ни официально, ни дружески.
Словом, просьба его вызвала во мне смятение. В конце концов я согласился, пропади все пропадом, вывезу, и подумал про себя, что в этой несчастной Грузии одним большевиком меньше будет!
Сам я в этот рейс не собирался, вместо меня должен был идти мой помощник Григол Чивадзе. Скажу пару слов о нем. Григол был сыном дьячка и крестником какого-то князя. Окончил кутаисскую гимназию, рвался всей душой к морю, и крестный устроил его в мореходное училище. Григол был честолюбцем, его томила жажда известности, славы, но случилось так, что он ударил офицера, за что и распрощался с училищем, приняв наказание. Меня всегда удивляло, как Григол мог ударить офицера, будучи сам человеком спокойным до флегматичности. Во всяком случае, в двадцать пять лет он был таким. Вместе с тем его отличали энергия и проницательность, и я не встречал человека с таким обостренным чувством долга. Он был чрезвычайно добросовестным, умелым и проявлял эти качества исключите-льно в работе. Для себя он пальцем о палец не ударял, и, насколько мне известно, других увлечений вне работы у него не было. Мне доводилось встречать таких людей это бывает от перегоревших мечтаний. Григол, образованный, интеллиге-нтный, слыл и в преступном мире человеком бывалым, своим, хотя я клятвенно заверяю, что злоумышленником он не был - ни по природе своей, ни по делам. Он никогда ничего общего не имел с политикой. Добрый, благожелательный, он и пальцем никого не тронул, но в случае необходимости способен был на все. Я говорю был, потому что не знаю, каков он теперь. Порой случается людям вдруг проявлять со временем несвойственные им качества, но думаю, что Григол Чивадзе и по сию пору такой, каким был в бытность на службе у меня. Вы, наверное, думаете, что я преувеличиваю, да? Ничуть! Сами убедитесь... Так или иначе, Григол мне нравился, мы с самого начала подружились, и наша дружба выдержала испытание временем.
Да, так вот, я согласился. На судне находился преступник, стало быть, могли обостриться отношения с полицией. Я решил идти в рейс. Меня знали, не стали бы досматривать, да и в Одессе я должен был уладить кое-какие дела. Мы доставили Степана Шаумяна в Одессу, проводили до места встречи и, как говорится, сдали с рук на руки. Это было не просто, контрразведка белых действовала активно.
Мир, и без того сумасшедший, вконец обезумел. Большевики предприняли наступление в южном направлении. Из достоверных источников я узнал, что белые и до весны не продержатся в Одессе. У меня там была постоянная клиентура и небольшая контора, нужно было ликвидировать все дела. В феврале тысяча девятьсот двадцатого года наша "Нина" взяла курс на Одессу.
В городе царила великая паника, собаки и те хозяев не узнавали. Мы жили в гостинице, не сегодня завтра собирались возвращаться, ждали только разрешения на выход в море, когда вдруг явился наш шкипер с сообщением, что белые реквизировали нашу "Нину", взяв с команды подписку о невыходе в море, поэтому теперь попытка оставить судно квалифицировалась бы как дезертирство со всеми вытекающими последствиями!..
Смутная угроза застрять в Одессе становилась реальностью. Я кинулся по всем инстанциям, предлагая доставить куда угодно любой груз или солдат, а потом, как говорится, вы сами по себе, мы сами по себе. Ничего не вытанцовывалось. Положение осложнялось и тем, что под страхом смерти не только в море выходить запрещалось, но и у берега саженками плавать. Попали как кур в ощип, но мы были молоды, оптимизм перевешивал разум, и мы не поддавались отчаянию.
Четырнадцатое февраля тысяча девятьсот двадцатого года, вечер. Я играю в гостинице в бильярд. Маркер, приблизившись, вполголоса сообщает, что меня спрашивает молодой человек. Я выхожу. Незнакомец пристально вглядывается в меня, как бы уточняя, тот ли я, кого он ищет, и передает конверт. "Резо, друг, надеюсь, окажешь помощь подателю этой записки. Теофиле".
Я усмехнулся, Эджибия и здесь разыскал меня. Справился, какого рода помощь от меня требуется.
- Пятьсот рублей золотом. Так оценивает мою жизнь и жизнь одного из наших людей офицер, отпустивший меня за деньгами. Удирает, потому и просит золотом. Это срочно... Через два часа будет поздно. Если я не принесу деньги, то товарища расстреляют, а меня обвинят в трусости. Еще мне нужно какое-нибудь оружие. А главное, помогите выбраться из этой гостиницы, меня опознали, но я как-то ускользнул. Контрразведка держит под наблюдением все выходы.
На мне был архалук. Мы поднялись в номер. Я отсчитал пятьдесят золотых десяток и дал свою одежду - черкеску, сапоги, пояс с кинжалом и подарил маузер, право на ношение которого я взял накануне в штабе белых. Снабдив незнакомца своим паспортом, я велел Григолу вывести его из гостиницы. Григол захватил с собой чемодан, чтобы сложить в него мои вещи на обратном пути. С собой же он взял платье молодого человека. Григол предупредил, что сможет вернуться только после того, как контрразведка снимет наблюдение, а это могло быть не скоро, поэтому беспокоиться за него нечего.
Из окна нашего номера отлично просматривались подступы к зданию. Вначале документы проверил патруль, потом агенты. Все сошло благополучно, они ушли. На выходе из гостиницы чемодан не проверили, но его могли проверить на обратном пути, и тогда обнаружились бы мой паспорт и черкеска, положение осложнилось бы. Не исключался обыск в гостинице и до возвращения Григола, тогда у меня потребо-вали бы паспорт. Словом, радоваться было нечему. По счастью, вечер прошел спокойно. Часа в три ночи контрразведка сняла посты.
Вскоре появился Григол с чемоданом. В номер он поднялся без происшествий.
Я не знал даже имени молодого человека, которому мы оказали услугу. Он ушел со всем нашим добром, и, надо полагать, навсегда, как, впрочем, чаще всего и бывало в подобных случаях, но я не испытывал никаких сожалений, уверенный, что поступил правильно. Анализируя свои действия, я и сейчас думаю, что не ошибся: мои интересы полностью совпадали с интересами того человека - мы оба исходили из желания разрушить Российскую Империю; мне выпала возможность спасти за какие-то пятьсот рублей человека, которого ждал неминуемый расстрел; и наконец, Теофиле был моим другом, я обязан был исполнить его просьбу... Григол обрушился на меня с упреками: мало того что я отдал оружие, пропади оно пропадом, ввязался в историю, я еще отвалил ему последние золотые десятки, не подумав о том, что они и нам не помешали бы, не могли же мы всерьез рассчитывать на то, что выберемся из Одессы с помощью оставшихся у нас никому не нужных семи сотен николаевских денег! Так и остались мы на бобах!
В самом деле, николаевские банкноты не котировались, курс их упал до одного к ста, и только те, кто верил в реставрацию царизма, считали эти деньги настоящими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
Словом, просьба его вызвала во мне смятение. В конце концов я согласился, пропади все пропадом, вывезу, и подумал про себя, что в этой несчастной Грузии одним большевиком меньше будет!
Сам я в этот рейс не собирался, вместо меня должен был идти мой помощник Григол Чивадзе. Скажу пару слов о нем. Григол был сыном дьячка и крестником какого-то князя. Окончил кутаисскую гимназию, рвался всей душой к морю, и крестный устроил его в мореходное училище. Григол был честолюбцем, его томила жажда известности, славы, но случилось так, что он ударил офицера, за что и распрощался с училищем, приняв наказание. Меня всегда удивляло, как Григол мог ударить офицера, будучи сам человеком спокойным до флегматичности. Во всяком случае, в двадцать пять лет он был таким. Вместе с тем его отличали энергия и проницательность, и я не встречал человека с таким обостренным чувством долга. Он был чрезвычайно добросовестным, умелым и проявлял эти качества исключите-льно в работе. Для себя он пальцем о палец не ударял, и, насколько мне известно, других увлечений вне работы у него не было. Мне доводилось встречать таких людей это бывает от перегоревших мечтаний. Григол, образованный, интеллиге-нтный, слыл и в преступном мире человеком бывалым, своим, хотя я клятвенно заверяю, что злоумышленником он не был - ни по природе своей, ни по делам. Он никогда ничего общего не имел с политикой. Добрый, благожелательный, он и пальцем никого не тронул, но в случае необходимости способен был на все. Я говорю был, потому что не знаю, каков он теперь. Порой случается людям вдруг проявлять со временем несвойственные им качества, но думаю, что Григол Чивадзе и по сию пору такой, каким был в бытность на службе у меня. Вы, наверное, думаете, что я преувеличиваю, да? Ничуть! Сами убедитесь... Так или иначе, Григол мне нравился, мы с самого начала подружились, и наша дружба выдержала испытание временем.
Да, так вот, я согласился. На судне находился преступник, стало быть, могли обостриться отношения с полицией. Я решил идти в рейс. Меня знали, не стали бы досматривать, да и в Одессе я должен был уладить кое-какие дела. Мы доставили Степана Шаумяна в Одессу, проводили до места встречи и, как говорится, сдали с рук на руки. Это было не просто, контрразведка белых действовала активно.
Мир, и без того сумасшедший, вконец обезумел. Большевики предприняли наступление в южном направлении. Из достоверных источников я узнал, что белые и до весны не продержатся в Одессе. У меня там была постоянная клиентура и небольшая контора, нужно было ликвидировать все дела. В феврале тысяча девятьсот двадцатого года наша "Нина" взяла курс на Одессу.
В городе царила великая паника, собаки и те хозяев не узнавали. Мы жили в гостинице, не сегодня завтра собирались возвращаться, ждали только разрешения на выход в море, когда вдруг явился наш шкипер с сообщением, что белые реквизировали нашу "Нину", взяв с команды подписку о невыходе в море, поэтому теперь попытка оставить судно квалифицировалась бы как дезертирство со всеми вытекающими последствиями!..
Смутная угроза застрять в Одессе становилась реальностью. Я кинулся по всем инстанциям, предлагая доставить куда угодно любой груз или солдат, а потом, как говорится, вы сами по себе, мы сами по себе. Ничего не вытанцовывалось. Положение осложнялось и тем, что под страхом смерти не только в море выходить запрещалось, но и у берега саженками плавать. Попали как кур в ощип, но мы были молоды, оптимизм перевешивал разум, и мы не поддавались отчаянию.
Четырнадцатое февраля тысяча девятьсот двадцатого года, вечер. Я играю в гостинице в бильярд. Маркер, приблизившись, вполголоса сообщает, что меня спрашивает молодой человек. Я выхожу. Незнакомец пристально вглядывается в меня, как бы уточняя, тот ли я, кого он ищет, и передает конверт. "Резо, друг, надеюсь, окажешь помощь подателю этой записки. Теофиле".
Я усмехнулся, Эджибия и здесь разыскал меня. Справился, какого рода помощь от меня требуется.
- Пятьсот рублей золотом. Так оценивает мою жизнь и жизнь одного из наших людей офицер, отпустивший меня за деньгами. Удирает, потому и просит золотом. Это срочно... Через два часа будет поздно. Если я не принесу деньги, то товарища расстреляют, а меня обвинят в трусости. Еще мне нужно какое-нибудь оружие. А главное, помогите выбраться из этой гостиницы, меня опознали, но я как-то ускользнул. Контрразведка держит под наблюдением все выходы.
На мне был архалук. Мы поднялись в номер. Я отсчитал пятьдесят золотых десяток и дал свою одежду - черкеску, сапоги, пояс с кинжалом и подарил маузер, право на ношение которого я взял накануне в штабе белых. Снабдив незнакомца своим паспортом, я велел Григолу вывести его из гостиницы. Григол захватил с собой чемодан, чтобы сложить в него мои вещи на обратном пути. С собой же он взял платье молодого человека. Григол предупредил, что сможет вернуться только после того, как контрразведка снимет наблюдение, а это могло быть не скоро, поэтому беспокоиться за него нечего.
Из окна нашего номера отлично просматривались подступы к зданию. Вначале документы проверил патруль, потом агенты. Все сошло благополучно, они ушли. На выходе из гостиницы чемодан не проверили, но его могли проверить на обратном пути, и тогда обнаружились бы мой паспорт и черкеска, положение осложнилось бы. Не исключался обыск в гостинице и до возвращения Григола, тогда у меня потребо-вали бы паспорт. Словом, радоваться было нечему. По счастью, вечер прошел спокойно. Часа в три ночи контрразведка сняла посты.
Вскоре появился Григол с чемоданом. В номер он поднялся без происшествий.
Я не знал даже имени молодого человека, которому мы оказали услугу. Он ушел со всем нашим добром, и, надо полагать, навсегда, как, впрочем, чаще всего и бывало в подобных случаях, но я не испытывал никаких сожалений, уверенный, что поступил правильно. Анализируя свои действия, я и сейчас думаю, что не ошибся: мои интересы полностью совпадали с интересами того человека - мы оба исходили из желания разрушить Российскую Империю; мне выпала возможность спасти за какие-то пятьсот рублей человека, которого ждал неминуемый расстрел; и наконец, Теофиле был моим другом, я обязан был исполнить его просьбу... Григол обрушился на меня с упреками: мало того что я отдал оружие, пропади оно пропадом, ввязался в историю, я еще отвалил ему последние золотые десятки, не подумав о том, что они и нам не помешали бы, не могли же мы всерьез рассчитывать на то, что выберемся из Одессы с помощью оставшихся у нас никому не нужных семи сотен николаевских денег! Так и остались мы на бобах!
В самом деле, николаевские банкноты не котировались, курс их упал до одного к ста, и только те, кто верил в реставрацию царизма, считали эти деньги настоящими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156