.. Так вот, если хочешь действительно стать настоящим человеком, ты должен быть вместе с нами.
– Разделять учение Ленина? – с усмешкой спросил Джон.
– А ты не смейся, – уверенно ответил Тэгрынкеу. – Учение – это когда в голову вдалбливают чужое, заставляют его признать своим. Так было, когда к нам приезжали русские попы и ваши миссионеры. Но когда говорят: вот ты какой и вот каким должен стать, потому что на самом деле ты такой, – это не знаю, как называется, но верно. Так Ленин и сделал: он сказал – хозяин всех богатств тот, кто работал. Кто работал, тот и должен иметь власть, чтобы строить достойную человеческую жизнь, ибо все люди одинаковы и нет перед трудом разных людей. Разве это учение? Это жизнь! А хочешь жить – иди за жизнью!
Джон не ответил. Да и что он мог ответить, когда у него в голове было такое смятение мыслей, что он до самого утра не мог уснуть.
17
Джон и Армагиргин с женами оставались жить в сумеречном доме. Только раз в неделю их переселяли в здание школы и водворяли в небольшую классную комнату. В это время ревкомовцы мылись в бане. После банного дня в тюрьме было тепло всю ночь, а под утро домик начинал трещать и кряхтеть в объятиях усиливающегося мороза.
Иногда в баню заходил Тэгрынкеу.
Раз он появился прямо с утра и позвал Джона за собой.
– Может, ты знаешь, как лечить эту болезнь, – сказал он по дороге. – Гаврила мажет, но плохо помогает.
В одной из комнат школы толпились перепуганные детишки. Некоторые были обнажены по пояс, и тела их страшно и глянцевито поблескивали.
За столом в белой камлейке, заменяющей докторский халат, сидел Гаврила Рудых, представитель Камчатского ревкома, и тщательно покрывал мазью пораженную чесоткой кожу маленького мальчика, который вздрагивал и всхлипывал.
Медикамент, которым пользовался Гаврила, издавал довольно сильный запах – это была смесь горючей серы и тюленьего жира.
– Помогает? – спросил Джон.
– Не так быстро, как хотелось бы, – ответил Гаврила. – Но что делать? Почти все детишки заражены чесоткой. Когда они сидят в школе – особенно заметно. То и дело шевелятся, почесываются. Вне школы, в движении, они не обращают внимания на эту болезнь.
Джон вспомнил, как в Энмыне, когда он стал своим человеком и начал бывать в ярангах, его сразу же поразило обилие кожных заболеваний. Но он потом привык и еще гордился тем, что преодолел чувство брезгливости к грязи.
– А вы не спрашивали у шаманов, чем они лечат чесотку? – поинтересовался Джон, усаживаясь рядом с Рудых.
– Мы не можем сотрудничать с религией, – строго ответил Рудых.
– Поглядите, – Джон положил перед Гаврилой свои руки, – Видите швы? Эту операцию сделала мне шаманка Кэлена из стойбища Ильмоча. У шаманов есть не только средства обмана и одурманивания, но и полезные знания. Я уверен, что у них есть какая-то мазь. Я даже помню, как Орво чем-то мазался.
– Но ведь Орво не шаман, – возразил Рудых. – Он председатель Туземного Совета.
– Здесь каждый уважающий себя человек вынужден быть немного шаманом, – сказал Джон.
– Надо что-то делать, – вздохнул Рудых, принимаясь за очередного малыша. – Когда идешь по улице в Уэлене, вроде бы благополучное селение по сравнению с маленькими стойбищами. И жилища добротнее, и люди смотрят веселее, но зайдите в ярангу – так просто удивительно становится, как может выжить человек в такой атмосфере! Если начинать, то надо начинать с самого простого – привития навыков гигиены. Я поражаюсь, каким сильным должен быть этот народ. Во-первых, труднейшие природные условия, беспрерывные голодовки, особенно в зимнее время, ужаснейшие условия – и все-таки живут, да еще считают себя счастливее всех! Удивительно! Вы представляете, Джон, что будет, когда у этих людей будут нормальные жилища, хорошее медицинское обслуживание!
– Но кто даст на это средства? – пожал плечами Джон.
– Советское правительство, рабоче-крестьянское правительство! – торжественно заявил Гаврила Рудых, направляясь к рукомойнику.
Намазанные ревкомовским лекарством ребятишки с веселым шумом покинули удивительное медицинское учреждение.
Вошел Алексей Бычков и недовольно покосился на Джона.
– Долго намереваетесь меня держать здесь? – спросил его Джон. – Я так и не понимаю, какое обвинение вы мне предъявляете.
– Неужели до сих пор не понимаете?
Джон пожал плечами.
– Я вам уже говорил: у нас есть предписание Губернского народного революционного комитета очистить территорию Чукотки от иностранцев.
– Какой же я иностранец? – возразил Джон.
– Не будем об этом спорить, – ответил Алексей. – Наша революционная задача – очистить Чукотку от всех, кто незаконно проживает на территории Советской республики. И если бы не эти вот гуманисты, – Бычков кивнул в сторону Тэгрынкеу, – вас давно не было бы на Чукотке. Сейчас совершается, быть может, величайшая революция в истории человечества. В революционной борьбе мы теряем своих товарищей. Кто-то и безвинный, оказавшись на пути, тоже гибнет. Всячески избегаем этого, но борьба есть борьба, – Бычков развел руками. – Вы, наверное, слышали об истории. Анадырского ревкома?
– Только в общих чертах, – ответил Джон.
– Они погибли, потому что поддались больше сердцу, чем революционному разуму, – сказал Бычков. – Сначала они арестовали членов белогвардейского совета, а потом выпустили. Решили, что те сами перевоспитаются трудом и общением с трудовым народом. А они вернули себе власть и уже не стали воспитывать членов Первого Ревкома Чукотки, а расстреляли всех до одного! Расстреляли подло, без суда и следствия. Под видом перевода в тюрьму их вывели на лед маленькой речушки Казачки. Кто-то скомандовал, охранники разбежались в разные стороны, а белогвардейцы, промышленники и торговцы из окон домов, из укрытий открыли прицельный огонь и перестреляли революционеров. Потом устроили засады на дорогах и перебили тех, кто возвращался из поездки. Они даже не разговаривали – просто стреляли.
– Какая подлость! – не выдержал Джон.
– А вы говорите – обвинение, – вздохнул Бычков. – Просто бдительность. У нас очень мало сил. Мы верим в свою победу, но сейчас Советская республика ведет кровопролитную борьбу за свое существование, а вот мы еще сентиментальничаем. Я тоже человек и, честно говоря, до сих пор не могу смотреть в глаза детям Роберта Карпентера, но оставить его здесь мы не могли… И вот теперь с вами. Тут приезжал Орво, доказывал, какой вы хороший человек. Ну вот хороший человек, а не хочет делать добро людям! Ведь одно дело – просто разговаривать, выражать словесную любовь, и совсем другое – делать что-то во имя любви к народу. В истории русского общественного движения было много любителей народа, даже русский царь в своих публичных выступлениях говорил о «возлюбленном народе»… Так что вы недалеко ушли от русского царя в любви к чукотскому народу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157
– Разделять учение Ленина? – с усмешкой спросил Джон.
– А ты не смейся, – уверенно ответил Тэгрынкеу. – Учение – это когда в голову вдалбливают чужое, заставляют его признать своим. Так было, когда к нам приезжали русские попы и ваши миссионеры. Но когда говорят: вот ты какой и вот каким должен стать, потому что на самом деле ты такой, – это не знаю, как называется, но верно. Так Ленин и сделал: он сказал – хозяин всех богатств тот, кто работал. Кто работал, тот и должен иметь власть, чтобы строить достойную человеческую жизнь, ибо все люди одинаковы и нет перед трудом разных людей. Разве это учение? Это жизнь! А хочешь жить – иди за жизнью!
Джон не ответил. Да и что он мог ответить, когда у него в голове было такое смятение мыслей, что он до самого утра не мог уснуть.
17
Джон и Армагиргин с женами оставались жить в сумеречном доме. Только раз в неделю их переселяли в здание школы и водворяли в небольшую классную комнату. В это время ревкомовцы мылись в бане. После банного дня в тюрьме было тепло всю ночь, а под утро домик начинал трещать и кряхтеть в объятиях усиливающегося мороза.
Иногда в баню заходил Тэгрынкеу.
Раз он появился прямо с утра и позвал Джона за собой.
– Может, ты знаешь, как лечить эту болезнь, – сказал он по дороге. – Гаврила мажет, но плохо помогает.
В одной из комнат школы толпились перепуганные детишки. Некоторые были обнажены по пояс, и тела их страшно и глянцевито поблескивали.
За столом в белой камлейке, заменяющей докторский халат, сидел Гаврила Рудых, представитель Камчатского ревкома, и тщательно покрывал мазью пораженную чесоткой кожу маленького мальчика, который вздрагивал и всхлипывал.
Медикамент, которым пользовался Гаврила, издавал довольно сильный запах – это была смесь горючей серы и тюленьего жира.
– Помогает? – спросил Джон.
– Не так быстро, как хотелось бы, – ответил Гаврила. – Но что делать? Почти все детишки заражены чесоткой. Когда они сидят в школе – особенно заметно. То и дело шевелятся, почесываются. Вне школы, в движении, они не обращают внимания на эту болезнь.
Джон вспомнил, как в Энмыне, когда он стал своим человеком и начал бывать в ярангах, его сразу же поразило обилие кожных заболеваний. Но он потом привык и еще гордился тем, что преодолел чувство брезгливости к грязи.
– А вы не спрашивали у шаманов, чем они лечат чесотку? – поинтересовался Джон, усаживаясь рядом с Рудых.
– Мы не можем сотрудничать с религией, – строго ответил Рудых.
– Поглядите, – Джон положил перед Гаврилой свои руки, – Видите швы? Эту операцию сделала мне шаманка Кэлена из стойбища Ильмоча. У шаманов есть не только средства обмана и одурманивания, но и полезные знания. Я уверен, что у них есть какая-то мазь. Я даже помню, как Орво чем-то мазался.
– Но ведь Орво не шаман, – возразил Рудых. – Он председатель Туземного Совета.
– Здесь каждый уважающий себя человек вынужден быть немного шаманом, – сказал Джон.
– Надо что-то делать, – вздохнул Рудых, принимаясь за очередного малыша. – Когда идешь по улице в Уэлене, вроде бы благополучное селение по сравнению с маленькими стойбищами. И жилища добротнее, и люди смотрят веселее, но зайдите в ярангу – так просто удивительно становится, как может выжить человек в такой атмосфере! Если начинать, то надо начинать с самого простого – привития навыков гигиены. Я поражаюсь, каким сильным должен быть этот народ. Во-первых, труднейшие природные условия, беспрерывные голодовки, особенно в зимнее время, ужаснейшие условия – и все-таки живут, да еще считают себя счастливее всех! Удивительно! Вы представляете, Джон, что будет, когда у этих людей будут нормальные жилища, хорошее медицинское обслуживание!
– Но кто даст на это средства? – пожал плечами Джон.
– Советское правительство, рабоче-крестьянское правительство! – торжественно заявил Гаврила Рудых, направляясь к рукомойнику.
Намазанные ревкомовским лекарством ребятишки с веселым шумом покинули удивительное медицинское учреждение.
Вошел Алексей Бычков и недовольно покосился на Джона.
– Долго намереваетесь меня держать здесь? – спросил его Джон. – Я так и не понимаю, какое обвинение вы мне предъявляете.
– Неужели до сих пор не понимаете?
Джон пожал плечами.
– Я вам уже говорил: у нас есть предписание Губернского народного революционного комитета очистить территорию Чукотки от иностранцев.
– Какой же я иностранец? – возразил Джон.
– Не будем об этом спорить, – ответил Алексей. – Наша революционная задача – очистить Чукотку от всех, кто незаконно проживает на территории Советской республики. И если бы не эти вот гуманисты, – Бычков кивнул в сторону Тэгрынкеу, – вас давно не было бы на Чукотке. Сейчас совершается, быть может, величайшая революция в истории человечества. В революционной борьбе мы теряем своих товарищей. Кто-то и безвинный, оказавшись на пути, тоже гибнет. Всячески избегаем этого, но борьба есть борьба, – Бычков развел руками. – Вы, наверное, слышали об истории. Анадырского ревкома?
– Только в общих чертах, – ответил Джон.
– Они погибли, потому что поддались больше сердцу, чем революционному разуму, – сказал Бычков. – Сначала они арестовали членов белогвардейского совета, а потом выпустили. Решили, что те сами перевоспитаются трудом и общением с трудовым народом. А они вернули себе власть и уже не стали воспитывать членов Первого Ревкома Чукотки, а расстреляли всех до одного! Расстреляли подло, без суда и следствия. Под видом перевода в тюрьму их вывели на лед маленькой речушки Казачки. Кто-то скомандовал, охранники разбежались в разные стороны, а белогвардейцы, промышленники и торговцы из окон домов, из укрытий открыли прицельный огонь и перестреляли революционеров. Потом устроили засады на дорогах и перебили тех, кто возвращался из поездки. Они даже не разговаривали – просто стреляли.
– Какая подлость! – не выдержал Джон.
– А вы говорите – обвинение, – вздохнул Бычков. – Просто бдительность. У нас очень мало сил. Мы верим в свою победу, но сейчас Советская республика ведет кровопролитную борьбу за свое существование, а вот мы еще сентиментальничаем. Я тоже человек и, честно говоря, до сих пор не могу смотреть в глаза детям Роберта Карпентера, но оставить его здесь мы не могли… И вот теперь с вами. Тут приезжал Орво, доказывал, какой вы хороший человек. Ну вот хороший человек, а не хочет делать добро людям! Ведь одно дело – просто разговаривать, выражать словесную любовь, и совсем другое – делать что-то во имя любви к народу. В истории русского общественного движения было много любителей народа, даже русский царь в своих публичных выступлениях говорил о «возлюбленном народе»… Так что вы недалеко ушли от русского царя в любви к чукотскому народу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157