– Мистер Макленнан, – ответил Джону капитан, – мы понимаем ваше волнение. Но оно преувеличено. Прежде чем до Чукотки дойдет какая-нибудь цивилизация, пройдет не меньше столетия. Что же касается охраны государственной границы, то со следующего года намечено крейсирование военного корвета для охраны территориальных вод. Некоторое зремя тому назад предполагалось проведение транссибирской телеграфной линии через Берингов пролив на Американский материк, но с успешным завершением прокладки трансатлантического кабеля надобность в этом отпала, и эта оконечность Азии, кроме научного интереса, других помыслов не возбуждает. Так что будьте спокойны и живите той жизнью, которую избрали…
В последних словах капитана прозвучала ирония, которая начисто исчезла в переводе на чукотский для Орво.
Капитан спросил Джона, в чем он нуждается.
– Благодарю вас, – ответил Джон. – Я обеспечен всем, что мне нужно… Но если вы будете так любезны, я бы попросил у вас немного гвоздей.
– Мы пошлем шлюпку с гвоздями, – сказал капитан и сердечно попрощался с Орво и Джоном.
К вечеру обещанная шлюпка приплыла к берегу. Матросы принесли к яранге Джона три ящика гвоздей, зерновой кофе, четыре двадцатифунтовых мешка муки, мешок сахару и множество разных нужных мелочей, при виде которых Джон удивился, как ему удалось до сих пор обходиться без них. Здесь были молоток, пила, мыло, фланелевые матросские рубахи, отрезы яркого ситца, явно предназначенные Пыльмау, и даже несколько шерстяных одеял.
К подаркам было приложено письмо капитана «Вайгача».
«Уважаемый мистер Макленнан!
Прошу Вас принять эти подарки от имени Русской гидрографической экспедиции и от меня лично. Мы сделали бы для Вас больше, но возможности наши ограничены. Делимся с Вами тем, что имеем, и надеемся, что те скромные вещи, которые мы посылаем, окажутся Вам полезными. Благодарю за приятное общество и надеюсь встретиться с Вами еще раз.
Капитан ледокольного парохода "Вайгач"».
Джон прочитал письмо и написал ответ капитану, где благодарил за щедрость и выражал готовность всегда оказывать помощь русским морякам, если им случится оказаться у берегов Энмына.
Больше всех подаркам была рада Пыльмау. Она носилась от мешка с сахаром к отрезам яркого ситца, примеряла их на себя, ворошила табачные листья, нюхала плитки чаю и говорила Джону:
– Этакое богатство! Никогда еще у нас в яранге не было столько разных диковинных вещей! Даже не верится, что все это наше. Если все тратить понемногу, надолго хватит. На целый год, а то и больше!
Джон слушал ее и улыбался. Когда первый порыв восторга у Пыльмау прошел, Джон сказал:
– Все это не твое и не мое. Это общее энмынское.
Пыльмау изумилась.
– Все это? – переспросила она, широким жестом обводя подарки с парохода.
– Да, – твердо заявил Джон. – Мы все это поделим, как делят добытого моржа.
– Но чай, сахар и мука – это тебе не морж! – решительно заявила Пыльмау. – Наши люди хорошо живут и без этого. Делят только то, без чего человек может умереть.
– Но почему я должен иметь все это, а остальные нет? – спросил Джон.
Пыльмау ласково и жалостливо посмотрела на Джона и тихо произнесла:
– Ну хорошо. Можешь немного дать Орво, Тнарату и Армолю… Но все раздавать – глупо. Ты белый человек, и эти вещи тебе нужнее.
От этих слов Джона передернуло. Он сердито посмотрел на Пыльмау и сказал:
– Если хочешь, чтобы я не сердился, не называй меня белым человеком.
15
Такие дни выпадают поближе к осени, когда уже ночи темны, и в безлунные ночи морская волна светится.
В безоблачном небе единственный хозяин – солнце. Оно встает из морской пучины, чистое, большое и красное. В середине дня на берегу Ледовитого океана стоит зной – даже в летней легкой кухлянке жарко, и люди обливаются потом.
Гирлянды прозрачных моржовых кишок – материала для непромокаемых плащей – шуршат на легком ветру. На солнцепеке сидят женщины и широкими некулями расщепляют моржовые кожи. Сырая кожа плотно прилегает к деревянной подставке. Нужно особое чувство меры, чтобы по обе стороны подставки ложились две половинки равной толщины.
На солнечной стороне Орво и Армоль режут лахтачью кожу на ремень. Прежде чем кожу нарезать, ее несколько дней вымачивали в крепком настое человеческой мочи, чтобы удалить из нее остатки жира и сделать мягкой. Армоль держит обеими руками вонючий, выскальзывающий из пальцев кусок кожи, а Орво остро отточенным ножом вырезает ровную полоску ремня, который кольцом ложится у его ног. Мужчины лишь изредка, во время перерывов в работе, обмениваются словами, ибо дыхание режущего должно быть ровным, чтобы линия получалась прямая и ремень был одинаковой толщины.
Разговор начал Армоль. Он поначалу не знал, как приступить к нему, но теперь почти не умолкал, и Орво приходилось часто останавливаться, чтобы не испортить ремень.
– Почему бы не прогнать его? – спрашивал Армоль. – Пускай уходит туда, откуда пришел, или селится в другом селении, где люди привыкли к белым людям.
– А как же Пыльмау? – говорит Орво, принимаясь точить отражающее солнечный луч лезвие ножа.

– Ей всегда можно найти мужчину, – небрежно бросает Армоль. – Кто-нибудь возьмет ее второй женой.
Орво перестает точить нож и пристально смотрит на Армоля. Тот, не выдержав взгляда, опускает голову.
– От чужого человека может плохо быть нашим людям, – упорно твердит Армоль.
– Что опасного в безруком? Уж не боишься ли ты его? – насмешливо спрашивает Орво.
Армоль вспыхивает и бросает кусок кожи в деревянную кадку.
– Я бы его не боялся, будь у него даже четыре руки! – кричит он. – Но я не хочу таиться, когда мне нужно общаться с нашими богами, не хочу, чтобы чужие глаза, которые не понимают нашей жизни, насмехались над нами, когда мы соблюдаем наши обряды. Вспомни, Орво, как он смотрел на нас, когда мы приносили великую жертву на льду у Берингова пролива? Не наш он человек!
– У всякого народа есть свои обычаи и привычки. Может быть, так и смотрел на наш обряд Сон, но я то этого не приметил. Зато все слышали, как ты громче всех хохотал, когда первый раз увидел, что Сон чистит щеткой зубы и полощет рот водой, словно днище байдары после перевозки свежего мяса. Ведь было так? – Орво с улыбкой смотрит на Армоля.
Армоль, не слушая, продолжает:
– Пусть так, но я о наших людях забочусь. Мне дела нет до Сона и его соплеменников. Есть они – хорошо, нету их – обойдемся и без них! Веками жили!
– Жили – это верно, – соглашался Орво. – Но сегодня мы живем не так, как вчера, а завтра будем жить совсем иначе, чем сегодня. И мне кажется, что за последние годы даже дни укорачиваются… Нам, людям, которые живут вдалеке от больших народов и их дорог, тоже надо поспевать за временем… И еще тебе скажу, Армоль:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157