так бывает в жизни.А что поделаешь? Да, и в этом конкретном случае придётся повторить, что бывает в жизни, когда, впервые столкнувшись в ней с чем-нибудь, мягко выражаясь, не очень хорошим и узнав на себе, как это не очень хорошее может воздействовать на других, и сам сделаешь это! И Вовик, познав, чего можно достичь ложью, но предварительно чуть ли не весь став краснокожим, солгал Анастасии Георгиевне. Ведь на самом-то деле Джульетточки он терпеть не мог! Но ему требовалось, просто необходимо было, душа просила услышать о милой, очень, очень, очень воспитанной девочке Веронике добрые слова!
И он услышал следующее:
– Спасибо вам, Вовик, за хотя бы тёплое отношение к Джульетточке. Конечно, неловко, а для нас обоих крайне неприятно, что мы перепутали два любимыхсущества. Но что поделаешь, если их судьбы так схожи! Вероника – добрая, внимательная, учтивая девочка! Для меня каждая встреча с ней…
– С Ве-ро-ни-кой? – на всякий случай уточнил Вовик.
– Да, да, для меня каждая встреча с Ве-ро-ни-кой является счастливым событием. Я расстаюсь с ней успокоенная, как бы выздоровевшая. Если вы удостоены её внимания, цените это, дорожите этим!
Вовик вышел от Анастасии Георгиевны не успокоенным, а наоборот, перевзволнованным. Если раньше его запутывала сама воспитанная девочка Вероника, то сейчас его запутывали ещё и бабушка Ирина-Ирэна и Анастасия Георгиевна. По-футбольному счёт был ничейным: один-один! Беда в том, что Вовик одинаково верил обеим старушкам.
Ведь О! Н! А! могла спокойно врать и Анастасии Георгиевне! Но зачем?
Эх, не знал Вовик, не подозревал, что отпетые лгуньи творят свои безобразия естественно, как дышат. И если честный человек не может врать, то лгун или лгунья занимаются этим даже тогда, когда в этом нет ни наималейшей необходимости. Тем-то они и опасны, что лгут всегда! Не согласны, уважаемые читатели, не верите? Вам же хуже будет, когда с таким или с такой в жизни столкнетесь, наплачетесь…
Но хорошо, – я продолжаю рассказывать о Вови-ке, – когда у человека есть хоть какое-нибудь, да дело. Тогда он имеет возможность отвлечься от тяжелых, к тому же и бесполезных, переживаний и раздумий, а именно – займется делом. Оно в подобных случаях может быть и душевным лекарством.
Побрёл Вовик к Григорию Григорьевичу, чтобы узнать у него адрес Иллариона Венедиктовича, а заодно и поинтересоваться, как новый владелец Джульетточки чувствует себя в обществе той, которую бабушка Ирина-Ирэна считает блохастой…
Картину он застал с виду мирную. Джульетточка спала на кровати на подушке, а возбуждённый и даже злой Григорий Григорьевич провёл Вовика на кухню и уселся, и замолк.
– А я думал, вы тут веселитесь, – сказал Вовик, и неожиданно для него самого слова прозвучали насмешливо.
– Мы-то бы веселились, – не заметив насмешливости, мрачно отозвался Григорий Григорьевич. – Знаю, знаю, нельзя разрешать собачкам спать на подушках, но этой можно. У неё было много тяжелых переживаний. А мне приятно, – продолжал он с вызовом, – что она отдыхает на моей подушке.
– А что же вы тогда такой злой и мрачный?
– Я не просто злой, – опять с вызовом ответил Григорий Григорьевич, – я нахожусь на самом высоком пределе злости. И я не просто мрачный, а сверх всякой меры мрачнейший.
Оказалось, что он недавно вернулся от собачьего гипнотизёра по фамилии Шпунт.
Визит получился крайне неудачным и крайне озадачил Григория Григорьевича, хотя причин этого определить он был не в состоянии.
Причиной же визита была надежда раздобыть собачку для бедной Анастасии Георгиевны (бедной в том смысле, что она потеряла безвозвратно Джульетточку) именно у собачьего специалиста.
А тот открыл дверь, выпучил, как показалось Григорию Григорьевичу, безумно глаза, не ответил на приветствие, проговорил (ну, а точнее, протявкал) что-то вроде того, что я, мол, вас знать не знаю и знать не желаю и никаких дел иметь с вами, даже разговаривать, не намерен, и собрался уже захлопнуть дверь перед носом пораженного посетителя.
Но тот ловко выставил ногу вперёд, не давая закрыть дверь, и грозно сказал:
– Вы мне эти штучки бросьте. Как так, вы меня будто не знаете и знать не желаете? Во-первых, вам прекрасно известно, что я контролёр на всех видах городского транспорта, кроме такси, конечно. Во-вторых, вы опытный заяц и не платите даже в такси, а сдачу иногда вымогаете путем незаконного применения гипноза. В-третьих, я был у вас вчера со старушкой, которую вы неквалифицированно усыпили и самостоятельно разбудить не смогли, а потребовали помощи вот у этой собачки! – Григорий Григорьевич ногой отодвинул дверь и вошёл.
А хозяин квартиры забегал, закрутился, запрыгал, заюлил, сам похожий на собачку, и заговорил, почти затявкал, зло и пронзительно:
– За длительное время моей безупречной практики по излечению нервных комнатных собачушек у меня перебывало более тысячи старушек! А собачушек и того более! Потому что иногда одна старушка содержит не одну собачушку! Я вас не помню и никогда не вспомню! Это у меня профессиональная привычка – не хранить в памяти старушек и их собачушек!
– Но я же не старушка и тем более не собачушка! – загремел Григорий Григорьевич, а Джульетточка, успокаивая его, лизнула в щеку. – Будьте любезны вспомнить меня, иначе у вас будут глобальные неприятности на почве нарушения законов. Мы ещё проверим вашу собачью деятельность. – И двинулся следом за хозяином, юркнувшим в комнату. – Если вы откажетесь разговаривать со мной самым достойным образом, я всё равно докажу кому следует, что ваши собачьи деяния преступны, как и ваше поведение на всех видах городского транспорта, в том числе и на такси, конечно.
Собачий гипнотизёр по фамилии Шпунт, как заметил Григорий Григорьевич, очень вздрагивал при словах закони преступность.Он, боящийся таких обычных слов, несколько раз обежал вокруг стола сначала в одну сторону, затем – столько же раз в противоположную, сбегал к кушетке, посидел-поподпрыгивал на ней, обежал вокруг трёх стульев, снова заподпрыгивал, сидя на кушетке, и испуганно затараторил, изредка переходя на почти тявканье:
– Вы – шантажист! Вы – могатель! Клеветник! Напугатель! Вры… вры… врыватель в чужие квартиры! И старушка ваша… тоже! Вежливо прошу вас – воооооОООООН! – отсюда!
– Позвольте, позвольте! – устрашающе произнес Григорий Григорьевич. – Попрошу вас не тявкать на меня! – И с Джульетточкой на руках он удобно устроился в кресле за столом. – Недавно вы утверждали, что ничего будто бы не помните…
– Не помню, не помню, не помню, не помню! Ничего, ничего, ничего! Никого, никого, никого!
– А почему тогда, оскорбляя меня, вы вспомнили, как вы её назвали, мою старушку?
– Не помню, что вспомнил!
– И про кастрюлю забыли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
И он услышал следующее:
– Спасибо вам, Вовик, за хотя бы тёплое отношение к Джульетточке. Конечно, неловко, а для нас обоих крайне неприятно, что мы перепутали два любимыхсущества. Но что поделаешь, если их судьбы так схожи! Вероника – добрая, внимательная, учтивая девочка! Для меня каждая встреча с ней…
– С Ве-ро-ни-кой? – на всякий случай уточнил Вовик.
– Да, да, для меня каждая встреча с Ве-ро-ни-кой является счастливым событием. Я расстаюсь с ней успокоенная, как бы выздоровевшая. Если вы удостоены её внимания, цените это, дорожите этим!
Вовик вышел от Анастасии Георгиевны не успокоенным, а наоборот, перевзволнованным. Если раньше его запутывала сама воспитанная девочка Вероника, то сейчас его запутывали ещё и бабушка Ирина-Ирэна и Анастасия Георгиевна. По-футбольному счёт был ничейным: один-один! Беда в том, что Вовик одинаково верил обеим старушкам.
Ведь О! Н! А! могла спокойно врать и Анастасии Георгиевне! Но зачем?
Эх, не знал Вовик, не подозревал, что отпетые лгуньи творят свои безобразия естественно, как дышат. И если честный человек не может врать, то лгун или лгунья занимаются этим даже тогда, когда в этом нет ни наималейшей необходимости. Тем-то они и опасны, что лгут всегда! Не согласны, уважаемые читатели, не верите? Вам же хуже будет, когда с таким или с такой в жизни столкнетесь, наплачетесь…
Но хорошо, – я продолжаю рассказывать о Вови-ке, – когда у человека есть хоть какое-нибудь, да дело. Тогда он имеет возможность отвлечься от тяжелых, к тому же и бесполезных, переживаний и раздумий, а именно – займется делом. Оно в подобных случаях может быть и душевным лекарством.
Побрёл Вовик к Григорию Григорьевичу, чтобы узнать у него адрес Иллариона Венедиктовича, а заодно и поинтересоваться, как новый владелец Джульетточки чувствует себя в обществе той, которую бабушка Ирина-Ирэна считает блохастой…
Картину он застал с виду мирную. Джульетточка спала на кровати на подушке, а возбуждённый и даже злой Григорий Григорьевич провёл Вовика на кухню и уселся, и замолк.
– А я думал, вы тут веселитесь, – сказал Вовик, и неожиданно для него самого слова прозвучали насмешливо.
– Мы-то бы веселились, – не заметив насмешливости, мрачно отозвался Григорий Григорьевич. – Знаю, знаю, нельзя разрешать собачкам спать на подушках, но этой можно. У неё было много тяжелых переживаний. А мне приятно, – продолжал он с вызовом, – что она отдыхает на моей подушке.
– А что же вы тогда такой злой и мрачный?
– Я не просто злой, – опять с вызовом ответил Григорий Григорьевич, – я нахожусь на самом высоком пределе злости. И я не просто мрачный, а сверх всякой меры мрачнейший.
Оказалось, что он недавно вернулся от собачьего гипнотизёра по фамилии Шпунт.
Визит получился крайне неудачным и крайне озадачил Григория Григорьевича, хотя причин этого определить он был не в состоянии.
Причиной же визита была надежда раздобыть собачку для бедной Анастасии Георгиевны (бедной в том смысле, что она потеряла безвозвратно Джульетточку) именно у собачьего специалиста.
А тот открыл дверь, выпучил, как показалось Григорию Григорьевичу, безумно глаза, не ответил на приветствие, проговорил (ну, а точнее, протявкал) что-то вроде того, что я, мол, вас знать не знаю и знать не желаю и никаких дел иметь с вами, даже разговаривать, не намерен, и собрался уже захлопнуть дверь перед носом пораженного посетителя.
Но тот ловко выставил ногу вперёд, не давая закрыть дверь, и грозно сказал:
– Вы мне эти штучки бросьте. Как так, вы меня будто не знаете и знать не желаете? Во-первых, вам прекрасно известно, что я контролёр на всех видах городского транспорта, кроме такси, конечно. Во-вторых, вы опытный заяц и не платите даже в такси, а сдачу иногда вымогаете путем незаконного применения гипноза. В-третьих, я был у вас вчера со старушкой, которую вы неквалифицированно усыпили и самостоятельно разбудить не смогли, а потребовали помощи вот у этой собачки! – Григорий Григорьевич ногой отодвинул дверь и вошёл.
А хозяин квартиры забегал, закрутился, запрыгал, заюлил, сам похожий на собачку, и заговорил, почти затявкал, зло и пронзительно:
– За длительное время моей безупречной практики по излечению нервных комнатных собачушек у меня перебывало более тысячи старушек! А собачушек и того более! Потому что иногда одна старушка содержит не одну собачушку! Я вас не помню и никогда не вспомню! Это у меня профессиональная привычка – не хранить в памяти старушек и их собачушек!
– Но я же не старушка и тем более не собачушка! – загремел Григорий Григорьевич, а Джульетточка, успокаивая его, лизнула в щеку. – Будьте любезны вспомнить меня, иначе у вас будут глобальные неприятности на почве нарушения законов. Мы ещё проверим вашу собачью деятельность. – И двинулся следом за хозяином, юркнувшим в комнату. – Если вы откажетесь разговаривать со мной самым достойным образом, я всё равно докажу кому следует, что ваши собачьи деяния преступны, как и ваше поведение на всех видах городского транспорта, в том числе и на такси, конечно.
Собачий гипнотизёр по фамилии Шпунт, как заметил Григорий Григорьевич, очень вздрагивал при словах закони преступность.Он, боящийся таких обычных слов, несколько раз обежал вокруг стола сначала в одну сторону, затем – столько же раз в противоположную, сбегал к кушетке, посидел-поподпрыгивал на ней, обежал вокруг трёх стульев, снова заподпрыгивал, сидя на кушетке, и испуганно затараторил, изредка переходя на почти тявканье:
– Вы – шантажист! Вы – могатель! Клеветник! Напугатель! Вры… вры… врыватель в чужие квартиры! И старушка ваша… тоже! Вежливо прошу вас – воооооОООООН! – отсюда!
– Позвольте, позвольте! – устрашающе произнес Григорий Григорьевич. – Попрошу вас не тявкать на меня! – И с Джульетточкой на руках он удобно устроился в кресле за столом. – Недавно вы утверждали, что ничего будто бы не помните…
– Не помню, не помню, не помню, не помню! Ничего, ничего, ничего! Никого, никого, никого!
– А почему тогда, оскорбляя меня, вы вспомнили, как вы её назвали, мою старушку?
– Не помню, что вспомнил!
– И про кастрюлю забыли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81