— Правильно действовал.
— Жалко все-таки мужика… Не хотел.
— У них всегда преимущество. Им никого не жалко… Это такая жизнь. Или ты его. Или он тебя.
— Я понимаю…
— Не горюй. Я сам находился в такой ситуации. Нужно пережить ее. Грех, конечно, большой. Но грехи солдата, защищающего свою родину, списываются. И этот грех тебе спишется, лейтенант.
— Ох, хреново, — вздохнул спецназовец.
Утром у Аверина страшно раскалывалась голова. И хотелось спать. Сказывалась не только бессонная ночь, но и стресс. Это только в кино полицейский, прокрутив револьвер вокруг пальца, с суперменской улыбкой изрекает над телом расстрелянного им наркоторговца: «Это мое правосудие». На самом деле подобные моменты достаточно тяжелы для любого человека. Смерть — это всегда страшно, будь то даже смерть врага. Но, с другой стороны, и причин особенно убиваться по этому поводу Аверин не видел. Все-таки это естественный процесс — бандиты сначала убивают сами, потом их убивают конкуренты или полицейские. Бандита век недолог, и потому так сладок он — с Шикарными машинами, пятизвездочными отелями, длинноногими проститутками. Люди сами выбирают свою судьбу. Они не верят, что придется расплачиваться, надеются, что время платить по счетам для них не настанет, но однажды приходит некий контролер и выписывает штраф в виде свинцовой примочки или удавки.
В своем кабинете Аверин выпил две чашки кофе. Потом е вызвал Ремизов, полчаса пытал, кого и за что они вчера под стрелили, потом кивнул:
— Теперь дело по убийству на Кронштадтском бульваре так и останется зависшим.
— Не на нас же висяк. На ГУВД.
— И то верно… А что с его подельником, с которым они вместе расстреливали отморозков? Его можно выдернуть?
— Выдернем. И на трое суток опустим. Но он вряд ли поплывет. В лучшем случае, все станет валить на убиенного.
— Глухарь, Слава. На веки вечные глухарь.
— А, одним больше, одним меньше. Все равно в народе не верят, что наемные убийства раскрываются. И незачем переубеждать.
— Вам бы острить, а не работать… Ладно, готовься.
— К чему?
— К награде.
— Это в каком смысле? — спросил Аверин, предчувствуя подвох.
— В середине сентября по обмену опытом в Германию направляется группа сотрудников МВД. Ты же знаешь немецкий.
— Знаю. Даже неплохо.
— Тебя, видимо, и пошлют.
— Серьезно?
— Вполне.
— С трудом верится.
— Поживем — увидим. Покупай белые рубашки и бабочки, запасайся смокингом. Будешь представлять нашу многострадальную службу в Мюнхене.
— Дожить еще надо.
— Доживешь. Ты везучий. Только до отъезда больше никого не убивай.
— Да это не я убил.
— Знаешь анекдот: то ли он украл, то ли у него украли — какая разница…
Днем Аверин отправился на совещание к начальнику ГУВД Московской области, посвященное проблеме заказных убийств. Совещание проходило стандартно — говорили о том, какие глобальные проблемы стоят и насколько мизерно оснащение. Деньги маленькие, квалифицированные кадры уходят работать частные охранные предприятия, транспорта нет, оргтехники нет скрепок нет, бумаги нет, микрофонов нет — ничего нет. Есть только оперативник и еще теплящееся в нем чувство долга. Зато у мафии все под рукой — деньги на технику и снаряжение, на подкуп чиновников. На нее работают представители (бывшие и ныне действующие) правоохранительных структур, на них пашут бывшие бойцы спецподразделений, прошедшие войны и привыкшие убивать… Подобных стенаний Аверин наслушался предостаточно. Правоохранительная система продолжала проваливаться в какую-то яму. Но это не значило, что надо опускать руки. У настоящего русского человека подобные трудности — только повод для того, чтобы засучить рукава. Если бы не это качество, от России уже осталась бы вмятина, на территории ее дымились бы развалины и догладывали бы ее останки уголовная братва, «новые русские» и клептоманы-чиновники.
В семь часов Аверина ждали на дне рождения Светы. Вышел с Белинского, 3, он без четверти семь, без подарка и цветов. Особого желания идти туда он не испытывал, но игнорировать приглашение неудобно — Света обидится, а он не любил обижать женщин.
В магазине на Тверской он купил духи (явно не по его средствам), у метро приобрел несколько гвоздик, с грустью посмотрел на почти опустевшее портмоне.
Гости собирались в банкетном зале в кафе у бывшей площади Ногина. Откуда у Светы деньги на такие банкеты? Скорее всего зал, учитывая особые ее заслуги, оплачивала редакция.
Встретила его на пороге сама Света в длинном темно-красном вечернем платье, которое ей очень шло.
— Выглядишь на пять баллов, — сказал он.
— Аверин, негодяй, ты опоздал на мой юбилей, — покачала она головой, втянула его в прихожую, протянула цветы стоящему рядом бородачу. — Подержи-ка, — впилась губами в губы Аверина. — Ты мой лучший друг, — произнесла она торжественно.
Она уже успела опрокинуть пару стопочек — и алкоголь сразу на нее подействовал, поскольку она почти не пила. Щеки ее раскраснелись, а на лице цвела улыбка.
— Знакомься, — кивнула она на бородача с цветами. — Это мой муж.
У Аверина полезли глаза на лоб.
— Да не бойся, — засмеялась Светлана. — Бывший муж.
Аверин пожал бывшему мужу руку.
В зале было накрыто два длинных стола. Праздник только начинался. И хотя гости уже успели тяпнуть, но не настолько, чтобы разрядить официальную и скованную атмосферу. Народу собралось человек тридцать. Света коллекционировала разных забавных и известных индивидуумов. Аверин никого не знал лично, но некоторые лица видел по телевизору. Он не любил компаний, где почти нет знакомых — создается напряжение: приходится держать марку, каламбурить и балагурить, демонстрировать свою значительность, надувать губы, делать комплименты — в общем, заниматься скучной праздной рутиной. Он органически не переваривал приемы, фуршеты, презентации и дни рождения. Если и пить, то в тесной компании, где все знают, чего друг от друга ждать, кого посылать за выпивкой.
— Помню, как к нам в редакцию пришла очаровательная наивная девушка. И буквально на глазах она превратилась в львицу журналистики. В пантеру, — вещал жидковолосый мужчина, сжимая, как гранату, фужер с длинной ручкой. — За тебя, Светочка. Чтобы ты радовала своими статьями еще долгие и долгие годы.
— Почему годы? Века! — донеслось с другой стороны стола.
— Пусть даже тысячелетия, — кивнул жидковолосый. — За тебя.
Слева от Аверина сидела высокая крашеная блондинка, — баскетболистка или манекенщица. По правую его руку устроился сосредоточенный курчавый тип с салфеткой на колене — он, не дрогнув, проглотил целый фужер водки.
— Люблю маслины. — Причмокивая, произнес курчавый. И осведомился:
— Кто догадался принести маслины?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
— Жалко все-таки мужика… Не хотел.
— У них всегда преимущество. Им никого не жалко… Это такая жизнь. Или ты его. Или он тебя.
— Я понимаю…
— Не горюй. Я сам находился в такой ситуации. Нужно пережить ее. Грех, конечно, большой. Но грехи солдата, защищающего свою родину, списываются. И этот грех тебе спишется, лейтенант.
— Ох, хреново, — вздохнул спецназовец.
Утром у Аверина страшно раскалывалась голова. И хотелось спать. Сказывалась не только бессонная ночь, но и стресс. Это только в кино полицейский, прокрутив револьвер вокруг пальца, с суперменской улыбкой изрекает над телом расстрелянного им наркоторговца: «Это мое правосудие». На самом деле подобные моменты достаточно тяжелы для любого человека. Смерть — это всегда страшно, будь то даже смерть врага. Но, с другой стороны, и причин особенно убиваться по этому поводу Аверин не видел. Все-таки это естественный процесс — бандиты сначала убивают сами, потом их убивают конкуренты или полицейские. Бандита век недолог, и потому так сладок он — с Шикарными машинами, пятизвездочными отелями, длинноногими проститутками. Люди сами выбирают свою судьбу. Они не верят, что придется расплачиваться, надеются, что время платить по счетам для них не настанет, но однажды приходит некий контролер и выписывает штраф в виде свинцовой примочки или удавки.
В своем кабинете Аверин выпил две чашки кофе. Потом е вызвал Ремизов, полчаса пытал, кого и за что они вчера под стрелили, потом кивнул:
— Теперь дело по убийству на Кронштадтском бульваре так и останется зависшим.
— Не на нас же висяк. На ГУВД.
— И то верно… А что с его подельником, с которым они вместе расстреливали отморозков? Его можно выдернуть?
— Выдернем. И на трое суток опустим. Но он вряд ли поплывет. В лучшем случае, все станет валить на убиенного.
— Глухарь, Слава. На веки вечные глухарь.
— А, одним больше, одним меньше. Все равно в народе не верят, что наемные убийства раскрываются. И незачем переубеждать.
— Вам бы острить, а не работать… Ладно, готовься.
— К чему?
— К награде.
— Это в каком смысле? — спросил Аверин, предчувствуя подвох.
— В середине сентября по обмену опытом в Германию направляется группа сотрудников МВД. Ты же знаешь немецкий.
— Знаю. Даже неплохо.
— Тебя, видимо, и пошлют.
— Серьезно?
— Вполне.
— С трудом верится.
— Поживем — увидим. Покупай белые рубашки и бабочки, запасайся смокингом. Будешь представлять нашу многострадальную службу в Мюнхене.
— Дожить еще надо.
— Доживешь. Ты везучий. Только до отъезда больше никого не убивай.
— Да это не я убил.
— Знаешь анекдот: то ли он украл, то ли у него украли — какая разница…
Днем Аверин отправился на совещание к начальнику ГУВД Московской области, посвященное проблеме заказных убийств. Совещание проходило стандартно — говорили о том, какие глобальные проблемы стоят и насколько мизерно оснащение. Деньги маленькие, квалифицированные кадры уходят работать частные охранные предприятия, транспорта нет, оргтехники нет скрепок нет, бумаги нет, микрофонов нет — ничего нет. Есть только оперативник и еще теплящееся в нем чувство долга. Зато у мафии все под рукой — деньги на технику и снаряжение, на подкуп чиновников. На нее работают представители (бывшие и ныне действующие) правоохранительных структур, на них пашут бывшие бойцы спецподразделений, прошедшие войны и привыкшие убивать… Подобных стенаний Аверин наслушался предостаточно. Правоохранительная система продолжала проваливаться в какую-то яму. Но это не значило, что надо опускать руки. У настоящего русского человека подобные трудности — только повод для того, чтобы засучить рукава. Если бы не это качество, от России уже осталась бы вмятина, на территории ее дымились бы развалины и догладывали бы ее останки уголовная братва, «новые русские» и клептоманы-чиновники.
В семь часов Аверина ждали на дне рождения Светы. Вышел с Белинского, 3, он без четверти семь, без подарка и цветов. Особого желания идти туда он не испытывал, но игнорировать приглашение неудобно — Света обидится, а он не любил обижать женщин.
В магазине на Тверской он купил духи (явно не по его средствам), у метро приобрел несколько гвоздик, с грустью посмотрел на почти опустевшее портмоне.
Гости собирались в банкетном зале в кафе у бывшей площади Ногина. Откуда у Светы деньги на такие банкеты? Скорее всего зал, учитывая особые ее заслуги, оплачивала редакция.
Встретила его на пороге сама Света в длинном темно-красном вечернем платье, которое ей очень шло.
— Выглядишь на пять баллов, — сказал он.
— Аверин, негодяй, ты опоздал на мой юбилей, — покачала она головой, втянула его в прихожую, протянула цветы стоящему рядом бородачу. — Подержи-ка, — впилась губами в губы Аверина. — Ты мой лучший друг, — произнесла она торжественно.
Она уже успела опрокинуть пару стопочек — и алкоголь сразу на нее подействовал, поскольку она почти не пила. Щеки ее раскраснелись, а на лице цвела улыбка.
— Знакомься, — кивнула она на бородача с цветами. — Это мой муж.
У Аверина полезли глаза на лоб.
— Да не бойся, — засмеялась Светлана. — Бывший муж.
Аверин пожал бывшему мужу руку.
В зале было накрыто два длинных стола. Праздник только начинался. И хотя гости уже успели тяпнуть, но не настолько, чтобы разрядить официальную и скованную атмосферу. Народу собралось человек тридцать. Света коллекционировала разных забавных и известных индивидуумов. Аверин никого не знал лично, но некоторые лица видел по телевизору. Он не любил компаний, где почти нет знакомых — создается напряжение: приходится держать марку, каламбурить и балагурить, демонстрировать свою значительность, надувать губы, делать комплименты — в общем, заниматься скучной праздной рутиной. Он органически не переваривал приемы, фуршеты, презентации и дни рождения. Если и пить, то в тесной компании, где все знают, чего друг от друга ждать, кого посылать за выпивкой.
— Помню, как к нам в редакцию пришла очаровательная наивная девушка. И буквально на глазах она превратилась в львицу журналистики. В пантеру, — вещал жидковолосый мужчина, сжимая, как гранату, фужер с длинной ручкой. — За тебя, Светочка. Чтобы ты радовала своими статьями еще долгие и долгие годы.
— Почему годы? Века! — донеслось с другой стороны стола.
— Пусть даже тысячелетия, — кивнул жидковолосый. — За тебя.
Слева от Аверина сидела высокая крашеная блондинка, — баскетболистка или манекенщица. По правую его руку устроился сосредоточенный курчавый тип с салфеткой на колене — он, не дрогнув, проглотил целый фужер водки.
— Люблю маслины. — Причмокивая, произнес курчавый. И осведомился:
— Кто догадался принести маслины?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94