– А Ромку-то зачем в свой мундир вырядил да ещё под себя подкраситься велел?
– Я согласен, многоуважаемый Гордей Васильевич, разговаривать с тобой при одном непременном условии, – чуть ли не заносчиво ответил Илларион Венедиктович, – без излишних эмоций. Или ещё лучше – абсолютно спокойно. И без нотаций. Хотя внешне я и Лапа, но я по-прежнему генерал-лейтенант…
– В этом и заключается твоя подленькая хитрость, – перебил Гордей Васильевич, который, кстати, сразу понял, ЧТО произошло, и никакого удивления не испытывал. – Ты, видите ли, и Лапа, и генерал-лейтенант в отставке. Значит, и выпороть тебя нельзя, и на совет ветеранов вызвать тоже нельзя. Ловко получилось! Вопрос первый: как ты ухитрился принять грандиозус наоборотус?
– Совершенно случайно. Он был в мензурке, похожей на стакан. А я оч-чень хотел пить.
– Вопрос второй, – возвысил голос Гордей Васильевич. – Иван знает об этом?
– Конечно, нет. Не мог же я разговаривать с ним детским голосом! Я и тебе-то утром побоялся ответить.
– Ну, силен… Лапа! Счастье твое, Роман, что ты ещё понятия не имеешь, ЧТО натворил твой папуля.
– Никак до сих пор не могу поверить, что это… он, – обескураженно произнес Роман. – Всё надеялся, что попал в крупный розыгрыш.
– Если бы… – Гордей Васильевич долго молчал, подперев подбородок руками и разглядывая Лапу. – Тут, если судить формально, попахивает государственным преступлением. Такая тут, друзья мои, сложнейшая ситуация образовалась. Я до вечера занят, у меня совещание с иностранцами. Надо как-то Ивана успокоить. Ведь он наверняка мышам и морским свинкам вместо эликсира ввёл воду и сейчас ломает голову… Если же он определил, что первая порция эликсира исчезла, то доложил об этом дирекции. Вот как бы нам для начала не пришлось розыгрыш устроить… Нашёл я, Лапа, фото маленького Серёженьки, передал куда следует… А вдруг Иван сразу обо всём своему Серёженьке расскажет? Понимаешь, Рома, встретил он за рубежом своего сына, которого считал погибшим в самом начале войны. А сынок этот – агент иностранной разведки.
– Как?! – поразился Роман.
– Да вот так.
– Ты всё ещё подозреваешь… – с упреком начал Илларион Венедиктович.
– Нет! – резко оборвал Гордей Васильевич. – Не подозреваю, а убежден! Значит, так, Рома. Ивана я вызову сюда, а ты, сколько хватит терпения, изображай своего папулю, желательно до моего возвращения. Боюсь, что Лапу сразу возьмут под наблюдение. Итак, ты, Рома, изображаешь папулю, а тот сидит в ванной.
– Попрошу не иронизировать, – рассердился Илларион Венедиктович, – и не превращать благородное дело в балаган!
– Ты, малец! – тоже рассердился Гордей Васильевич. – Помалкивай при старших! Идём звонить Ивану.
Он первым прошёл в комнату, где стоял телефон, снял трубку, долго, словно неуверенно, набирал номер, заговорил нарочито беззаботным тоном:
– Иван?.. Приветствую… Знаю, знаю, что неприятности, да у кого их нет… Никуда твой эликсир не исчезал, Илларион его выпил… Выпил, да и всё! Немедленно под наблюдение?.. Опасно?.. Вот приезжай и полюбуйся на него… И меня обязательно подожди… Долго нет Серёженьки? Ну и что?.. Гуляет или собачку себе разыскивает… Значит, жди меня здесь, у Иллариона. – Он положил трубку, взглянул на часы. – Мне пора. Ивана до меня не отпускайте. Вот, Лапа, радость наша, какая получается каша. В детство вернулся – ладно, а вдруг ты ещё и впадешь в него?
– Ты полагаешь, что я слабоумен?
– Есть некоторые основания предполагать это, – насмешливо ответил Гордей. Васильевич. – Значит, Рома, ты изображай своего папулю, а он пусть сидит в ванной. Дай ему какую-нибудь интересную книжку с картинками. – Уже у дверей он сказал: – Если бы, Иллариоша, я не любил тебя, в психиатричку бы сдал немедленно!
Когда он ушёл, Роман спросил:
– Объясни всё-таки мне, почему ты мечтал, извини, о такой нелепости, как возвращение в детство? Я ведь так и не понял!
– Нелепости? – с укором переспросил Илларион Венедиктович. – А разве не бывало в истории случаев, когда что-то новое казалось сначала нелепостью, а потом оказывалось приобретением человечества?
– И ты сейчас надеешься на это?
– Теоретически – да, практически – всё может быть. Заберут меня под медицинское наблюдение, и там я проведу остаток дней своих. Вроде мыши или морской свинки. Я больше за Ивана беспокоюсь. От радости или возмущения он может…
Раздался дверной звонок.
– Желаю успеха, Рома. Действуй. А я в ванную.
Роман открыл дверь, и в прихожую стремительно ворвался Иван Варфоломеевич, а за ним вошли мужчина и женщина в белых халатах.
И тут же Роман совершил оплошность, сказав, правда, голосом отца:
– Рад приветствовать вас, дорогой Иван Варфоломеевич! Давненько мы с вами не виделись!
– Ах, ты ещё и шутишь! Да ещё и глупо шутишь! – Иван Варфоломеевич, можно сказать, рассвирепел, хотя подобное никак ему не было свойственно. – Марш на диван! Надо немедленно осмотреть тебя, шутник-самоучка! Сорвал мне опыты! Поставил моих сотрудников в глупейшее положение! И помереть ведь мог!
Роман был неплохим актёром, мог до неузнаваемости изменить своё лицо, голос, походку, но выдать своё молодое тело за старческое… Увы! Когда он разделся до пояса, Иван Варфоломеевич восторженно прошептал:
– Как помолодел… – Он отошёл к окну и радостно подумал: «Значит, эликсир обладает незаурядными силами воздействия на человеческий организм, а не только на мышей и морских свинок!»
– Ну, что там? – нетерпеливо спросил он.
– Снимать кардиограмму нет особой необходимости, – ответил врач, – хотя мы и сделаем это. Совершенно здоровый человек. Организм примерно тридцатилетнего спортсмена.
И опять Роман допустил оплошность, уточнив:
– Тридцатичетырехлетнего.
– У тебя именно такое ощущение? – возбуждённо спросил Иван Варфоломеевич.
Заработал аппарат, поползла лента бумаги.
Иван Варфоломеевич был в полной, но счастливой растерянности: границы возможностей его эликсира раздвинулись! Значит, можно, отбросив все эти глупые идеи возвращения в детство, просто задерживать старение организма! Спасибо тебе, Илларионушка!
А подлинный Илларион Венедиктович, уныло сидя на краю ванны, ловил себя на желании бегать, прыгать, драться, обзываться… В нём жило как бы два человека – мальчик и старик, причем они непрерывно спорили друг с другом, но пока всегда побеждал старик: его доводы были разумны и убедительны. Но мальчик сдавался не до конца, старика он слушался, но желания свои погасить не мог. И у мальчика родилось убеждение, что ему никогда не уговорить старика. Вот сейчас он, мальчик, пытался доказать ему, что глупо во всём подчиняться взрослым, а сидеть в ванной совсем уж глупо. Однако старик был непреклонен…
В кабинете Иллариона Венедиктовича медики вынесли решение по поводу здоровья Романа:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
– Я согласен, многоуважаемый Гордей Васильевич, разговаривать с тобой при одном непременном условии, – чуть ли не заносчиво ответил Илларион Венедиктович, – без излишних эмоций. Или ещё лучше – абсолютно спокойно. И без нотаций. Хотя внешне я и Лапа, но я по-прежнему генерал-лейтенант…
– В этом и заключается твоя подленькая хитрость, – перебил Гордей Васильевич, который, кстати, сразу понял, ЧТО произошло, и никакого удивления не испытывал. – Ты, видите ли, и Лапа, и генерал-лейтенант в отставке. Значит, и выпороть тебя нельзя, и на совет ветеранов вызвать тоже нельзя. Ловко получилось! Вопрос первый: как ты ухитрился принять грандиозус наоборотус?
– Совершенно случайно. Он был в мензурке, похожей на стакан. А я оч-чень хотел пить.
– Вопрос второй, – возвысил голос Гордей Васильевич. – Иван знает об этом?
– Конечно, нет. Не мог же я разговаривать с ним детским голосом! Я и тебе-то утром побоялся ответить.
– Ну, силен… Лапа! Счастье твое, Роман, что ты ещё понятия не имеешь, ЧТО натворил твой папуля.
– Никак до сих пор не могу поверить, что это… он, – обескураженно произнес Роман. – Всё надеялся, что попал в крупный розыгрыш.
– Если бы… – Гордей Васильевич долго молчал, подперев подбородок руками и разглядывая Лапу. – Тут, если судить формально, попахивает государственным преступлением. Такая тут, друзья мои, сложнейшая ситуация образовалась. Я до вечера занят, у меня совещание с иностранцами. Надо как-то Ивана успокоить. Ведь он наверняка мышам и морским свинкам вместо эликсира ввёл воду и сейчас ломает голову… Если же он определил, что первая порция эликсира исчезла, то доложил об этом дирекции. Вот как бы нам для начала не пришлось розыгрыш устроить… Нашёл я, Лапа, фото маленького Серёженьки, передал куда следует… А вдруг Иван сразу обо всём своему Серёженьке расскажет? Понимаешь, Рома, встретил он за рубежом своего сына, которого считал погибшим в самом начале войны. А сынок этот – агент иностранной разведки.
– Как?! – поразился Роман.
– Да вот так.
– Ты всё ещё подозреваешь… – с упреком начал Илларион Венедиктович.
– Нет! – резко оборвал Гордей Васильевич. – Не подозреваю, а убежден! Значит, так, Рома. Ивана я вызову сюда, а ты, сколько хватит терпения, изображай своего папулю, желательно до моего возвращения. Боюсь, что Лапу сразу возьмут под наблюдение. Итак, ты, Рома, изображаешь папулю, а тот сидит в ванной.
– Попрошу не иронизировать, – рассердился Илларион Венедиктович, – и не превращать благородное дело в балаган!
– Ты, малец! – тоже рассердился Гордей Васильевич. – Помалкивай при старших! Идём звонить Ивану.
Он первым прошёл в комнату, где стоял телефон, снял трубку, долго, словно неуверенно, набирал номер, заговорил нарочито беззаботным тоном:
– Иван?.. Приветствую… Знаю, знаю, что неприятности, да у кого их нет… Никуда твой эликсир не исчезал, Илларион его выпил… Выпил, да и всё! Немедленно под наблюдение?.. Опасно?.. Вот приезжай и полюбуйся на него… И меня обязательно подожди… Долго нет Серёженьки? Ну и что?.. Гуляет или собачку себе разыскивает… Значит, жди меня здесь, у Иллариона. – Он положил трубку, взглянул на часы. – Мне пора. Ивана до меня не отпускайте. Вот, Лапа, радость наша, какая получается каша. В детство вернулся – ладно, а вдруг ты ещё и впадешь в него?
– Ты полагаешь, что я слабоумен?
– Есть некоторые основания предполагать это, – насмешливо ответил Гордей. Васильевич. – Значит, Рома, ты изображай своего папулю, а он пусть сидит в ванной. Дай ему какую-нибудь интересную книжку с картинками. – Уже у дверей он сказал: – Если бы, Иллариоша, я не любил тебя, в психиатричку бы сдал немедленно!
Когда он ушёл, Роман спросил:
– Объясни всё-таки мне, почему ты мечтал, извини, о такой нелепости, как возвращение в детство? Я ведь так и не понял!
– Нелепости? – с укором переспросил Илларион Венедиктович. – А разве не бывало в истории случаев, когда что-то новое казалось сначала нелепостью, а потом оказывалось приобретением человечества?
– И ты сейчас надеешься на это?
– Теоретически – да, практически – всё может быть. Заберут меня под медицинское наблюдение, и там я проведу остаток дней своих. Вроде мыши или морской свинки. Я больше за Ивана беспокоюсь. От радости или возмущения он может…
Раздался дверной звонок.
– Желаю успеха, Рома. Действуй. А я в ванную.
Роман открыл дверь, и в прихожую стремительно ворвался Иван Варфоломеевич, а за ним вошли мужчина и женщина в белых халатах.
И тут же Роман совершил оплошность, сказав, правда, голосом отца:
– Рад приветствовать вас, дорогой Иван Варфоломеевич! Давненько мы с вами не виделись!
– Ах, ты ещё и шутишь! Да ещё и глупо шутишь! – Иван Варфоломеевич, можно сказать, рассвирепел, хотя подобное никак ему не было свойственно. – Марш на диван! Надо немедленно осмотреть тебя, шутник-самоучка! Сорвал мне опыты! Поставил моих сотрудников в глупейшее положение! И помереть ведь мог!
Роман был неплохим актёром, мог до неузнаваемости изменить своё лицо, голос, походку, но выдать своё молодое тело за старческое… Увы! Когда он разделся до пояса, Иван Варфоломеевич восторженно прошептал:
– Как помолодел… – Он отошёл к окну и радостно подумал: «Значит, эликсир обладает незаурядными силами воздействия на человеческий организм, а не только на мышей и морских свинок!»
– Ну, что там? – нетерпеливо спросил он.
– Снимать кардиограмму нет особой необходимости, – ответил врач, – хотя мы и сделаем это. Совершенно здоровый человек. Организм примерно тридцатилетнего спортсмена.
И опять Роман допустил оплошность, уточнив:
– Тридцатичетырехлетнего.
– У тебя именно такое ощущение? – возбуждённо спросил Иван Варфоломеевич.
Заработал аппарат, поползла лента бумаги.
Иван Варфоломеевич был в полной, но счастливой растерянности: границы возможностей его эликсира раздвинулись! Значит, можно, отбросив все эти глупые идеи возвращения в детство, просто задерживать старение организма! Спасибо тебе, Илларионушка!
А подлинный Илларион Венедиктович, уныло сидя на краю ванны, ловил себя на желании бегать, прыгать, драться, обзываться… В нём жило как бы два человека – мальчик и старик, причем они непрерывно спорили друг с другом, но пока всегда побеждал старик: его доводы были разумны и убедительны. Но мальчик сдавался не до конца, старика он слушался, но желания свои погасить не мог. И у мальчика родилось убеждение, что ему никогда не уговорить старика. Вот сейчас он, мальчик, пытался доказать ему, что глупо во всём подчиняться взрослым, а сидеть в ванной совсем уж глупо. Однако старик был непреклонен…
В кабинете Иллариона Венедиктовича медики вынесли решение по поводу здоровья Романа:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81