Они вели себя удивительно тихо, не лаяли, не рычали, словно понимали значение священного обряда.
Орво Джон узнал с трудом. Старик был одет в длинный замшевый балахон светло-коричневого цвета, увешанный множеством полосок из цветных тканей, кисточками белой оленьей шерсти, тонкими кожаными нитями с бусинками на конце, с колокольчиками, медными и серебряными монетами. На спине болтался снежно-белый горностай с черным кончиком хвоста.
Орво говорил, обратив лицо к морю. Речь, по всей видимости, предназначалась богам, потому что люди не слушали старика и, в свою очередь, иногда перебрасывались между собой словами. Произнеся несколько слов, Орво брал у стоящего поблизости блюдо или миску, черпал горсть священной еды и бросал на Восход, на Закат и на Север, Юг. Собаки осторожно подбирали жертвоприношения и безмолвно следовали за стариком.
На снегу лежали три байдары. Орво медленно обошел каждую из них. Возле носа он останавливался и подолгу бормотал, прикасаясь руками к пересохшей моржовой коже. Иногда он повышал голос, но как ни прислушивался Джон, он не мог разобрать ни одного слова. Порой ему казалось, что Орво говорит на каком-то ином языке, а не на чукотском.
Среди взрослых находились и мальчишки. Они были преисполнены важности и чинно следовали за процессией, которая обходила байдары. Высокое небо, дальние темные скалы, подсиненные далью, неподвижная, словно прислушивающаяся к молитвам тишина, все это неожиданно для Джона подействовало на него, и он с болью в груди вспомнил воскресную проповедь в Порт-Хоупской церкви, нарядных прихожан и торжественное, проникающее в самые сокровенные глубины души, пение органа.
Джон с юношеских лет не признавал бога и не ходил в церковь. Отец считал, что каждый человек имеет право жить так, как хочет, и не должен мешать другому. Родители Джона ходили в церковь, но Джон сильно подозревал отца в том, что тот не верит в бога и посещает воскресное богослужение только потому, что было так принято.
А здесь, на берегу Ледовитого океана, Джону вдруг захотелось войти в прохладный полумрак собора и вместо этого бездонного неба увидеть купол и радужную пыль, пляшущую в разноцветных солнечных лучах, льющихся через цветные витражи.
Разговор с богами закончился. Орво обратился к людям. Мальчишки, подставив подолы, обходили тех, кто держал в руках блюда с жертвенным угощением. Наполнив подолы, ребятишки наперегонки кинулись к своим ярангам, чтобы обрадовать своих матерей и сестер остатками с божественной трапезы.
Токо заметил Джона и что-то сказал Орво, кивнув в его сторону. Старик поманил Джона.
– Скоро спустим байдары в море, – с радостью в голосе произнес Орво. – Смотри туда, – он показал на покрытое снегом и торосами море. – Смотри выше, на небо. Видишь темную полосу? Это чистая вода отражается. Далеко еще, но задует добрый южак, и море станет ближе к Энмыну…
– И за тобой придет корабль, – добавил Токо.
– Ну, пока придет корабль, я еще с вами похожу на охоту, а глядишь, и моржа застрелю, – весело ответил Джон.
Вокруг них столпились люди. Джон с любопытством заглянул в одно из блюд. К его разочарованию, пища богов ничем не отличалась от человеческой. Это были кусочки вяленого оленьего и нерпичьего мяса, аккуратно нарезанные кубики сала, какие-то травы. Орво набрал в свою заскорузлую ладонь жертвенного угощения и протянул Джону.
– Теперь мы перенесем байдары к морскому берегу и плотно обложим снегом, – громко чавкая, объяснял он Джону. – Солнце понемногу будет топить снег, а вода смочит кожу. Она станет мягкая и упругая. А когда байдары будут готовы, лед уйдет с наших берегов…
– Но как вы узнаете, когда именно надо спускать байдару? Почему не вчера, не завтра, а именно сегодня?
– Это очень просто, – улыбнулся наивному вопросу Орво. – Ровно через шесть дней, как изнутри на заструге, с той стороны, что глядит на солнце, появляются тонкие ледяные иголки…
Джон продолжал допытываться:
– А осенью, когда еще нет сугробов, как угадать день, что довольно плавать по морю?
– Это и ребенок знает, – засмеялся Орво. – Когда созвездие Одиноких Девушек станет наискось от Песчаной Реки.
– Ясно, – уверенно сказал Джон, не желая выглядеть перед чукчами невеждой, хотя ровным счетом ничего не понял.
Шагая к ярангам вместе с Токо, он думал о том, что этот народ далеко не так прост, как ему показалось вначале. У них и свой календарь, и свое представление о движении небесных светил. А что касается медицины и хирургии, тут остается только восхищаться. Джон усмехнулся про себя, вспомнив, с каким недоверием он отнесся к шаманке, спасшей его от верной смерти, вспомнил он и о том, как путал Токо с Армолем и как все чукчи Энмына казались ему на одно лицо. Да, у них была своя культура, приспособленная к выпавшим им на долю суровым условиям. Эти люди сумели сохранить все лучшие человеческие черты там, где не всякий зверь мог бы выжить…
Джон поглядел на Токо и попытался представить его в другой одежде, в другой обстановке. Он посадил его в Порт-Хоупском католическом соборе, одетого в вельветовый жакет, в брюках, башмаках и в белом воротничке. Но получилась такая нелепая и смешная картина, что он не смог сдержать улыбку.
– Весело тебе? – спросил Токо.
– Скажи мне, – обратился к нему Джон, – ты бы мог жить в другом месте?
– В каком другом? – не понял Токо.
– Например, в той земле, откуда я родом.
Токо молча шагал. Вопрос был задан всерьез, и надо было ответить на него основательно.
– Если не будет ничего другого, – медленно произнес Токо. – Когда нельзя найти другого выхода. А может быть, и не выжил бы.
– Ну почему же? – возразил Джон. – Вот я ведь живу на вашей земле.
– Потому что у тебя есть надежда, что ты вернешься, – ответил Токо. – Ты здесь как в гостях. Придут корабли, увезут тебя на теплую родную землю, к родным и близким. Пройдет время, и твоя жизнь здесь будет тебе как смутный сон. Знаешь, бывает такой сон, который плохо помнишь… Сон в начале тумана…
– Сон в начале тумана? – переспросил Джон и, подумав, возразил: – Нет, того, что я здесь пережил, я никогда не забуду… Токо, я хотел спросить тебя: что бы ты сказал, если бы я навсегда решил остаться с вами, на вашей земле?
– Ты бы мог жить и с нами, – задумчиво ответил Токо, – но у тебя есть надежда возвратиться, и у ближних твоих она тоже не пропала. Потом, быть может, ты вернешься к нам. Нам нужна дружба с белыми, потому что они знают и умеют больше нашего. Они выдумали такие вещи, которые облегчают жизнь человеку.
– Я боюсь, что общение с белыми людьми, кроме дурного, ничего не принесет вашему народу, – жестко произнес Джон.
– Вот сколько я ни общаюсь с тобой, а ничего плохого от тебя не слышал, – с улыбкой ответил Токо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157
Орво Джон узнал с трудом. Старик был одет в длинный замшевый балахон светло-коричневого цвета, увешанный множеством полосок из цветных тканей, кисточками белой оленьей шерсти, тонкими кожаными нитями с бусинками на конце, с колокольчиками, медными и серебряными монетами. На спине болтался снежно-белый горностай с черным кончиком хвоста.
Орво говорил, обратив лицо к морю. Речь, по всей видимости, предназначалась богам, потому что люди не слушали старика и, в свою очередь, иногда перебрасывались между собой словами. Произнеся несколько слов, Орво брал у стоящего поблизости блюдо или миску, черпал горсть священной еды и бросал на Восход, на Закат и на Север, Юг. Собаки осторожно подбирали жертвоприношения и безмолвно следовали за стариком.
На снегу лежали три байдары. Орво медленно обошел каждую из них. Возле носа он останавливался и подолгу бормотал, прикасаясь руками к пересохшей моржовой коже. Иногда он повышал голос, но как ни прислушивался Джон, он не мог разобрать ни одного слова. Порой ему казалось, что Орво говорит на каком-то ином языке, а не на чукотском.
Среди взрослых находились и мальчишки. Они были преисполнены важности и чинно следовали за процессией, которая обходила байдары. Высокое небо, дальние темные скалы, подсиненные далью, неподвижная, словно прислушивающаяся к молитвам тишина, все это неожиданно для Джона подействовало на него, и он с болью в груди вспомнил воскресную проповедь в Порт-Хоупской церкви, нарядных прихожан и торжественное, проникающее в самые сокровенные глубины души, пение органа.
Джон с юношеских лет не признавал бога и не ходил в церковь. Отец считал, что каждый человек имеет право жить так, как хочет, и не должен мешать другому. Родители Джона ходили в церковь, но Джон сильно подозревал отца в том, что тот не верит в бога и посещает воскресное богослужение только потому, что было так принято.
А здесь, на берегу Ледовитого океана, Джону вдруг захотелось войти в прохладный полумрак собора и вместо этого бездонного неба увидеть купол и радужную пыль, пляшущую в разноцветных солнечных лучах, льющихся через цветные витражи.
Разговор с богами закончился. Орво обратился к людям. Мальчишки, подставив подолы, обходили тех, кто держал в руках блюда с жертвенным угощением. Наполнив подолы, ребятишки наперегонки кинулись к своим ярангам, чтобы обрадовать своих матерей и сестер остатками с божественной трапезы.
Токо заметил Джона и что-то сказал Орво, кивнув в его сторону. Старик поманил Джона.
– Скоро спустим байдары в море, – с радостью в голосе произнес Орво. – Смотри туда, – он показал на покрытое снегом и торосами море. – Смотри выше, на небо. Видишь темную полосу? Это чистая вода отражается. Далеко еще, но задует добрый южак, и море станет ближе к Энмыну…
– И за тобой придет корабль, – добавил Токо.
– Ну, пока придет корабль, я еще с вами похожу на охоту, а глядишь, и моржа застрелю, – весело ответил Джон.
Вокруг них столпились люди. Джон с любопытством заглянул в одно из блюд. К его разочарованию, пища богов ничем не отличалась от человеческой. Это были кусочки вяленого оленьего и нерпичьего мяса, аккуратно нарезанные кубики сала, какие-то травы. Орво набрал в свою заскорузлую ладонь жертвенного угощения и протянул Джону.
– Теперь мы перенесем байдары к морскому берегу и плотно обложим снегом, – громко чавкая, объяснял он Джону. – Солнце понемногу будет топить снег, а вода смочит кожу. Она станет мягкая и упругая. А когда байдары будут готовы, лед уйдет с наших берегов…
– Но как вы узнаете, когда именно надо спускать байдару? Почему не вчера, не завтра, а именно сегодня?
– Это очень просто, – улыбнулся наивному вопросу Орво. – Ровно через шесть дней, как изнутри на заструге, с той стороны, что глядит на солнце, появляются тонкие ледяные иголки…
Джон продолжал допытываться:
– А осенью, когда еще нет сугробов, как угадать день, что довольно плавать по морю?
– Это и ребенок знает, – засмеялся Орво. – Когда созвездие Одиноких Девушек станет наискось от Песчаной Реки.
– Ясно, – уверенно сказал Джон, не желая выглядеть перед чукчами невеждой, хотя ровным счетом ничего не понял.
Шагая к ярангам вместе с Токо, он думал о том, что этот народ далеко не так прост, как ему показалось вначале. У них и свой календарь, и свое представление о движении небесных светил. А что касается медицины и хирургии, тут остается только восхищаться. Джон усмехнулся про себя, вспомнив, с каким недоверием он отнесся к шаманке, спасшей его от верной смерти, вспомнил он и о том, как путал Токо с Армолем и как все чукчи Энмына казались ему на одно лицо. Да, у них была своя культура, приспособленная к выпавшим им на долю суровым условиям. Эти люди сумели сохранить все лучшие человеческие черты там, где не всякий зверь мог бы выжить…
Джон поглядел на Токо и попытался представить его в другой одежде, в другой обстановке. Он посадил его в Порт-Хоупском католическом соборе, одетого в вельветовый жакет, в брюках, башмаках и в белом воротничке. Но получилась такая нелепая и смешная картина, что он не смог сдержать улыбку.
– Весело тебе? – спросил Токо.
– Скажи мне, – обратился к нему Джон, – ты бы мог жить в другом месте?
– В каком другом? – не понял Токо.
– Например, в той земле, откуда я родом.
Токо молча шагал. Вопрос был задан всерьез, и надо было ответить на него основательно.
– Если не будет ничего другого, – медленно произнес Токо. – Когда нельзя найти другого выхода. А может быть, и не выжил бы.
– Ну почему же? – возразил Джон. – Вот я ведь живу на вашей земле.
– Потому что у тебя есть надежда, что ты вернешься, – ответил Токо. – Ты здесь как в гостях. Придут корабли, увезут тебя на теплую родную землю, к родным и близким. Пройдет время, и твоя жизнь здесь будет тебе как смутный сон. Знаешь, бывает такой сон, который плохо помнишь… Сон в начале тумана…
– Сон в начале тумана? – переспросил Джон и, подумав, возразил: – Нет, того, что я здесь пережил, я никогда не забуду… Токо, я хотел спросить тебя: что бы ты сказал, если бы я навсегда решил остаться с вами, на вашей земле?
– Ты бы мог жить и с нами, – задумчиво ответил Токо, – но у тебя есть надежда возвратиться, и у ближних твоих она тоже не пропала. Потом, быть может, ты вернешься к нам. Нам нужна дружба с белыми, потому что они знают и умеют больше нашего. Они выдумали такие вещи, которые облегчают жизнь человеку.
– Я боюсь, что общение с белыми людьми, кроме дурного, ничего не принесет вашему народу, – жестко произнес Джон.
– Вот сколько я ни общаюсь с тобой, а ничего плохого от тебя не слышал, – с улыбкой ответил Токо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157