«Энмын, Джону Макленнану».
Новость облетела селение, и в чоттагин набилось народу, словно хозяин убил белого медведя. Под взглядом десятка глаз Джон в волнении распечатал конверт и вынул исписанный лист бумаги.
«Уважаемый мистер Макленнан, – написано было в письме, – в этом году в Энмыне предполагается открытие школы и медицинского пункта. Просим Вас, как человека грамотного и понимающего всю важность задачи, поставленной Советской республикой в деле поднятия культурного уровня местного населения, подготовить помещение для школы, приспособив какую-нибудь большую ярангу, составить список детей, а также подумать о квартире для учителя. Председатель Уэленского Туземного Совета Тэгрынкеу».
После корявой подписи председателя Совета шла приписка от Антона Кравченко:
«Уважаемый мистер Макленнан, вероятнее всего, приеду я. До скорой встречи! Антон Кравченко».
Сначала Джон прочитал письмо про себя, потом обвел взглядом собравшихся и медленно перевел содержание письма на чукотский язык.
Никто не задал ни одного вопроса, никто не шелохнулся в чоттагине.
– Что же вы молчите? – спросил наконец Джон.
– Интересная новость, – пробормотал Гуват.
– Какую же ярангу можно им дать? – пожал плечами Тнарат. – У нас таких и нет.
Джон посмотрел на Орво, ожидая, что скажет старик. Но тот молчал. Подобрав с земляного пола щепочку, он принялся ковырять в трубке.
Вот оно, то самое, чего больше всего опасался Джон. Большевики перешли от разговоров к делу. По слухам, дошедшим до Энмына, в Уэлене разгрузился большой пароход, который привез не только товары, но и новых людей, среди которых был и милиционер, человек, как передавали, весь увешанный оружием и видом своим до того красный, что волосы у него были огненного цвета.
– Что ты скажешь, Орво? – осторожно спросил старика Джон.
– Мы ждем от тебя слово, – сказал тот.
– Вам же решать, вам сооружать новую ярангу, ваши дети пойдут в школу, – едва сдерживая раздражение, возразил Джон.
– И у тебя есть дети, – тихим голосом напомнил Орво.
– Ты знаешь, что я думаю об этом, – возразил Джон. – Мои дети в школу не пойдут.
– Значит, и наши останутся дома, – заключил Орво и с силой дунул в трубку.
– А ничего нам за это не будет? – зябко передернув плечами, спросил Гуват.
– Это дело добровольное, – сказал Джон. – Никто даже в мире белых людей не заставляет насильно обучаться грамоте.
– Тогда нам и подавно не к чему учиться, – подал голос Армоль. – Какая выгода от того, что наши дети будут сидеть и смотреть на бумагу? Учить наших детей должны сами родители, а не чужие люди. И учить тому, что пригодится в нашей жизни.
– Ты верно сказал, Армоль, – кивнул Джон, и тот просиял от удовольствия…
Однако не минуло и трех дней, когда по едва установившемуся нартовому следу в Энмын пришел целый караван собачьих нарт. Четыре упряжки тащили тяжело нагруженные товарами нарты, впереди восседал сам Гэмауге, торговый человек из Уэлена.
У яранги Орво расположились десятки привязанных собак. Остолы были крепко вбиты в подмерзшую землю, и звон цепей не умолкал, потому что энмынские собаки так и старались куснуть чужаков.
С разрешения хозяина Гэмауге открыл походную лавку прямо в чоттагине Орво. Он даже соорудил нечто вроде прилавка, положив на две пустые деревянные бочки широкие доски. На доски он выложил рулоны тканей, ящики с патронами, связки капканов. Остальные товары были разложены прямо на разостланных кусках моржовой кожи.
– У кого пока нет пушнины, может брать в долг, – объявил Гэмауге и положил на прилавок свою неизменную книгу.
Увидев вошедшего Джона, Гэмауге попросил:
– Хочешь помочь мне?
– Нет, но сам хочу кое-что у вас купить, – сдержанно ответил Джон.
Он принес две росомашьи шкурки и несколько пыжиков, предназначенных для нижней зимней кухлянки. Однако в доме больше ничего не нашлось, а Джону не хотелось залезать в долг к новой власти. Зато остальные жители Энмына предпочли кредит и набирали постольку, что Гэмауге вынужден был объявить:
– Товары, которые я везу, не только для вашего селения.
Большинство необходимых товаров у Гэмауге были. Собственно, русских вещей было немного, но зато попадались такие экзотические вещи, как бразильский кофе в зернах, упакованный почему-то в Гонконге. Этот товар явно предназначался Джону Макленнану. Он не удержался и взял банку. Винчестерные патроны, капканы были американского производства, а ткани – японского и китайского.
Закончив торговый день и аккуратно заполнив несколько страниц торговой книги своеобразными значками, Гэмауге уселся за долгое чаепитие, окруженный жителями Энмына. Он рассказывал о советском пароходе, о том, что в Уэлен привезли огромное количество букв русского алфавита, с помощью которых будут печатать лист новостей, газету, называл имена учителей, отправившихся в Наукан и Кэнискун.
– А правда ли, прибыл еще и вооруженный отряд? – задал вопрос нетерпеливый Гуват.
– Один человек приехал, – степенно ответил Гэмауге. – Милиционер Драбкин. Бывший партизан.
– Что такое партизан? – переспросил Гуват.
– Охотник на врагов, – коротко ответил Гэмауге.
Множество вопросов задавали Гэмауге жители Энмына, и Джон вдруг почувствовал в них затаенную зависть: что-то значительное и важное происходит в Уэлене, а тут – почти ничего, если не считать злополучного письма и приезда самого Гэмауге.
– Тэгрынкеу велел спросить, как насчет школы, – обратился Гэмауге к Джону.
– А ничего нет! – воскликнул со своего места Гуват.
– Почему? – Гэмауге озабоченно посмотрел на Джона.
– Жители Энмына решили не учить своих детей грамоте, – ответил Джон, стараясь быть совершенно спокойным и бесстрастным. – Ни к чему она нам.
– Зря так думаете, – деловито ответил Гэмауге. – Разве не видно, как нам худо без грамоты? Да вот хоть бы в торговом деле.
– Не все же будут торговцами, – сказал Джон. – Кому-то надо охотиться.
– Это верно, – согласился Гэмауге. – Однако, думаю, и охотнику понадобится грамота. Потом. А то, что вы не исполнили просьбу председателя Совета Тэгрынкеу, – на революционном языке называется «саботаж». Говорят, за это расстреливают.
Гэмауге говорил совершенно спокойно, даже тихо, но какой-то зловещий холодок вдруг повеял над головами собравшихся в яранге.
– Люди, которые противятся новой жизни, называются капиталистами, – продолжал Гэмауге, – кровопийцами народа. С ними надо бороться.
– Силачей-то у нас нет, чтобы бороться, – заметил из своего угла Гуват.
Но больше никому не было охоты разговаривать. В полном молчании энмынцы помогли Гэмауге и его каюрам запрячь собак. Озабоченные люди долго смотрели вслед удаляющимся упряжкам, пока они не скрылись за Восточным мысом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157
Новость облетела селение, и в чоттагин набилось народу, словно хозяин убил белого медведя. Под взглядом десятка глаз Джон в волнении распечатал конверт и вынул исписанный лист бумаги.
«Уважаемый мистер Макленнан, – написано было в письме, – в этом году в Энмыне предполагается открытие школы и медицинского пункта. Просим Вас, как человека грамотного и понимающего всю важность задачи, поставленной Советской республикой в деле поднятия культурного уровня местного населения, подготовить помещение для школы, приспособив какую-нибудь большую ярангу, составить список детей, а также подумать о квартире для учителя. Председатель Уэленского Туземного Совета Тэгрынкеу».
После корявой подписи председателя Совета шла приписка от Антона Кравченко:
«Уважаемый мистер Макленнан, вероятнее всего, приеду я. До скорой встречи! Антон Кравченко».
Сначала Джон прочитал письмо про себя, потом обвел взглядом собравшихся и медленно перевел содержание письма на чукотский язык.
Никто не задал ни одного вопроса, никто не шелохнулся в чоттагине.
– Что же вы молчите? – спросил наконец Джон.
– Интересная новость, – пробормотал Гуват.
– Какую же ярангу можно им дать? – пожал плечами Тнарат. – У нас таких и нет.
Джон посмотрел на Орво, ожидая, что скажет старик. Но тот молчал. Подобрав с земляного пола щепочку, он принялся ковырять в трубке.
Вот оно, то самое, чего больше всего опасался Джон. Большевики перешли от разговоров к делу. По слухам, дошедшим до Энмына, в Уэлене разгрузился большой пароход, который привез не только товары, но и новых людей, среди которых был и милиционер, человек, как передавали, весь увешанный оружием и видом своим до того красный, что волосы у него были огненного цвета.
– Что ты скажешь, Орво? – осторожно спросил старика Джон.
– Мы ждем от тебя слово, – сказал тот.
– Вам же решать, вам сооружать новую ярангу, ваши дети пойдут в школу, – едва сдерживая раздражение, возразил Джон.
– И у тебя есть дети, – тихим голосом напомнил Орво.
– Ты знаешь, что я думаю об этом, – возразил Джон. – Мои дети в школу не пойдут.
– Значит, и наши останутся дома, – заключил Орво и с силой дунул в трубку.
– А ничего нам за это не будет? – зябко передернув плечами, спросил Гуват.
– Это дело добровольное, – сказал Джон. – Никто даже в мире белых людей не заставляет насильно обучаться грамоте.
– Тогда нам и подавно не к чему учиться, – подал голос Армоль. – Какая выгода от того, что наши дети будут сидеть и смотреть на бумагу? Учить наших детей должны сами родители, а не чужие люди. И учить тому, что пригодится в нашей жизни.
– Ты верно сказал, Армоль, – кивнул Джон, и тот просиял от удовольствия…
Однако не минуло и трех дней, когда по едва установившемуся нартовому следу в Энмын пришел целый караван собачьих нарт. Четыре упряжки тащили тяжело нагруженные товарами нарты, впереди восседал сам Гэмауге, торговый человек из Уэлена.
У яранги Орво расположились десятки привязанных собак. Остолы были крепко вбиты в подмерзшую землю, и звон цепей не умолкал, потому что энмынские собаки так и старались куснуть чужаков.
С разрешения хозяина Гэмауге открыл походную лавку прямо в чоттагине Орво. Он даже соорудил нечто вроде прилавка, положив на две пустые деревянные бочки широкие доски. На доски он выложил рулоны тканей, ящики с патронами, связки капканов. Остальные товары были разложены прямо на разостланных кусках моржовой кожи.
– У кого пока нет пушнины, может брать в долг, – объявил Гэмауге и положил на прилавок свою неизменную книгу.
Увидев вошедшего Джона, Гэмауге попросил:
– Хочешь помочь мне?
– Нет, но сам хочу кое-что у вас купить, – сдержанно ответил Джон.
Он принес две росомашьи шкурки и несколько пыжиков, предназначенных для нижней зимней кухлянки. Однако в доме больше ничего не нашлось, а Джону не хотелось залезать в долг к новой власти. Зато остальные жители Энмына предпочли кредит и набирали постольку, что Гэмауге вынужден был объявить:
– Товары, которые я везу, не только для вашего селения.
Большинство необходимых товаров у Гэмауге были. Собственно, русских вещей было немного, но зато попадались такие экзотические вещи, как бразильский кофе в зернах, упакованный почему-то в Гонконге. Этот товар явно предназначался Джону Макленнану. Он не удержался и взял банку. Винчестерные патроны, капканы были американского производства, а ткани – японского и китайского.
Закончив торговый день и аккуратно заполнив несколько страниц торговой книги своеобразными значками, Гэмауге уселся за долгое чаепитие, окруженный жителями Энмына. Он рассказывал о советском пароходе, о том, что в Уэлен привезли огромное количество букв русского алфавита, с помощью которых будут печатать лист новостей, газету, называл имена учителей, отправившихся в Наукан и Кэнискун.
– А правда ли, прибыл еще и вооруженный отряд? – задал вопрос нетерпеливый Гуват.
– Один человек приехал, – степенно ответил Гэмауге. – Милиционер Драбкин. Бывший партизан.
– Что такое партизан? – переспросил Гуват.
– Охотник на врагов, – коротко ответил Гэмауге.
Множество вопросов задавали Гэмауге жители Энмына, и Джон вдруг почувствовал в них затаенную зависть: что-то значительное и важное происходит в Уэлене, а тут – почти ничего, если не считать злополучного письма и приезда самого Гэмауге.
– Тэгрынкеу велел спросить, как насчет школы, – обратился Гэмауге к Джону.
– А ничего нет! – воскликнул со своего места Гуват.
– Почему? – Гэмауге озабоченно посмотрел на Джона.
– Жители Энмына решили не учить своих детей грамоте, – ответил Джон, стараясь быть совершенно спокойным и бесстрастным. – Ни к чему она нам.
– Зря так думаете, – деловито ответил Гэмауге. – Разве не видно, как нам худо без грамоты? Да вот хоть бы в торговом деле.
– Не все же будут торговцами, – сказал Джон. – Кому-то надо охотиться.
– Это верно, – согласился Гэмауге. – Однако, думаю, и охотнику понадобится грамота. Потом. А то, что вы не исполнили просьбу председателя Совета Тэгрынкеу, – на революционном языке называется «саботаж». Говорят, за это расстреливают.
Гэмауге говорил совершенно спокойно, даже тихо, но какой-то зловещий холодок вдруг повеял над головами собравшихся в яранге.
– Люди, которые противятся новой жизни, называются капиталистами, – продолжал Гэмауге, – кровопийцами народа. С ними надо бороться.
– Силачей-то у нас нет, чтобы бороться, – заметил из своего угла Гуват.
Но больше никому не было охоты разговаривать. В полном молчании энмынцы помогли Гэмауге и его каюрам запрячь собак. Озабоченные люди долго смотрели вслед удаляющимся упряжкам, пока они не скрылись за Восточным мысом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157