Ведь радость-то…
– Да, радость, конечно, великая, – совсем мрачно согласился Гордей Васильевич. – НО! – крикнул он. – Серж этот – агент иностранной разведки!.. Закрой рот, Иллариоша… Вот так. Иван разговаривал со мной, когда его шпион принимал ванну.
– Агент?!?!?! – еле-еле-еле-еле выговорил Илларион Венедиктович. – Ш… ш… ш…. ш…
– Не шипи. Да, шпион. Ему разрешили вернуться. Во всём собирается раскаяться и так далее. Иван, естественно, на седьмом небе… НО-О-О-О-0!!!
– Гордеюшка, объясни мне причину твоего почти дикого вопля.
– Изволь. Я лучше тебя знаю Ивана. Человек он необыкновенной, просто уникальнейшей доброты и доверчивости… А чего вдруг агент иностранной разведки вспомнил через столько лет об отце? Может, об этом ему напомнила разведка, в которой он служит? А? Может, она, разведка, захотела, чтобы сын ТАКОГО ученого вернулся к отцу?
– Прости, дорогой… – Илларион Венедиктович явно замялся, у него от смущения даже щёки порозовели. – Но ведь… а наши органы безопасности? Неужели ты их… опытнее? Ты вот, видите ли, что-то заподозрил, а они… Неужели ты думаешь, что агенту иностранной разведки, пусть даже сыну ТАКОГО ученого, позволят…
– Да не об агенте я! – вспылил Гордей Васильевич. – Ты прав: не мне о нём беспокоиться. Я о нашем дорогом Иване тревожусь. Ведь ему не пережить,если… Вот ты сегодня сердцем почувствовал, что мне, твоему другу, плохо. И сердце тебя не обмануло. А несколько минут назад, когда я слушал восторги Ивана, – он положил левую руку на грудь, – я почувствовал, что моему другу грозит беда.Сейчас же я абсолютно уверен в этом.
Рассуждения Гордея Васильевича, торопливые и сбивчивые, сводились к тому, что органы государственной безопасности потому так и называются, что обезопасятученого Ивана Варфоломеевича от любой неприятности, какую только может приготовить для него иностранная разведка. Но как отца берется оберегать Ивана Варфоломеевича он, его старый друг. Раз болит сердце за товарища, значит, он нуждается, может, и сам того не подозревая, в помощи.
– Надо знать Иванушку, – убежденно и взволнованно заключил Гордей Васильевич, – и подлейшие методы иностранных разведок.
Через некоторое время Илларион Венедиктович (а они уже шли по улице) признался:
– Вынужден согласиться с тобой, хотя и не всё понимаю в твоих предчувствиях и подозрениях. Но если этому Сержу-Серёже разрешили вернуться к отцу, значит, ВСЁ обдумано и точно рассчитано. Я вот почему-то больше беспокоюсь о тебе, Гордеюшка. Ты в заботах об Иване совсем забыл о своем внуке.
– Не забыл я своего обормота! – резко возразил Гордей Васильевич. – Он у меня, извини, в печенке застрял и ворочается! Возьму я обормота в оборот! Он ведь по натуре ещё и трусоват. Банду он затеял по причине своей отлично развитой глупости и ещё более развитой безответственности. Единица измерения трусости по «Чадомеру» – ДРОЖЬ. Прибор показал у моего обормота восемь единиц вместо ноль целых три-четыре примерно десятых. Это мы и учтём.
Расстались друзья озабоченными, встревоженными. И, конечно, не за себя болело сердце Гордея Васильевича, и не за себя болело сердце Иллариона Венедиктовича.
Будем надеяться, уважаемые читатели, что переживали они не зря, что как раз эти страдания и приведут их со временем к большим радостям.
А мы с вами сейчас должны посмотреть, что творится с Вовиком и Григорием Григорьевичем, Джульетточкой и Анастасией Георгиевной, крепко-накрепко усыпленной собачьим гипнотизёром по фамилии Шпунт.
Прекрасно обстояли дела у Григория Григорьевича с его новой сердечной привязанностью – Джульетточкой. Они просто наслаждались общением друг с другом, дважды подолгу ходили гулять (без поводка!), собачка покорно и весело семенила ножками около самой ноги своего убийцы-спасителя. Они часто обменивались понимающими и умиротворенными взглядами.
Не вынес Вовик этого ужасного зрелища, раздирающего ему душу, сказал почти яростно:
– Я уж лучше буду на улице ждать!
– Правильное решение, – радостно одобрил Григорий Григорьевич. – А ещё лучше – сходи-ка домой пообедать.
Как мне однажды уже доводилось напоминать вам, уважаемые читатели, о пословице «Беда не приходит одна», так это и с Вовиком получилось. На сей раз новая беда пришла к нему в образе воспитанной девочки Вероники, голова которой вся была в разноцветных бантиках.
– Вовик! Вовик! – едва возникнув из подъезда, умоляюще воскликнула она. – Вовик! Вовик! – так обрадовалась она, словно у них было назначено свидание и она не надеялась, что он придёт. – Возьмите, пожалуйста, меня под свою защиту!
– Да отстань ты…
– Я не обращаю внимания на вашу, для меня уже ставшую привычной, грубость, – жалобно сказала воспитанная девочка Вероника, садясь на скамью рядом с Вовиком, который тут же моментально и демонстративно отодвинулся. – Именно так должны поступать воспитанные девочки. Я убеждена, что ваша грубость носит чисто внешний характер, а на самом деле вы добрый и, вполне возможно, мужественный человек. Прошу вас, возьмите меня, пожалуйста, под вашу защиту!
Вовик от таких слов, каких ни от кого ни разу в жизни не слышал, напыжился, расправил плечи, выпятил, как говорится, грудь колесом, наинебрежнейшим тоном поинтересовался:
– Чего там ещё с тобой стряслось?
– Ах, у-у-ужас! А-а-а-ах, какой невообразимый У-у-ужас!! Представляете, мне угрожают бандиты!!!
– Сочиняй больше! Какие бандиты? На что ты им сдалась?
– Они задумали похититьменя! – И даже все разноцветные бантики на голове воспитанной девочки Вероники задрожали от страха. – ПО-О-О-Охитить и требовать за меня выкуп!Неужели вы не слышали по телевидению, – поразилась она, – что такой способ применяется бандитами в капиталистических странах? Выкрадываюткакого-нибудь выдающегося деятеля или ребёнка и нагло…
– Да погоди ты, погоди ты, погоди! – Вовик не успевал толком вникнуть в смысл торопливого-торопливого потока слов. – Рассказывай медленно и понятно.
– Извольте, – с обидой согласилась воспитанная девочка Вероника. – Но сначала, пожалуйста, согласитесь сопровождать меня! Ведь вы такой крупный, видимо, сильный и, надеюсь, смелый!
Странное сочетание испуга и восторга не охватило, а схватило Вовика. Напоминаю: подобной характеристики своей особы он ещё пока никем не удостаивался, и хотя этого мнения придерживалась всего-навсего девчонка, тем не менее было от чего снова напыжиться, расправить плечи и выпятить грудь колесом. Тут он впервые пожалел, что не умеет общаться с девчонками: ведь эта, у которой вся голова в разноцветных бантиках, не похожа на других и толкует не о какой-нибудь ерунде, а о бан-ди-тах! Хорошо, если она просто вруша, и ему легко будет выглядеть перед ней сильным и смелым:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
– Да, радость, конечно, великая, – совсем мрачно согласился Гордей Васильевич. – НО! – крикнул он. – Серж этот – агент иностранной разведки!.. Закрой рот, Иллариоша… Вот так. Иван разговаривал со мной, когда его шпион принимал ванну.
– Агент?!?!?! – еле-еле-еле-еле выговорил Илларион Венедиктович. – Ш… ш… ш…. ш…
– Не шипи. Да, шпион. Ему разрешили вернуться. Во всём собирается раскаяться и так далее. Иван, естественно, на седьмом небе… НО-О-О-О-0!!!
– Гордеюшка, объясни мне причину твоего почти дикого вопля.
– Изволь. Я лучше тебя знаю Ивана. Человек он необыкновенной, просто уникальнейшей доброты и доверчивости… А чего вдруг агент иностранной разведки вспомнил через столько лет об отце? Может, об этом ему напомнила разведка, в которой он служит? А? Может, она, разведка, захотела, чтобы сын ТАКОГО ученого вернулся к отцу?
– Прости, дорогой… – Илларион Венедиктович явно замялся, у него от смущения даже щёки порозовели. – Но ведь… а наши органы безопасности? Неужели ты их… опытнее? Ты вот, видите ли, что-то заподозрил, а они… Неужели ты думаешь, что агенту иностранной разведки, пусть даже сыну ТАКОГО ученого, позволят…
– Да не об агенте я! – вспылил Гордей Васильевич. – Ты прав: не мне о нём беспокоиться. Я о нашем дорогом Иване тревожусь. Ведь ему не пережить,если… Вот ты сегодня сердцем почувствовал, что мне, твоему другу, плохо. И сердце тебя не обмануло. А несколько минут назад, когда я слушал восторги Ивана, – он положил левую руку на грудь, – я почувствовал, что моему другу грозит беда.Сейчас же я абсолютно уверен в этом.
Рассуждения Гордея Васильевича, торопливые и сбивчивые, сводились к тому, что органы государственной безопасности потому так и называются, что обезопасятученого Ивана Варфоломеевича от любой неприятности, какую только может приготовить для него иностранная разведка. Но как отца берется оберегать Ивана Варфоломеевича он, его старый друг. Раз болит сердце за товарища, значит, он нуждается, может, и сам того не подозревая, в помощи.
– Надо знать Иванушку, – убежденно и взволнованно заключил Гордей Васильевич, – и подлейшие методы иностранных разведок.
Через некоторое время Илларион Венедиктович (а они уже шли по улице) признался:
– Вынужден согласиться с тобой, хотя и не всё понимаю в твоих предчувствиях и подозрениях. Но если этому Сержу-Серёже разрешили вернуться к отцу, значит, ВСЁ обдумано и точно рассчитано. Я вот почему-то больше беспокоюсь о тебе, Гордеюшка. Ты в заботах об Иване совсем забыл о своем внуке.
– Не забыл я своего обормота! – резко возразил Гордей Васильевич. – Он у меня, извини, в печенке застрял и ворочается! Возьму я обормота в оборот! Он ведь по натуре ещё и трусоват. Банду он затеял по причине своей отлично развитой глупости и ещё более развитой безответственности. Единица измерения трусости по «Чадомеру» – ДРОЖЬ. Прибор показал у моего обормота восемь единиц вместо ноль целых три-четыре примерно десятых. Это мы и учтём.
Расстались друзья озабоченными, встревоженными. И, конечно, не за себя болело сердце Гордея Васильевича, и не за себя болело сердце Иллариона Венедиктовича.
Будем надеяться, уважаемые читатели, что переживали они не зря, что как раз эти страдания и приведут их со временем к большим радостям.
А мы с вами сейчас должны посмотреть, что творится с Вовиком и Григорием Григорьевичем, Джульетточкой и Анастасией Георгиевной, крепко-накрепко усыпленной собачьим гипнотизёром по фамилии Шпунт.
Прекрасно обстояли дела у Григория Григорьевича с его новой сердечной привязанностью – Джульетточкой. Они просто наслаждались общением друг с другом, дважды подолгу ходили гулять (без поводка!), собачка покорно и весело семенила ножками около самой ноги своего убийцы-спасителя. Они часто обменивались понимающими и умиротворенными взглядами.
Не вынес Вовик этого ужасного зрелища, раздирающего ему душу, сказал почти яростно:
– Я уж лучше буду на улице ждать!
– Правильное решение, – радостно одобрил Григорий Григорьевич. – А ещё лучше – сходи-ка домой пообедать.
Как мне однажды уже доводилось напоминать вам, уважаемые читатели, о пословице «Беда не приходит одна», так это и с Вовиком получилось. На сей раз новая беда пришла к нему в образе воспитанной девочки Вероники, голова которой вся была в разноцветных бантиках.
– Вовик! Вовик! – едва возникнув из подъезда, умоляюще воскликнула она. – Вовик! Вовик! – так обрадовалась она, словно у них было назначено свидание и она не надеялась, что он придёт. – Возьмите, пожалуйста, меня под свою защиту!
– Да отстань ты…
– Я не обращаю внимания на вашу, для меня уже ставшую привычной, грубость, – жалобно сказала воспитанная девочка Вероника, садясь на скамью рядом с Вовиком, который тут же моментально и демонстративно отодвинулся. – Именно так должны поступать воспитанные девочки. Я убеждена, что ваша грубость носит чисто внешний характер, а на самом деле вы добрый и, вполне возможно, мужественный человек. Прошу вас, возьмите меня, пожалуйста, под вашу защиту!
Вовик от таких слов, каких ни от кого ни разу в жизни не слышал, напыжился, расправил плечи, выпятил, как говорится, грудь колесом, наинебрежнейшим тоном поинтересовался:
– Чего там ещё с тобой стряслось?
– Ах, у-у-ужас! А-а-а-ах, какой невообразимый У-у-ужас!! Представляете, мне угрожают бандиты!!!
– Сочиняй больше! Какие бандиты? На что ты им сдалась?
– Они задумали похититьменя! – И даже все разноцветные бантики на голове воспитанной девочки Вероники задрожали от страха. – ПО-О-О-Охитить и требовать за меня выкуп!Неужели вы не слышали по телевидению, – поразилась она, – что такой способ применяется бандитами в капиталистических странах? Выкрадываюткакого-нибудь выдающегося деятеля или ребёнка и нагло…
– Да погоди ты, погоди ты, погоди! – Вовик не успевал толком вникнуть в смысл торопливого-торопливого потока слов. – Рассказывай медленно и понятно.
– Извольте, – с обидой согласилась воспитанная девочка Вероника. – Но сначала, пожалуйста, согласитесь сопровождать меня! Ведь вы такой крупный, видимо, сильный и, надеюсь, смелый!
Странное сочетание испуга и восторга не охватило, а схватило Вовика. Напоминаю: подобной характеристики своей особы он ещё пока никем не удостаивался, и хотя этого мнения придерживалась всего-навсего девчонка, тем не менее было от чего снова напыжиться, расправить плечи и выпятить грудь колесом. Тут он впервые пожалел, что не умеет общаться с девчонками: ведь эта, у которой вся голова в разноцветных бантиках, не похожа на других и толкует не о какой-нибудь ерунде, а о бан-ди-тах! Хорошо, если она просто вруша, и ему легко будет выглядеть перед ней сильным и смелым:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81