Иван Варфоломеевич совершенно расхотел есть, но заставил себя сразу приняться за еду.
– Прекрасный сок, – похвалил он. – Видишь ли… Серж. Я не буду анализировать происшедшее, искать в нём неясности, противоречия. Я заглушил подозрительность, недоверчивость. Я обязан бороться за тебя до конца… сын. Это мой отцовский и гражданский долг. И я выполню его. Ты должен… нет, нет, не то слово! Ты не можешь не полюбить родину. Я верю, я стараюсь верить в это. И буду верить до конца!
Серж ел с удовольствием, много, всё его существо излучало радость, даже беззаботность.
– Конечно, нам сразу трудно понять друг друга, – говорил он. – Да я и не настаиваю на этом. Ты не готов к встрече со мной, а я ждал её. Я сделал всё я пошёл на всё, чтобы она состоялась… Сначала бы я хотел побыть с тобой на природе, – мечтательно продолжал он. – И чтобы никого с нами не было. Мне бы хотелось некоторое время побездельничать, отец. Походить по театрам, музеям, галереям…
– Нет ничего проще. Ну, а как с твоей службой?
– Тоже нет ничего проще. Я обязан явиться в соответствующую организацию. Выполнить всё, что требуется.
– Оказывается, я действительно был голоден, – Удивился Иван Варфоломеевич, покончив с едой. – Вот чисто русская привычка: поешь и становишься благодушным. Об этом, кажется, ещё Тургенев писал… Только бы ты не заскучал со мной.
– Чудак, милый чудак. Ты мне с каждой минутой всё ближе и ближе. Я ведь не тороплю тебя. Я и не надеялся сразу понравиться тебе. Я просто боялся тебя.
После долгого молчания Иван Варфоломеевич сказал:
– Но ведь ты всё-таки шпион. Ты не просто возвращаешься с отцом на свою родину. Тебя… как это?.. За-бра-сы-ва-ют?
Серж кивнул и показал глазами в одну и другую стороны: дескать, их всё-таки могут подслушивать и подглядывать, заговорил ровным, намеренно невыразительным тоном, чтобы, видимо, сдержать волнение:
– Сначала я жил в одной семье. Русские. Эмигранты. ещё со времен революции. Говорили по-русски, но сразу же стали учить меня иностранному языку. Меня окружили любовью, роскошью, как наследного принца. Не буду скрывать, да я и не виноват в этом… я не вспоминал ни о чем… я забыл тебя, мать, всё забыл… а если что и всплывало в памяти, то настолько смутно, что тут же забывалось… Прости.
– За что? – Иван Варфоломеевич горестно вздохнул, и горечь эта отозвалась в сердце. – Тебя же увезли мальчуганчиком.
– Только иногда, – всё так же внешне почти равнодушно продолжал Серж, – мне снилась рыбалка. И ловили мы почему-то кита… Оказалось, что меня уже готовили к разведывательной работе. Потом направили в спецшколу. Вот там не было ни любви, ни роскоши. Моими учителями были типы вроде Прэ Зидента. Они были способны вырывать у трупов или ещё живых людей золотые зубы и вставлять их себе…
– Продолжай, продолжай, – слабым голосом попросил Иван Варфоломеевич, – мне надо знать всё, необходимо.
– Но я вижу, как тебе…
– Продолжай.
– Потом другая школа, пострашнее. Постепенно я… Поверь, отец, мне трудно говорить, но что я мог поделать? Малейшее неповиновение и… – Серж махнул рукой. – Меня воспитали в ненависти к моей бывшей родине. Моим идеалом стал фашизм.
– Замолчи… негодяй! – Иван Варфоломеевич закрыл лицо руками, чтобы не видеть его, не плюнуть ему в глаза.
– Ну, негодяй, подонок, выродок! ещё как ты можешь обозвать меня? Как тебе ещё хочетсяоскорбить меня? Ну! Брось меня, прокляни! Сделай самое страшное для меня – отрекись от меня! Оставь здесь! И больше тебе переживать будет нечего – меня не будет! Неужели ты не понимаешь, что я прошусь, может быть, на верную смерть? У трапа самолета меня уже будут ждать и… прощай, отец! Прощай, родина! И всё-таки… – Серж криво усмехнулся. – И всё-таки я предпочитаю умереть на родной стороне. Окажи мне хотя бы такую милость.
– Не надо так… Серж. Давай возьмем себя в руки и… Я ничего не боюсь, мне ничего не грозит. Я боюсь за тебя. Я должен знать, какой ты есть на самом деле. А тебе простят все, если ты полюбишь родину… Когда у тебя появилось желание вернуться домой? С чего это ты вдруг решил хотя бы умереть там?
– Не вдруг, отец, – мрачно и обиженно отозвался Серж. – Года три назад, когда… – Голос его дрогнул. – Когда мне рассказали о тебе. Я прочитал, вернее, просмотрел все твои научные труды, какие только мог разыскать. Прочитал статьи и очерки о тебе.
– И это будто бы подействовало на тебя? – не удержался от печальной иронии Иван Варфоломеевич;
– Нет, – сразу признался Серж. – Но тобой, как личностью, я заинтересовался и даже восхищался. А вот однажды меня вызвали в один отдел, усадили перед телевизором и предупредили, что через несколько минут мне будет предоставлена возможность видеть и слышать тебя. Ты выступал перед детьми и рассказывал им о своей сокровенной мечте – одарить их живыми игрушками. Все наши сотрудники покатывались со смеху. А мне было не до смеха, я понимал тебя, вернее, не тебя, а детей. Лица их излучали счастье и радость. Я старался быть непроницаемым, а внутри у меня всё перевёртывалось, что ли. А когда ты заговорил о своей семье, о том, что всё ещё надеешься, что она жива… что ты обязательно увидишь меня…
– Достаточно пока, Серёжа, – глухо попросил Иван Варфоломеевич.
– Прости, но выслушай меня до конца, – требовательно, даже жёстко возразил Серж, – мне ведь тоже… несладко. И кто знает, может, мы больше и не увидимся.
– Почему? – невольно вскрикнул Иван Варфоломеевич.
– Нам не дают объяснений. Так вот, с того времени меня уже не покидали мысли о тебе. Я решил вернуться любой ценой. И сколько я ни перебирал вариантов, реальным был один – получить задание. Я его получил. Пока. И меня стали готовить. Проверили меня в одной славянской стране… Теперь моя судьба в твоих руках, отец.
Серж посидел, помолчал, вызвал по телефону официанта, тот укатил на тележке-подносе посуду. Молчание продолжалось, но не тягостное, напряженное, а желанное, необходимое – как отдохновение. Иван Варфоломеевич словно отключился от всего неприятного, просто дал себе отдохнуть. А Серж не скрывал охватившей его радости, хотя и сидел неподвижно, чувствовалось, что внутри у него всё ликовало. Он не выдержал молчания и оживлённо заговорил:
– Прости, отец, меня за все. За то, что я столько горя доставил тебе. Невольно. Но поверь, я всё сделаю, чтобы…
– Доложи своему начальству, что, как только будут готовы документы, мы вылетаем, – устало-деловым тоном сказал Иван Варфоломеевич. – Несмотря ни на что, я не могу тебя бросить. А ты… ты не предашь меня?
Серж резко вскочил, всплеснул руками, прижал их молитвенно к груди и, чуть помолчав, борясь с волнением, заговорил сдержанно:
– Клянусь памятью матери, жизнью своей клянусь, всем, всем, всем, что мне дорого… ради чего я живу… Я НЕ ПРЕДАМ СВОЕГО ОТЦА!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
– Прекрасный сок, – похвалил он. – Видишь ли… Серж. Я не буду анализировать происшедшее, искать в нём неясности, противоречия. Я заглушил подозрительность, недоверчивость. Я обязан бороться за тебя до конца… сын. Это мой отцовский и гражданский долг. И я выполню его. Ты должен… нет, нет, не то слово! Ты не можешь не полюбить родину. Я верю, я стараюсь верить в это. И буду верить до конца!
Серж ел с удовольствием, много, всё его существо излучало радость, даже беззаботность.
– Конечно, нам сразу трудно понять друг друга, – говорил он. – Да я и не настаиваю на этом. Ты не готов к встрече со мной, а я ждал её. Я сделал всё я пошёл на всё, чтобы она состоялась… Сначала бы я хотел побыть с тобой на природе, – мечтательно продолжал он. – И чтобы никого с нами не было. Мне бы хотелось некоторое время побездельничать, отец. Походить по театрам, музеям, галереям…
– Нет ничего проще. Ну, а как с твоей службой?
– Тоже нет ничего проще. Я обязан явиться в соответствующую организацию. Выполнить всё, что требуется.
– Оказывается, я действительно был голоден, – Удивился Иван Варфоломеевич, покончив с едой. – Вот чисто русская привычка: поешь и становишься благодушным. Об этом, кажется, ещё Тургенев писал… Только бы ты не заскучал со мной.
– Чудак, милый чудак. Ты мне с каждой минутой всё ближе и ближе. Я ведь не тороплю тебя. Я и не надеялся сразу понравиться тебе. Я просто боялся тебя.
После долгого молчания Иван Варфоломеевич сказал:
– Но ведь ты всё-таки шпион. Ты не просто возвращаешься с отцом на свою родину. Тебя… как это?.. За-бра-сы-ва-ют?
Серж кивнул и показал глазами в одну и другую стороны: дескать, их всё-таки могут подслушивать и подглядывать, заговорил ровным, намеренно невыразительным тоном, чтобы, видимо, сдержать волнение:
– Сначала я жил в одной семье. Русские. Эмигранты. ещё со времен революции. Говорили по-русски, но сразу же стали учить меня иностранному языку. Меня окружили любовью, роскошью, как наследного принца. Не буду скрывать, да я и не виноват в этом… я не вспоминал ни о чем… я забыл тебя, мать, всё забыл… а если что и всплывало в памяти, то настолько смутно, что тут же забывалось… Прости.
– За что? – Иван Варфоломеевич горестно вздохнул, и горечь эта отозвалась в сердце. – Тебя же увезли мальчуганчиком.
– Только иногда, – всё так же внешне почти равнодушно продолжал Серж, – мне снилась рыбалка. И ловили мы почему-то кита… Оказалось, что меня уже готовили к разведывательной работе. Потом направили в спецшколу. Вот там не было ни любви, ни роскоши. Моими учителями были типы вроде Прэ Зидента. Они были способны вырывать у трупов или ещё живых людей золотые зубы и вставлять их себе…
– Продолжай, продолжай, – слабым голосом попросил Иван Варфоломеевич, – мне надо знать всё, необходимо.
– Но я вижу, как тебе…
– Продолжай.
– Потом другая школа, пострашнее. Постепенно я… Поверь, отец, мне трудно говорить, но что я мог поделать? Малейшее неповиновение и… – Серж махнул рукой. – Меня воспитали в ненависти к моей бывшей родине. Моим идеалом стал фашизм.
– Замолчи… негодяй! – Иван Варфоломеевич закрыл лицо руками, чтобы не видеть его, не плюнуть ему в глаза.
– Ну, негодяй, подонок, выродок! ещё как ты можешь обозвать меня? Как тебе ещё хочетсяоскорбить меня? Ну! Брось меня, прокляни! Сделай самое страшное для меня – отрекись от меня! Оставь здесь! И больше тебе переживать будет нечего – меня не будет! Неужели ты не понимаешь, что я прошусь, может быть, на верную смерть? У трапа самолета меня уже будут ждать и… прощай, отец! Прощай, родина! И всё-таки… – Серж криво усмехнулся. – И всё-таки я предпочитаю умереть на родной стороне. Окажи мне хотя бы такую милость.
– Не надо так… Серж. Давай возьмем себя в руки и… Я ничего не боюсь, мне ничего не грозит. Я боюсь за тебя. Я должен знать, какой ты есть на самом деле. А тебе простят все, если ты полюбишь родину… Когда у тебя появилось желание вернуться домой? С чего это ты вдруг решил хотя бы умереть там?
– Не вдруг, отец, – мрачно и обиженно отозвался Серж. – Года три назад, когда… – Голос его дрогнул. – Когда мне рассказали о тебе. Я прочитал, вернее, просмотрел все твои научные труды, какие только мог разыскать. Прочитал статьи и очерки о тебе.
– И это будто бы подействовало на тебя? – не удержался от печальной иронии Иван Варфоломеевич;
– Нет, – сразу признался Серж. – Но тобой, как личностью, я заинтересовался и даже восхищался. А вот однажды меня вызвали в один отдел, усадили перед телевизором и предупредили, что через несколько минут мне будет предоставлена возможность видеть и слышать тебя. Ты выступал перед детьми и рассказывал им о своей сокровенной мечте – одарить их живыми игрушками. Все наши сотрудники покатывались со смеху. А мне было не до смеха, я понимал тебя, вернее, не тебя, а детей. Лица их излучали счастье и радость. Я старался быть непроницаемым, а внутри у меня всё перевёртывалось, что ли. А когда ты заговорил о своей семье, о том, что всё ещё надеешься, что она жива… что ты обязательно увидишь меня…
– Достаточно пока, Серёжа, – глухо попросил Иван Варфоломеевич.
– Прости, но выслушай меня до конца, – требовательно, даже жёстко возразил Серж, – мне ведь тоже… несладко. И кто знает, может, мы больше и не увидимся.
– Почему? – невольно вскрикнул Иван Варфоломеевич.
– Нам не дают объяснений. Так вот, с того времени меня уже не покидали мысли о тебе. Я решил вернуться любой ценой. И сколько я ни перебирал вариантов, реальным был один – получить задание. Я его получил. Пока. И меня стали готовить. Проверили меня в одной славянской стране… Теперь моя судьба в твоих руках, отец.
Серж посидел, помолчал, вызвал по телефону официанта, тот укатил на тележке-подносе посуду. Молчание продолжалось, но не тягостное, напряженное, а желанное, необходимое – как отдохновение. Иван Варфоломеевич словно отключился от всего неприятного, просто дал себе отдохнуть. А Серж не скрывал охватившей его радости, хотя и сидел неподвижно, чувствовалось, что внутри у него всё ликовало. Он не выдержал молчания и оживлённо заговорил:
– Прости, отец, меня за все. За то, что я столько горя доставил тебе. Невольно. Но поверь, я всё сделаю, чтобы…
– Доложи своему начальству, что, как только будут готовы документы, мы вылетаем, – устало-деловым тоном сказал Иван Варфоломеевич. – Несмотря ни на что, я не могу тебя бросить. А ты… ты не предашь меня?
Серж резко вскочил, всплеснул руками, прижал их молитвенно к груди и, чуть помолчав, борясь с волнением, заговорил сдержанно:
– Клянусь памятью матери, жизнью своей клянусь, всем, всем, всем, что мне дорого… ради чего я живу… Я НЕ ПРЕДАМ СВОЕГО ОТЦА!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81