Угрызения совести, говорю... Я их испытывал оттого, что не уберег эту любовь. Случилось так, что я увлекся другой девушкой, очень красивой. Она была падчерицей крупного должностного лица. Наши отношения не состоялись по двум причинам. Во-первых, я был сыном репрессированных. Наши отцы некогда вместе учились в Московском университете, а потом состояли в одной партии, национал-демократической. Однако ее отец, в отличие от моего, не только избежал репрес-сий, но и стал крупной шишкой. Ничего удивительного - у него был мощный покровитель. Мое появление в этой семье, естественно, особой радости не вызвало. Я это понял по поведению матери девушки. А может, мне показалось, не знаю. Лично мне никто из членов семьи о своей неприязни не говорил. Я сам со временем решился на разрыв. Во-вторых, эту девушку любил еще один парень, сын известного профессора. Стоял я как-то на автобусной остановке. Он подошел ко мне, отвел в сторону и попросил оставить девушку в покое. "Давай договоримся так: пусть она сама выбирает," - ответил я и, повернувшись, ушел. Сказать по правде, к тому времени меня самого тяготили отношения с девушкой. Я даже ходить стал к ней реже уже до этого разговора, но тут то ли самолюбие взыграло, то ли я закусил удила, но ответил я именно так.
Прошло немного времени, и парень покончил с собой. Были разные версии. Лично мне кажется, что причина крылась вот в чем. После моего разрыва с девушкой ее пригласили на роль в кино - это был другой мир; что могло быть у нее общего с юношей, которого она никогда не любила; и потом, сказать по правде, он был заурядным человеком, разве что чуть выше среднего уровня. А тут еще за девушкой стал ухаживать известный актер, и не только он. Потянулся шлейф сплетен. Сын профессора покончил с собой оттого, что так сложились обстоятельства, но я почему-то считал и себя причастным к разыгравшейся трагедии. Мои терзания усугублялись тем, что этим постылым увлечением я мучил Тамрико!.. Отчаявшись вконец, я решил, что влюбленности и романы не в моем характере... Но слова словами, а юность юностью, и в мою жизнь ураганом ворвалась новая любовь: точеная фигура, красивые ноги, бездонные синие глаза с поволокой, изящный нос с горбинкой, юмор, голос... Ее отец, человек известный, погиб в тридцать седьмом году. Мы никогда не говорили о любви, но наше чувство было очень глубоким. Правда, будущего у него не оказалось. Сначала на нас обрушилась вторая мировая война, потом меня арестовали. Срок - двадцать пять лет. Она одной из первых примчалась ко мне в колонию. Расставаясь, я сказал: "Ты должна выйти замуж, не жди меня, теперь моя жизнь потечет по другому руслу". Она не ответила ни "да", ни "нет". Я ушел в побег. Прошло много времени. У девушки поклонников всегда было хоть отбавляй, и среди них люди чрезвычайно достойные. Пришла она как-то к моей тете в слезах: "Прошло столько времени, от Горы нет вестей. Позвольте мне выйти замуж!" - "Конечно, девочка, о чем ты, выходи, как же! - участливо ответила та и шепнула на ухо: - Говорят, Гора за границей".
Девушка вышла замуж.
Эта любовь стала печалью и горьким сожалением всей моей жизни. Она, думается, вызвала во мне протест против подлости судьбы, преумноживший упорство, с каким я впоследствии противостоял своей участи!.."
Через несколько дней Гора снова вышел к реке. Он знал, что у нее есть колено, - так, по крайней мере, значилось на карте Мити Филиппова. Определив местоположение, убедился, что тел правильно. Спустились сумерки, Гора перебрался на другой берег и тут только заметил паром, безлюдный, вмерзший...
"Гора, лучшей гостиницы ты в жизни не видел! Вот тебе будка! Входи и ночуй. Сюда никто носа не сунет среди зимы. Господи, как хорошо! Можно укрыться от снега, ветра... Помнишь тот случай в Тбилиси, на верийском пароме? Бедняга Гоги был задирой, всегда искал драку. Нам нужно было на другой берег. Один из паромщиков, кажется, его звали Павликом... Да, Павликом. Он, сукин сын, вырос на Куре и здорово плавал... На пароме спасателем работал! Помню, как-то Павлик прыгнул в воду за рыбой и поймал ее!
Вот как он плавал! Паром тронулся, Гоги подошел к цепям, встал одной ногой в одну лодку, другой - в другую. Стоит себе, то на воду поглядывает, то на вертящиеся ролики. Павлик рассердился и велел ему вылезать, но Гоги и ухом не повел. Павлик снова крикнул. Гоги, не повернув головы, велел ему убираться подобру-поздорову. Павлик взбеленился и в ярости пихнул Гоги ногой - тот упал в воду. Завидев это, я бросился на Павлика и отправил его вслед за Гоги. И началась в реке драка... Не знаю, не знаю! Может, Гоги и плавал чуть хуже Павлика, но в драке... Павлику было далеко до него!.. Он так его отлупцевал... А драться в воде так трудно, так трудно!.. Короче, Павлик дернул к берегу, струсил... Пока Гоги выбирался из воды, того и след простыл, он и бегать был мастак... Мы шли на день рождения Что было делать с мокрой одеждой?! Гоги стоял на том, что ее нужно отжать и подсушить! Хорошо еще, была жара, на нем были парусиновые брюки и майка. Отжать он их отжал, но сушить не стал. Пока мы шли, по-моему, она на нем и просохла..
Накануне днем я вроде слышал шум трактора. Может, померещилось?.. Надо бы завтра с утра все тщательно осмотреть. Река, за деревьями далеко ходить не надо - удобно сплавлять лес!.."
Отоспавшись, Гора снова двинулся в путь. Шел он до полудня, медленно, временами отдыхая. Вышел к вырубке. Она была старой, изуродованной неумелыми руками, которые прежде ни топора не держали, ни пилы. Семенников, и тех для отсева не оставили - после нас хоть потоп. Так работают только договорники и заключенные.
"Если здесь поблизости лагерь, то со своей охраной и собаками. Сдалась нам такая экскурсия? Еще влипнем в какую-нибудь историю, а?.. Трактор всего в паре километров отсюда... Нет, дальше. Вон с того холма поглядим в бинокль... Ха, а как туда взобраться?.. Ничего, уж как-нибудь! Это еще что такое?.. Как что, флейта... Фу ты, неужели?! Кто-то наигрывает "По диким степям Забайкалья". Только начали играть, иначе я услышал бы. Поднимемся на холм, посмотрим..."
Горе и впрямь пришлось карабкаться. По его предположениям, лагерь размещался севернее, стало быть, на холм надо было взбираться с юга, со скрытой от глаз стороны, что оказалось делом нелегким. Гора помучился, с трудом одолел лесистый косогор. Удобно устроился, отдышался. Потом поднес бинокль к глазам и стал осматриваться.
Лагерь с прилегающим к нему поселком был заброшен. Он располагался на равнине, приме-рно в трехстах-четырехстах метрах от Горы. В поселке, на крыльце ближайшего от бараков дома кто-то сидел и играл. Вокруг ни души. Бараки стояли без дверей и оконных рам. Забор из горбыля, местами поваленный, зиял провалом ворот. Поселок, похоже, тоже разорили, но окна и двери в нем были тщательно заколочены, по крайней мере, те, что видел Гора со своего места.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156