Путь на Москву свободен. Тех, кто остался в Серпухове, мы станем держать в осаде. Они нам не помеха.
Очень хотелось Дивей-мурзе возразить хану, предупредить, что он ошибается, и эта ошибка может обернуться большой бедой, но сделать этого не посмел. Он заставил себя промолчать. А хан, полный надежд, торжествующе повелевал:
– Завтра с рассветом идем на Москву по Серпуховской дороге. Никого не трогать, деревни и города не сжигать, пленных не брать. Отныне гяуры – наши подданные. Брать только необходимое на корм коням и для пищи моим воинам! За ослушание – смерть! Нам нужны рабы. Как можно больше рабов! Нам не нужны разрушенные жилища, запустелые пашни, бесскотные пастбища!
На десяток верст вытянулось сжавшееся было татарское войско, и поползли захватчики многоголовым чудищем неспешно, будто и впрямь нечего было ему опасаться. Хан, однако же, себя и свой походный гарем окружил внушительной силой телохранителей, его примеру тут же последовали царевичи, мурзы, князья и муллы. Но это никого не удивило (ибо так завещал великий Чингисхан), кроме нескольких нойонов и темников, которые, как и Дивей-мурза, не очень-то верили в повторение пройденного. Тем более что им постоянно доносили о множестве русских разъездов, шныряющих вокруг войска от головы до пят, а пойманные языки ничего вразумительного не говорят даже под пытками. Похоже, они и сами ничего не знают.
Да, это было именно так. Князь Воротынский еще полный день не покидал своей главной ставки, оттуда посылал он казаков-порубежников лазутить. Туда же велел присылать гонцов с донесениями.
Малая часть Сторожевого полка тоже продолжала перестрелку с крымцами, все делая так, словно противостоял разбойной рати целый полк, сам же полк не знал, что оказался в полной изоляции, что Серпухов давно обойден крымцами, а князь Воротынский специально не посылал к оборонявшимся связных, чтобы, не дай Бог, не попали бы те в руки татарские. Лишь к исходу дня воеводы на свой страх и риск отпятились от Оки и укрылись за стенами Высоцкого монастыря, и крымцы осадили его. Сил на то, чтобы окольцевать и Серпухов, у них не доставало, им было впору сдерживать вылазки из монастыря. Хану же своему они доносили (один из таких гонцов был перехвачен и под пытками признался, что именно он должен был сообщить хану), что плотно окружили крупные силы русских и не выпускают их из крепости. На это и рассчитывал Воротынский, не спешивший покидать своей ставки, где ежегодно сиживали главные воеводы окской рати.
Только поздно вечером он выехал в скрытый стан Большого полка, повелев своей дружине и отобранным порубежникам из казаков и детей боярских, чтобы те перекрывали все дороги наглухо.
– Излавливать всех лазутчиков крымских и доставлять их ко мне.
В прежней ставке он оставил несколько порубежных воевод, дабы они принимали от станиц и лазутных дозоров донесения и переправляли ему лишь с теми, кому доверяют как самим себе. Только эти воеводы знали, когда и в каком месте будет находиться главный воевода. Это, конечно же, замедляло поступление свежих вестей, но пока еще пару суток с этим можно было мириться. Пока важно другое: пусть без сомнения крымцы двигаются по Серпуховской дороге. До самой до Пахры.
На следующее утро Большой полк наконец-то выступил, присоединяя к себе по пути полки Левой и Правой руки, который почти не поредел в первой стычке с татарами. Ратники поняли, что воеводы их хитрят, что главная сеча еще впереди, ждали ее и были готовы сложить головы без сожаления и страха ради отчизны своей, и только их воевода Шереметев был подавлен. Он никак не мог перебороть себя, ему представлялось, что обесчестил он свое доброе имя бегством. Жалел он и саадак – славный трофей славной победы. И даже добрый совет князя Воротынского: «Не куксись. Ты честно послужил деду», не подействовал на него.
Ничто не обременяло русские ратные полки, ни обоз с гуляй-городом, ни пушки, ни Ертоул, те шли своими дорогами под село Молоди, а вели их бояре князя Воротынского к выбранному княжеским боярином Никифором Двужил ом месту. Для них главным было поспеть на место к сроку и сохранить в тайности свое движение. Для этого им были выделены проводники, хорошо знающие лесные дороги, и по доброй сотне порубежников к каждой колонне, чтобы ловить возможных перебежчиков и ханских лазутчиков, если те вдруг появятся.
Особняком ото всех шел Передовой полк. Полк опричный. Тоже без обоза и пушек. Шел несколькими колоннами, чтобы, объединившись возле Пахры, ударить неожиданно по крымцам, когда те вынуждены будут скучиться перед переправой.
Девлет-Гирей у Пахры приостановился на пятый день после переправы через Оку. Времени оказалось больше чем по горло, чтобы все задуманное Михаилом Воротынским осуществить. К тому же все его соратники действовали четко и быстро. Едва лишь замыкающие части крымской рати миновали Молоди, как тут же на высоте, которую определил Никифор Двужил для гуляй-города, появился Ертоул с посохой и застучали топоры, завизжали двуручные пилы. Не заставил долго себя ждать и сам обоз с гуляй-городом. Когда же к условленному месту подошли главные силы окской рати, гуляй-город крепко, будто вросший в землю, стоял многоверстной стеной, непробиваемой для стрел.
Сам князь Михаил Воротынский лично объехал гуляй-город по внешнему обводу. Прежде он уже побывал здесь с Никифором Двужилом и согласился с его выбором, но только теперь, когда встала на холме перевозная крепость, он окончательно убедился, что лучшего места от самого Серпухова найти невозможно. Впереди – верстовое покосное поле, окаймленное густым лесом, который как бы взбирается на водоспуск, довольно крутой, возвышающийся над полем саженей на сто; гребень этот в том месте, где поставлен гуляй-город, как бы пучится высоким холмом. За водоспуском – вековые дебри с сырыми, заросшими лещиной оврагами. Два из них подходили почти вплотную к стенам гуляй-города. Напротив них и определены были въездные ворота.
Обойти стремительной конной лавой крепость просто невозможно, остается одно – бить в лоб, а здесь вся огненная мощь. Здесь, перед гуляем, все крупные деревья спилены, оставлен лишь редкий подлесок, который не укроет атакующих ни от дроби, ни от стрел, но который в сочетании с триболами нарушит стройность атаки, собьет ее стремительность. Против же обходных маневров, к которым татары, если, конечно, решат разгромить русскую рать, обязательно прибегнут, можно по оврагам посадить крепкие засады. Но об этом не сиюминутная забота. Сейчас важно татар науськать.
Позвав Фрола Фролова, Михаил Воротынский повелел ему:
– Скачи к князю Андрею. Скажи ему: с Богом.
Надежная штука гуляй-город. Сколько раз, раскинув в момент крепкие китаи из толстых досок и, подперев их бричками, встречали русичи степняков и, выдержав первый удар конной лавы, сами шли в наступление и побеждали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
Очень хотелось Дивей-мурзе возразить хану, предупредить, что он ошибается, и эта ошибка может обернуться большой бедой, но сделать этого не посмел. Он заставил себя промолчать. А хан, полный надежд, торжествующе повелевал:
– Завтра с рассветом идем на Москву по Серпуховской дороге. Никого не трогать, деревни и города не сжигать, пленных не брать. Отныне гяуры – наши подданные. Брать только необходимое на корм коням и для пищи моим воинам! За ослушание – смерть! Нам нужны рабы. Как можно больше рабов! Нам не нужны разрушенные жилища, запустелые пашни, бесскотные пастбища!
На десяток верст вытянулось сжавшееся было татарское войско, и поползли захватчики многоголовым чудищем неспешно, будто и впрямь нечего было ему опасаться. Хан, однако же, себя и свой походный гарем окружил внушительной силой телохранителей, его примеру тут же последовали царевичи, мурзы, князья и муллы. Но это никого не удивило (ибо так завещал великий Чингисхан), кроме нескольких нойонов и темников, которые, как и Дивей-мурза, не очень-то верили в повторение пройденного. Тем более что им постоянно доносили о множестве русских разъездов, шныряющих вокруг войска от головы до пят, а пойманные языки ничего вразумительного не говорят даже под пытками. Похоже, они и сами ничего не знают.
Да, это было именно так. Князь Воротынский еще полный день не покидал своей главной ставки, оттуда посылал он казаков-порубежников лазутить. Туда же велел присылать гонцов с донесениями.
Малая часть Сторожевого полка тоже продолжала перестрелку с крымцами, все делая так, словно противостоял разбойной рати целый полк, сам же полк не знал, что оказался в полной изоляции, что Серпухов давно обойден крымцами, а князь Воротынский специально не посылал к оборонявшимся связных, чтобы, не дай Бог, не попали бы те в руки татарские. Лишь к исходу дня воеводы на свой страх и риск отпятились от Оки и укрылись за стенами Высоцкого монастыря, и крымцы осадили его. Сил на то, чтобы окольцевать и Серпухов, у них не доставало, им было впору сдерживать вылазки из монастыря. Хану же своему они доносили (один из таких гонцов был перехвачен и под пытками признался, что именно он должен был сообщить хану), что плотно окружили крупные силы русских и не выпускают их из крепости. На это и рассчитывал Воротынский, не спешивший покидать своей ставки, где ежегодно сиживали главные воеводы окской рати.
Только поздно вечером он выехал в скрытый стан Большого полка, повелев своей дружине и отобранным порубежникам из казаков и детей боярских, чтобы те перекрывали все дороги наглухо.
– Излавливать всех лазутчиков крымских и доставлять их ко мне.
В прежней ставке он оставил несколько порубежных воевод, дабы они принимали от станиц и лазутных дозоров донесения и переправляли ему лишь с теми, кому доверяют как самим себе. Только эти воеводы знали, когда и в каком месте будет находиться главный воевода. Это, конечно же, замедляло поступление свежих вестей, но пока еще пару суток с этим можно было мириться. Пока важно другое: пусть без сомнения крымцы двигаются по Серпуховской дороге. До самой до Пахры.
На следующее утро Большой полк наконец-то выступил, присоединяя к себе по пути полки Левой и Правой руки, который почти не поредел в первой стычке с татарами. Ратники поняли, что воеводы их хитрят, что главная сеча еще впереди, ждали ее и были готовы сложить головы без сожаления и страха ради отчизны своей, и только их воевода Шереметев был подавлен. Он никак не мог перебороть себя, ему представлялось, что обесчестил он свое доброе имя бегством. Жалел он и саадак – славный трофей славной победы. И даже добрый совет князя Воротынского: «Не куксись. Ты честно послужил деду», не подействовал на него.
Ничто не обременяло русские ратные полки, ни обоз с гуляй-городом, ни пушки, ни Ертоул, те шли своими дорогами под село Молоди, а вели их бояре князя Воротынского к выбранному княжеским боярином Никифором Двужил ом месту. Для них главным было поспеть на место к сроку и сохранить в тайности свое движение. Для этого им были выделены проводники, хорошо знающие лесные дороги, и по доброй сотне порубежников к каждой колонне, чтобы ловить возможных перебежчиков и ханских лазутчиков, если те вдруг появятся.
Особняком ото всех шел Передовой полк. Полк опричный. Тоже без обоза и пушек. Шел несколькими колоннами, чтобы, объединившись возле Пахры, ударить неожиданно по крымцам, когда те вынуждены будут скучиться перед переправой.
Девлет-Гирей у Пахры приостановился на пятый день после переправы через Оку. Времени оказалось больше чем по горло, чтобы все задуманное Михаилом Воротынским осуществить. К тому же все его соратники действовали четко и быстро. Едва лишь замыкающие части крымской рати миновали Молоди, как тут же на высоте, которую определил Никифор Двужил для гуляй-города, появился Ертоул с посохой и застучали топоры, завизжали двуручные пилы. Не заставил долго себя ждать и сам обоз с гуляй-городом. Когда же к условленному месту подошли главные силы окской рати, гуляй-город крепко, будто вросший в землю, стоял многоверстной стеной, непробиваемой для стрел.
Сам князь Михаил Воротынский лично объехал гуляй-город по внешнему обводу. Прежде он уже побывал здесь с Никифором Двужилом и согласился с его выбором, но только теперь, когда встала на холме перевозная крепость, он окончательно убедился, что лучшего места от самого Серпухова найти невозможно. Впереди – верстовое покосное поле, окаймленное густым лесом, который как бы взбирается на водоспуск, довольно крутой, возвышающийся над полем саженей на сто; гребень этот в том месте, где поставлен гуляй-город, как бы пучится высоким холмом. За водоспуском – вековые дебри с сырыми, заросшими лещиной оврагами. Два из них подходили почти вплотную к стенам гуляй-города. Напротив них и определены были въездные ворота.
Обойти стремительной конной лавой крепость просто невозможно, остается одно – бить в лоб, а здесь вся огненная мощь. Здесь, перед гуляем, все крупные деревья спилены, оставлен лишь редкий подлесок, который не укроет атакующих ни от дроби, ни от стрел, но который в сочетании с триболами нарушит стройность атаки, собьет ее стремительность. Против же обходных маневров, к которым татары, если, конечно, решат разгромить русскую рать, обязательно прибегнут, можно по оврагам посадить крепкие засады. Но об этом не сиюминутная забота. Сейчас важно татар науськать.
Позвав Фрола Фролова, Михаил Воротынский повелел ему:
– Скачи к князю Андрею. Скажи ему: с Богом.
Надежная штука гуляй-город. Сколько раз, раскинув в момент крепкие китаи из толстых досок и, подперев их бричками, встречали русичи степняков и, выдержав первый удар конной лавы, сами шли в наступление и побеждали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138