– По скольку человек в дозоры и станицы, как думаете? – спрашивал многих князь Воротынский, и почти всякий раз получал примерно один и тот же ответ:
– То дело воеводское. Сколь ему сподручно, пусть столько и шлет. Он в первую голову в ответе за усторожливую службу.
И еще в одном проявилось твердое единство – в возмещении из царской казны убытков, которые случатся при несении службы, а тем более в сечах: коня ли потеряет порубежник, оружие ли какое, доспехи ли попортит.
– Раненым в сече воспоможествование было бы, а пленных выкупал бы государь.
– А если неурочная какая посылка, давали бы воеводы, у кого худой конь, доброго, у полчан своих же взяв. Но не безденежно. Алтына бы по четыре-пять в день.
Но самых знатных, как виделось князю Воротынскому, было два совета. Первый, подтверждающий давнюю просьбу Никифора Двужила и его сына о земле из рук государевых, а не от князей и воевод, которую он так и не сумел выполнить.
– Государь пусть жалует, кому сколько четей. Да чтоб без обиды, чтоб ровно и стрельцам, и детям боярским, и казакам.
– Верно, казаки обижены. Их бы с детьми боярскими вровень поставить.
– А кто не пожелает землю брать?
– Пусть на жалование.
Вот так. До каждой мелочи додумываются. Только в том, чтобы государь землею жаловал и казаков не обижал, нет ничего неожиданного: мысли-то о рубашке своей, которая ближе всего к телу, давно выстраданы, а вот что касается второго совета важного, удивил он Воротынского и обрадовал. Не только значимостью своей, но, главное, что не от воевод первое слово сказано, а казаком.
– Свои глаза и уши – хорошо, только куда ладней иметь бы их еще и под сердцем крымским. Возьми бродников. Нашей же крови люди. Иль пособить откажутся? Кто-то, может, и не пожелает, забоится, но многие согласятся. К казакам на Азов, на Дон и даже на Днепр тайных людей послать, чтоб там доброхотов выискать. Казне царевой, конечно, в нагрузку, только не в ущерб. Сторицей окупятся подарки.
«А государь на меня гневался и теперь не доверяет за лазутчиков моих. Настаивать нужно. Глядишь, возьмет в толк полезность тайных сношений».
Целыми, почитай, днями Михаил и Владимир Воротынские проводили в беседах с порубежниками, к вечеру невмоготу уже становилось, да тут еще у Логинова работа над чертежами застопорилась. И не по его вине, а по предусмотрительности. Он все уже нанес на схему: и имеющиеся засечные линии со сторожами и воротами (даже новую засеку и сторожи по Упе не упустил), и все шляхи – Бакаев, Пахмуцкий, Сенной, Муравский, Изюмский, Калмиусский, который одной стороной рогатки идет к Сосне реке, где под Ливнами соединяется с Муравским, другой идет через Дон на Ряжск и круто вильнув, пересекает Воронеж-реку в верховье, соединяясь затем с Ногайским шляхом; а вот где наметить новые засечные линии, как далеко в Поле крепости выдвигать, сам определить опасался, хотя и имел на сей счет свое мнение.
Пришлось князьям вместе с подьячьими сидеть не единожды до полуночи со свечами. И так прикидывали, и эдак, пришли, наконец, к одному решению: в несколько линий, как делал это великий князь Владимир, ладить засеки ставить сторожи, рубить города-крепости.
Первая непрерывная линия – Алатырь, Темников, Ряжск, Орел, Кромы, затем круто в Поле до Путивля, а от него к Новгород-Северскому. Но чтобы бок не был открыт, сделать линию от Калуги на Серпейск, Брянск, Стародуб, Почеп. Следующая непрерывная – Тетюков – Оскол-Змиево, вниз на Изюмскую, а там раскинуть ее вправо и влево, чтобы пересечь Муравский, Изюмский и Калмиусский шляхи, еще и углом опустить к Азову. Вот в этой, нижней части засечной линии, как раз и будут взяты под цареву руку тайные казачьи ватаги.
Согласились князья Михаил и Владимир еще с одним предложением Логинова: поставить засеку перед Тулой, начав ее от Венева, довести до Волхова, а затем потянуть ее точно на юг через реку Орлик, где возвести город-крепость, на Оскол. Будут рассечены, таким образом, Муравский, Пахмуцкий и Сенной шляхи.
Почти к самому Перекопу подступала по этому плану Россия, и орды крымские лишались полностью вольного маневра, а фактор неожиданности исключался совершенно.
– Дай бы Бог нашему теляти да волка съесть, – резюмировал рожденный план князь Владимир.
– Ты не прав, брат. Мы давно уже не теляти, а крымцы не волки. Они скорее – шакалы. Одолеем их с Божьей помощью.
– От ногаев и сибирских татар как отгородимся? – не вмешиваясь в разговор братьев, спросил Логинов. – Иль самой Волги хватит?
– Там казачий полк стоит. Пока пусть службу служит, а год-другой минует, от крымцев когда засечемся, подоспеет пора и для востока.
– Иль не указывать теперь линии?
– Отчего же? Укажи. От Нижнего на Алатырь, от него – на Самару. От Самары до Саратова, а там уж и до Астрахани. От нее – на Лукоморье. К Тмуторокани.
– Теперь всем сомнениям конец. Теперь к сроку управлюсь.
– И сразу же – за устав. Еще раз поглядим на все сказанное порубежниками, отсечем лишнее и – за дело.
– С превеликим удовольствием. Управлюсь быстро.
Подьячий намеревался всего лишь неделю потратить на устав, только понадобилось времени вдвое больше. Первый вариант, правда, был подготовлен быстро, но когда они стали обсуждать его втроем, Логинов с братьями Воротынскими, появилось много поправок. Тогда князь Михаил Воротынский повелел:
– В чем мы засомневались, поправь, затем головам стоялым и станичным почитай, а уж после того детям боярским, стрельцам и казакам. Да не всем скопом, а раздельно. Пусть еще неделя, пусть две пройдет, только все сладь, чтобы порубежникам устав наш не оприч души пришелся. Не нам, а им службу служить. Я же государю челом ударю о земле, о жаловании и ином прочем, что с казной связано.
Вопреки предположению, что придется убеждать царя Ивана Васильевича (и Воротынский основательно к этому готовился), встреча с государем прошла более чем удачно.
– Скоро ли к думе готов будешь? – первым делом спросил Иван Васильевич. – Дело-то на макушку зимы, настает пора не одному тебе шевелиться. Мне еще желательно, чтоб в день Святого Ильи Муромца приговор бы боярский я утвердил.
– К первому января, дню Святого Ильи, управлюсь. Слово даю. Только дозволь, государь, еще малый срок. Чертеж изготовлен, а вот устав нужно обсудить еще с самими порубежниками. Пусть свое слово скажут.
– Лишнее дело велел. Бояре обсудят. Пусть станет это их приговором. Не Устав, царем даденый, а боярский Приговор.
– Воля твоя, государь. Только без твоего слова не смею я предлагать боярам тебе одному подвластное.
– Говори.
– Взять казачьи ватаги на Азове, по Дону и иные другие, что нам тайно доброхотствуют у горла татар крымских… Чтоб Приговор боярский и им Уставом стал. А перво-наперво зелья огненного им послать, пищали да рушницы, землей не скаредничая пожаловать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138