Бил поклоны Иван Васильевич до тех пор, пока не прислал главный воевода Михаил Воротынский добрую весть: полки в Казани, татары рубятся лихо, но их уже оттеснили на ханский бугор. У соборной мечети, где особенно рьяно сопротивлялись сарацины, все утихло. Сеид Кул-Шериф повержен, аки свинья, шестопером, побиты и все остальные, кто с ним бок о бок бился. Велит обрадованный царь коня подавать, но и на сей раз взяли за уздцы аргамака и из стана не выпустили.
– Твое, государь, время наступит. Сеча еще не окончена. Как дело повернется, Богу только известно.
И верно. Русские ратники, празднуя уже победу, прежде времени ослабили напор, замешкались у Ханского бугра, намереваясь дать себе передышку (куда теперь татары денутся!), но этим поспешила воспользоваться рать казанская, ринулась неудержимо на штурмующих. И так это было неожиданно, что попятились русские, и казанцы принялись отбивать у них одну за другой улицы. Воеводы вдохновляли ратников, сами кидаясь в гущу сечи, увлекая за собой своей храбростью оробевших, гибли посеченные, но остановить казанцев не удавалось. Воротынский сам поскакал к царю за подмогой.
Снимать заслоны с Ногайского тракта долго, может прибыть поддержка к шапочному разбору, но и свой полк Иван Васильевич опасался пускать в дело, медлил оттого с решением. Пришлось князю Воротынскому упорствовать:
– Иль хочешь, государь, чтоб из города рать твою вытеснили?! Оставь половину детей боярских, остальных – в крепость. Не расходуй зря, государь, время. Не на пользу это. Два штурма не поддержал ты, я понимал тебя, теперь же – не понимаю и не одобряю.
Видел Михаил Воротынский, как насупился Иван Васильевич, но не отступал. И добился своего. Царь решился:
– Вели брату своему вести половину моего полка. С остальными сам поскачу к Арским воротам. Встану у ворот с хоругвей своей.
Это было явно лишним, ибо не бежали еще ратники из города и останавливать их таким способом нужды пока не было, но князь Воротынский не стал отговаривать царя, а передав повеление государево брату, поскакал в крепость. В гущу сечи.
Десять тысяч спешившихся детей боярских сразу же внесли перелом. Казанцы не выдержали напора свежей силы, и отпятились к Ханскому дворцу. На сей раз штурмующие не стали прохлаждаться, к тому же им в помощь подкатили пушки. Те, что на колесах. Первые же их выстрелы образумили сопротивлявшихся. Они выбросили белый флаг и запросили переговоров. Воевода князь Дмитрий Полецкий, ближе всех находившийся к тому месту, где поднялся белый флаг, остановил сечу.
Не вдруг можно было оценить, какое коварство задумали огланы. Не погнушались ради этого даже жестокостью. Они предложили выдать хана Едыгара живым и невредимым, а тех, кто возмутил Казань на клятвопреступление, посечь саблями. За это просили выпустить оставшуюся рать и всех желающих из города. Они ссылались на прежнее обещание царя русского.
Куда как ладно было бы согласиться с татарскими ратниками, только одно смущает: их еще более десяти тысяч, самых храбрых и умелых, самых непримиримых грабителей России. Оказавшись на воле, не станут они мирными хлебопашцами, ремесленниками да купцами, сабель из рук не выпустят, и сколько прольется еще крови христианской, кто может ответить? Не разумней ли теперь же взять штурмом ханский дворец? Да, погибнет в бою много русских ратников, но игра стоит свеч. Поразмыслив над всем этим немного, князь Полецкий ответил:
– Едыгара приму. Кого из своих вам сечь, кого миловать вашего ума дело. Жизни никого не лишу, если шеломы скинете да сабли пошвыряете в кучу. В доспехах и с оружием не выпущу. Не согласны, судья меж нами – Господь Бог.
Нет, ратники казанские оружие сдавать не пожелали, в плен идти посчитали позорным для себя, а Господь Бог рассудил так: пробились неистовые, оставив добрую половину своих рядов побитыми, к воротам Нура-Али, кто через них, а кто и через стену (тайный ход-то взорван) вырвались на простор и бросились было на русский стан, но путь им успели заступить не меньшие храбрецы – юные князья Андрей и Роман Курбские с богатырскими дружинами своими. Полегли почти все дружинники князей, но жизнями своими спасли неисчислимо жизней, ибо стан русского воинства был почти без ратников, посыпались бы головы ертоульцев и посошников, аки трава под взмахами косца. Татары же, понявшие, что на смену одним дружинам подоспеют другие, изменили свой первоначальный план и устремились к густому лесу за Казанкой.
Коннице несподручно идти вдогон, болотистое место, но и отпускать пять тысяч храбрецов резону нет, вот Иван Васильевич и послал конный отряд во главе с князьями Симеоном Микулинским и Михаилом Глинским в объезд Казанки. Настигли воеводы беглецов, предложили сдаться, но те предпочли смерть в жаркой сече постылой жизни в рабстве. Никто не сдался живым.
В городе к тому времени были тоже посечены последние сопротивлявшиеся, но русские ратники не вложили мечи в ножны, не прекратили буйства, секли всех, кто попадал под руку, поджигали дома, в которых хозяева надеялись укрыться и перегодить лихо. Стон и крики убиваемых неслись отовсюду, и это радовало сердце царя всея Руси Ивана Васильевича, который победителем въезжал в город Казань через ворота Hyp-Али и правил к Ханскому дворцу. Хоругвь свою, образ Спаса и родившей его Пречистой Богородицы с животворящим крестом сам держал высоко над головой.
На подъезде к Ханскому дворцу царя встретили главный воевода князь Воротынский и князь Полецкий. Михаил Воротынский поклонился поясно:
– Ликуй, государь! Твоим мужеством и счастием свершилась победа. Казань, государь, твоя. Что повелишь?
– Славить Всевышнего, – ответил Иван Васильевич, слез с коня и, водрузив животворящий крест на землю, продолжил вдохновенно: – Где царствовало зловерие, упивавшееся кровью христиан, станет царствовать благочестие и милосердие. Стоять на сем месте храму соборному Благовещения Пресвятой Богородицы!
Истово перекрестился царь и в низком поклоне возблагодарил Господа Бога, что призрел его, не дал восторжествовать басурманам жестокосердным.
Это произошло первого октября 7061 года от сотворения мира, 1552 года от Рождества Христова, в день памяти святых великомучеников Киприяна и Устины, а если считать по магометанскому календарю, то сей несчастный для правоверных мусульман день – 13 шевваля 939 года.
Мечом и кровью зачиналось Казанское ханство, мечом и кровью оно закончилось…
Князь Полецкий подвел к государю хана Едыгара. Без гнева смотрел на знатного пленника Иван Васильевич, ибо знал, что тот намерен был сдать город в его руки без крови, но не преуспел в своем желании. Спросил все же:
– Иль не ведомы были тебе могущество России, коварство и лживость казанцев?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
– Твое, государь, время наступит. Сеча еще не окончена. Как дело повернется, Богу только известно.
И верно. Русские ратники, празднуя уже победу, прежде времени ослабили напор, замешкались у Ханского бугра, намереваясь дать себе передышку (куда теперь татары денутся!), но этим поспешила воспользоваться рать казанская, ринулась неудержимо на штурмующих. И так это было неожиданно, что попятились русские, и казанцы принялись отбивать у них одну за другой улицы. Воеводы вдохновляли ратников, сами кидаясь в гущу сечи, увлекая за собой своей храбростью оробевших, гибли посеченные, но остановить казанцев не удавалось. Воротынский сам поскакал к царю за подмогой.
Снимать заслоны с Ногайского тракта долго, может прибыть поддержка к шапочному разбору, но и свой полк Иван Васильевич опасался пускать в дело, медлил оттого с решением. Пришлось князю Воротынскому упорствовать:
– Иль хочешь, государь, чтоб из города рать твою вытеснили?! Оставь половину детей боярских, остальных – в крепость. Не расходуй зря, государь, время. Не на пользу это. Два штурма не поддержал ты, я понимал тебя, теперь же – не понимаю и не одобряю.
Видел Михаил Воротынский, как насупился Иван Васильевич, но не отступал. И добился своего. Царь решился:
– Вели брату своему вести половину моего полка. С остальными сам поскачу к Арским воротам. Встану у ворот с хоругвей своей.
Это было явно лишним, ибо не бежали еще ратники из города и останавливать их таким способом нужды пока не было, но князь Воротынский не стал отговаривать царя, а передав повеление государево брату, поскакал в крепость. В гущу сечи.
Десять тысяч спешившихся детей боярских сразу же внесли перелом. Казанцы не выдержали напора свежей силы, и отпятились к Ханскому дворцу. На сей раз штурмующие не стали прохлаждаться, к тому же им в помощь подкатили пушки. Те, что на колесах. Первые же их выстрелы образумили сопротивлявшихся. Они выбросили белый флаг и запросили переговоров. Воевода князь Дмитрий Полецкий, ближе всех находившийся к тому месту, где поднялся белый флаг, остановил сечу.
Не вдруг можно было оценить, какое коварство задумали огланы. Не погнушались ради этого даже жестокостью. Они предложили выдать хана Едыгара живым и невредимым, а тех, кто возмутил Казань на клятвопреступление, посечь саблями. За это просили выпустить оставшуюся рать и всех желающих из города. Они ссылались на прежнее обещание царя русского.
Куда как ладно было бы согласиться с татарскими ратниками, только одно смущает: их еще более десяти тысяч, самых храбрых и умелых, самых непримиримых грабителей России. Оказавшись на воле, не станут они мирными хлебопашцами, ремесленниками да купцами, сабель из рук не выпустят, и сколько прольется еще крови христианской, кто может ответить? Не разумней ли теперь же взять штурмом ханский дворец? Да, погибнет в бою много русских ратников, но игра стоит свеч. Поразмыслив над всем этим немного, князь Полецкий ответил:
– Едыгара приму. Кого из своих вам сечь, кого миловать вашего ума дело. Жизни никого не лишу, если шеломы скинете да сабли пошвыряете в кучу. В доспехах и с оружием не выпущу. Не согласны, судья меж нами – Господь Бог.
Нет, ратники казанские оружие сдавать не пожелали, в плен идти посчитали позорным для себя, а Господь Бог рассудил так: пробились неистовые, оставив добрую половину своих рядов побитыми, к воротам Нура-Али, кто через них, а кто и через стену (тайный ход-то взорван) вырвались на простор и бросились было на русский стан, но путь им успели заступить не меньшие храбрецы – юные князья Андрей и Роман Курбские с богатырскими дружинами своими. Полегли почти все дружинники князей, но жизнями своими спасли неисчислимо жизней, ибо стан русского воинства был почти без ратников, посыпались бы головы ертоульцев и посошников, аки трава под взмахами косца. Татары же, понявшие, что на смену одним дружинам подоспеют другие, изменили свой первоначальный план и устремились к густому лесу за Казанкой.
Коннице несподручно идти вдогон, болотистое место, но и отпускать пять тысяч храбрецов резону нет, вот Иван Васильевич и послал конный отряд во главе с князьями Симеоном Микулинским и Михаилом Глинским в объезд Казанки. Настигли воеводы беглецов, предложили сдаться, но те предпочли смерть в жаркой сече постылой жизни в рабстве. Никто не сдался живым.
В городе к тому времени были тоже посечены последние сопротивлявшиеся, но русские ратники не вложили мечи в ножны, не прекратили буйства, секли всех, кто попадал под руку, поджигали дома, в которых хозяева надеялись укрыться и перегодить лихо. Стон и крики убиваемых неслись отовсюду, и это радовало сердце царя всея Руси Ивана Васильевича, который победителем въезжал в город Казань через ворота Hyp-Али и правил к Ханскому дворцу. Хоругвь свою, образ Спаса и родившей его Пречистой Богородицы с животворящим крестом сам держал высоко над головой.
На подъезде к Ханскому дворцу царя встретили главный воевода князь Воротынский и князь Полецкий. Михаил Воротынский поклонился поясно:
– Ликуй, государь! Твоим мужеством и счастием свершилась победа. Казань, государь, твоя. Что повелишь?
– Славить Всевышнего, – ответил Иван Васильевич, слез с коня и, водрузив животворящий крест на землю, продолжил вдохновенно: – Где царствовало зловерие, упивавшееся кровью христиан, станет царствовать благочестие и милосердие. Стоять на сем месте храму соборному Благовещения Пресвятой Богородицы!
Истово перекрестился царь и в низком поклоне возблагодарил Господа Бога, что призрел его, не дал восторжествовать басурманам жестокосердным.
Это произошло первого октября 7061 года от сотворения мира, 1552 года от Рождества Христова, в день памяти святых великомучеников Киприяна и Устины, а если считать по магометанскому календарю, то сей несчастный для правоверных мусульман день – 13 шевваля 939 года.
Мечом и кровью зачиналось Казанское ханство, мечом и кровью оно закончилось…
Князь Полецкий подвел к государю хана Едыгара. Без гнева смотрел на знатного пленника Иван Васильевич, ибо знал, что тот намерен был сдать город в его руки без крови, но не преуспел в своем желании. Спросил все же:
– Иль не ведомы были тебе могущество России, коварство и лживость казанцев?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138