом особенно резка. И среди людей, служащих бок о бок, одни совершают подвиги, а другие подлости.
— Давай крюк сделаем, — предложил Карпов — Покажу тебе «Белый дом».
Они проехали мимо Верховного Совета. Обгорелое величественное, похожее на атлантический суперлайнер здание почернело и обгорело, было осквернено снарядами, вокруг него стояло оцепление из милиции и армии. Аверин нахмурился. Ему стало стыдно и противно.
Карпов довез Аверина до дома и напоследок сказал:
— Сегодня Ремизов приказал отдыхать. Завтра на службу.
— Буду… Возможно….
— Э, ты что-то раскис, Слава. Что с тобой?
— Да так…
— Не нравится? А кому нравится.
Аверин открыл входную дверь. Пушинка встретила его обрадованным мяуканьем. Кошки тоже умеют ценить дружбу. Он бросил чемодан и уселся в кресло. Пушинка прыгнула ему на руки.
— Ну, тебя Егорыч откормил, — покачал головой Аверин, взвесив на руке Пушинку. — Тигра настоящая. Пушинка лизнула его в щеку, заурчала.
— У, котяра, — он погладил ее, и она протянула лапы, блаженно впилась в хозяина когтями, вытянулась.
Он положил котенка на диван. Вышел из квартиры. Поднялся двумя этажами выше. Позвонил в дверь.
Егорыч выглядел вполне прилично, если не считать того, что левая рука была перевязана.
— Чего, ранили? — спросил Аверин, кивая на перевязанную бинтами с пятнами крови руку.
— Привет, Слава. Пулей зацепило.
— Ты уже ветеран боев с правящей верхушкой.
В доме Егорыча царил беспорядок. В углу стояло несколько пустых бутылок. На столе высился ополовиненный «Абсолют», но Егорыч не выглядел пьяным. Они уселись за стол. Егорыч разлил водку по рюмкам, произнес:
— За тех, кто погиб.
Аверин опрокинул обжигающее содержимое.
— Слава, ты не представляешь, что это было. Четвертого октября я у «Белого дома» находился. Вокруг него шел постоянный крестный ход. Подошли броники. И первую пулю получил священник, возглавлявший крестный ход. Пуля прошла через икону.
Аверин передернул плечами.
— А потом… Я-то выбрался. Чиркнуло, — Егорыч потянулся к бутылке, но отставил ее. — А сколько погибло людей! Хороших людей, Слава. Которым не было все равно… Они выбили тех, кому не все равно. А быдло на мосту стояло и смеялось. Оно смотрело на представление…
Егорыч покачал головой, отгоняя от себя страшные воспоминания.
— Представляешь, Слава, бьет пулемет. Вокруг стоят зрители. Один падает, сраженный пулей. Его оттаскивают, и тут же его место занимает другой любопытствующий. Это что-то совершенно необъяснимое.
— Да.
— Слава, я ненавижу это быдло. Ненавижу этот город. Чтоб он провалился!
— Да ладно тебе.
— Сколько людей ушло! Каких людей…
Егорыч хлопнул ладонью по столу. И заплакал. У Аверина тоже встал ком в горле.
Они проговорили полночи. Егорыч сбивчиво рассказывал о пережитом. Иногда снова закипали слезы.
— Я не хотел после этого жить. Они расстреляли нас. Теперь они владеют всем. Они и те, кто смеялся на мосту. Разве это справедливо, Слава?
— Нет.
— А знаешь, не могли найти людей, согласных сесть за рычаги танков. Предлагали офицерам квартиры, деньги и отыскали нескольких гадов. А еще афганцы помогли. Ветераны хреновы. Захотели отличиться перед демократией. Одни афганцы защищали «Белый дом», а другие били по нему из пушек. Что же это делается, Слава? Как такое возможно?!
— Что теперь причитать?
Ночью Аверин так и не заснул. Только под утро на несколько минут забылся в тяжелом сне. Встал, покормил Пушинку и отправился на работу.
— Это что? — Ремизов снял очки и положил их на бумагу, которую только что прочитал.
— Рапорт на увольнение, — сказал Аверин.
— Вот я и спрашиваю, как сие следует расценить?
— Как нежелание продолжать службу в нашей организации.
— Да? И куда ты пойдешь?
— В охранники, в бандиты. Куда угодно.
— Да?
Ремизов посмотрел на Аверина с горькой усмешкой, потом встал, подошел к шкафчику, вытащил бутылку с коньяком.
— Настоящий грузинский. Не какой-то суррогат. Храню несколько бутылочек с еще тех времен.
Он налил стопочки себе и Аверину.
— Почему все последние дни меня пытаются упоить? — пожал плечами Аверин, беря рюмку.
— Чтобы уберечь от необдуманных решений.
Коньяк действительно был настоящий. Грузинский. Без дураков.
— Чем тебе контора наша не по душе? — спросил Ремизов.
— И вы спрашиваете после того позора четвертого октября?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
— Русский воин победит. Русский торговец уступит ему. А русский бандит будет в Сибири. А, Слава?
— Будет.
Дитрих засмеялся и ткнул локтем Аверина в бок. Аверин так и не смог напиться, чтобы заглушить боль. Вечером он позвонил в Москву.
— Слушаю, — донесся близкий, будто с соседней улицы, голос.
— Егорыч, — выдохнул Аверин.
— Здорово, — голос у Егорыча был усталый. — Рад тебя слышать.
— Ты жив, Егорыч… Я так счастлив, что ты жив.
— Я-то жив.
— Как там?
— Потом объясню. Приезжай… А лучше оставайся там. Ну ее к чертям, эту помойку, — последние слова казались криком души.
— Как же, нужен я здесь.
— А в Москве нужен? Кому? Этим сволочам, которые стреляли в народ из пулеметов? Им нужен?
— Кому-то нужен, Егорыч… Хорошо, что ты жив. Корми Пушинку.
— А куда я денусь?..
В Москве было полно войсковиков и милиционеров. Нагнали добрых молодцев со всей России.
Встретил Аверина в Шереметьеве Валерьян Карпов — старший оперуполномоченный из их отдела.
— Спасибо, что встретил, — сказал Аверин.
— От греха подальше. Ремизов направил. Ты не в курсе, что в Москве творится.
— А что?.
— Гоблины распоясались.
— Омоновцы?
— Ага. Освободились от оков цивилизованности. Самое дерьмовое, что было в системе нашей, — наружу полезло. А самое лучшее куда-то задевалось.
— Черт знает что.
— Колотят кого хотят. Слав, представляешь, мне вчера дубинкой досталось в центре города. Какому-то балбесу в милицейской форме показалось, что я на него не так посмотрел. Я ему представился как майор милиции. И получил дубинкой по плечу.
— Бред какой-то.
— Вот и я так думал… Ну, в ОМОНе много ребят со странностями.
— Да уж.
Аверин вздохнул. Сколько мероприятий проводил с омоновцами. Видел людей, которые шли на пули, рисковали своими жизнями, спасая других людей. Видел, как шагали на амбразуры. В Осетии омоновцы заслоняли своими телами мирных людей, спасали их от расправ. Там было множество мужественных и честных сотрудников. Но ведь находились и такие, кто мечтал заехать хоть кому-нибудь дубинкой. Оказывались и любители ездить на обеспечение массовых мероприятий с сумками — пока одни охраняли фанатов на рок-концертах, другие вытряхивали из ларечников выпивку и еду. Две стороны одной медали. Такая работа — грань между добром и злом особенно резка. И среди людей, служащих бок о бок, одни совершают подвиги, а другие подлости.
— Давай крюк сделаем, — предложил Карпов — Покажу тебе «Белый дом».
Они проехали мимо Верховного Совета. Обгорелое величественное, похожее на атлантический суперлайнер здание почернело и обгорело, было осквернено снарядами, вокруг него стояло оцепление из милиции и армии. Аверин нахмурился. Ему стало стыдно и противно.
Карпов довез Аверина до дома и напоследок сказал:
— Сегодня Ремизов приказал отдыхать. Завтра на службу.
— Буду… Возможно….
— Э, ты что-то раскис, Слава. Что с тобой?
— Да так…
— Не нравится? А кому нравится.
Аверин открыл входную дверь. Пушинка встретила его обрадованным мяуканьем. Кошки тоже умеют ценить дружбу. Он бросил чемодан и уселся в кресло. Пушинка прыгнула ему на руки.
— Ну, тебя Егорыч откормил, — покачал головой Аверин, взвесив на руке Пушинку. — Тигра настоящая. Пушинка лизнула его в щеку, заурчала.
— У, котяра, — он погладил ее, и она протянула лапы, блаженно впилась в хозяина когтями, вытянулась.
Он положил котенка на диван. Вышел из квартиры. Поднялся двумя этажами выше. Позвонил в дверь.
Егорыч выглядел вполне прилично, если не считать того, что левая рука была перевязана.
— Чего, ранили? — спросил Аверин, кивая на перевязанную бинтами с пятнами крови руку.
— Привет, Слава. Пулей зацепило.
— Ты уже ветеран боев с правящей верхушкой.
В доме Егорыча царил беспорядок. В углу стояло несколько пустых бутылок. На столе высился ополовиненный «Абсолют», но Егорыч не выглядел пьяным. Они уселись за стол. Егорыч разлил водку по рюмкам, произнес:
— За тех, кто погиб.
Аверин опрокинул обжигающее содержимое.
— Слава, ты не представляешь, что это было. Четвертого октября я у «Белого дома» находился. Вокруг него шел постоянный крестный ход. Подошли броники. И первую пулю получил священник, возглавлявший крестный ход. Пуля прошла через икону.
Аверин передернул плечами.
— А потом… Я-то выбрался. Чиркнуло, — Егорыч потянулся к бутылке, но отставил ее. — А сколько погибло людей! Хороших людей, Слава. Которым не было все равно… Они выбили тех, кому не все равно. А быдло на мосту стояло и смеялось. Оно смотрело на представление…
Егорыч покачал головой, отгоняя от себя страшные воспоминания.
— Представляешь, Слава, бьет пулемет. Вокруг стоят зрители. Один падает, сраженный пулей. Его оттаскивают, и тут же его место занимает другой любопытствующий. Это что-то совершенно необъяснимое.
— Да.
— Слава, я ненавижу это быдло. Ненавижу этот город. Чтоб он провалился!
— Да ладно тебе.
— Сколько людей ушло! Каких людей…
Егорыч хлопнул ладонью по столу. И заплакал. У Аверина тоже встал ком в горле.
Они проговорили полночи. Егорыч сбивчиво рассказывал о пережитом. Иногда снова закипали слезы.
— Я не хотел после этого жить. Они расстреляли нас. Теперь они владеют всем. Они и те, кто смеялся на мосту. Разве это справедливо, Слава?
— Нет.
— А знаешь, не могли найти людей, согласных сесть за рычаги танков. Предлагали офицерам квартиры, деньги и отыскали нескольких гадов. А еще афганцы помогли. Ветераны хреновы. Захотели отличиться перед демократией. Одни афганцы защищали «Белый дом», а другие били по нему из пушек. Что же это делается, Слава? Как такое возможно?!
— Что теперь причитать?
Ночью Аверин так и не заснул. Только под утро на несколько минут забылся в тяжелом сне. Встал, покормил Пушинку и отправился на работу.
— Это что? — Ремизов снял очки и положил их на бумагу, которую только что прочитал.
— Рапорт на увольнение, — сказал Аверин.
— Вот я и спрашиваю, как сие следует расценить?
— Как нежелание продолжать службу в нашей организации.
— Да? И куда ты пойдешь?
— В охранники, в бандиты. Куда угодно.
— Да?
Ремизов посмотрел на Аверина с горькой усмешкой, потом встал, подошел к шкафчику, вытащил бутылку с коньяком.
— Настоящий грузинский. Не какой-то суррогат. Храню несколько бутылочек с еще тех времен.
Он налил стопочки себе и Аверину.
— Почему все последние дни меня пытаются упоить? — пожал плечами Аверин, беря рюмку.
— Чтобы уберечь от необдуманных решений.
Коньяк действительно был настоящий. Грузинский. Без дураков.
— Чем тебе контора наша не по душе? — спросил Ремизов.
— И вы спрашиваете после того позора четвертого октября?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94