Я спою вам песенку, как я стрелял архаров.
Мясо кипело в огромном котле, а вокруг веселилась молодежь. Джура, окруженный вниманием и почетом, чувствовал себя прекрасно.
Неожиданно его вызвали во двор.
- Кто там? - спросил Джура.
- Это я, Слу, внучка Садыка. Дед очень болен. Он хотел ехать в крепость, но, узнав, что ты здесь, просит тебя сейчас же прийти к нему.
Джура поспешил вслед за девушкой. В просторной юрте возле огня лежал Садык. Он хрипло дышал и кашлял. Подозвав Джуру пальцем, Садык посадил его рядом с собой.
- Я очень болен, - прохрипел старик, - еле в седло сел. Дело важное и секретное. К Козубаю собрался. Узнал, что ты тут. Никому бы не доверил, а ты, знаю, верный человек у Козубая. - Правильно, - сказал Джура.
- Предупреди Козубая, что послезавтра группа басмачей вместе с самим Юсуфом попытается перебежать в Кашгарию. Мне один очень верный человек сказал. Непременно теперь передай. - Так ведь Юсуф удрал в Кашгарию! Ты сам при мне Максимову говорил.
- Удрал, а потом вернулся с бандой в пятьдесят человек. Пограничники его пропустили через границу и окружили. Но он прорвался. Сейчас у него осталось человек двадцать. Переходить они будут там, где «Могила святого» в Маркан-Су…
- Знаю это место.
- Эх, Джура! Если бы ты привез голову Юсуфа, ничего не пожалел бы для тебя! Моего лучшего коня дам.
- Старик, - сказал Джура, - голова Юсуфа будет у тебя, давай сейчас меняться!
- Зачем мне твоя серая лошадь? Тихоход! Садись на моего белого коня и быстро скачи в крепость. А привезешь голову Юсуфа, этот бегунец останется у тебя! Сделаешь - тогда возьми себе в жены мою внучку.
У Джуры заблестели глаза.
- Хорошо, - ответил он. - Я сказал уже, что привезу тебе голову Юсуфа. А внучки твоей не надо.
Аксакал позвал внучку, ожидавшую окончания разговора в другой юрте, и приказал ей подавать мясо.
Джура ел поспешно и даже не заметил, что внучка аксакала надела лучший свой наряд из черного бархата и синего шелка, а на грудь повесила золотые и серебряные монеты.
Джура быстро вышел из юрты. Слу держала в поводу белого коня. Джура погладил его по шее и осмотрел седло. Только у Козубая да у Максимова были лошади, не уступающие Белому в резвости. Это было известно всем, и Джура был вне себя от радости. Он вскочил на коня и помчался к крепости.
Он, Джура, сгоряча обещал старику голову Юсуфа, но как её получить? Козубай, конечно, не пустит его в операцию. А что, если ничего никому не говорить? Неужели он сам не справится? Или все-таки сказать?
Подъехав к крепости, Джура отвел своего нового коня в конюшню и поспешил к Козубаю. На дворе крепости горел яркий костер. Вокруг костра собрались все члены отряда. Тут же стояли два человека со связанными руками.
Щелкнув в воздухе нагайкой, Джура тоже подошел к костру. - Развяжите руки! Мы дехкане! Мы искали своих овец, заблудившихся после черного бурана, - говорил пожилой узбек женским визгливым голосом, никак не соответствовавшим его большому росту и толщине.
Муса разрезал веревки на руках арестованных. - Ахмеда убили, - сказал он Джуре.
Джура побледнел от гнева.
- Иди, - сказал он басмачу, снимая винтовку. Толстяк заохал. Второй басмач, рослый рябой человек, не скрывал своей вражды и не считал нужным притворяться дехканином, потерявшим овец. Потирая онемевшие кисти рук, так что слышен был хруст костей, он исподлобья, ненавидящими глазами смотрел на окружающих его людей.
- Подожди, Джура, - сказал Муса, - не горячись… Все повернулись в его сторону.
- Садись! - крикнул Муса толстяку и, не ожидая, пока оторопевший от неожиданности басмач исполнит его приказание, сдернул сапог с его правой ноги.
Из снятого сапога Муса извлек небольшую, сложенную во много раз бумагу.
- Правильно мне сказали. Вот! - сказал он, потрясая письмом в воздухе.
В то же мгновение рябой басмач бросился к нему, вырвал бумагу и, засунув в рот, принялся с ожесточением жевать её. Все опешили. Муса подскочил к басмачу и, разжав ему зубы, вынул скомканное письмо.
Басмач рванулся, но не тут-то было: Джура крепко держал его сзади.
- Шакалья глотка! - говорил он злобно. - Ты убил моего лучшего друга, и ты умрешь от моей руки! Я не буду связывать тебя. Где бы ты ни был, я найду тебя!
- Пропустите бандитов к Козубаю, - громко сказал Муса. - Ну, иди! - Джура подтолкнул прикладом одного из басмачей, остановившегося в нерешительности у входа в кибитку. - Нельзя бить! Забыл приказ? Все надо делать по порядку. - И Муса дулом своего револьвера отстранил винтовку Джуры. Скоро к крепости привезли тело Ахмеда. Друзья убитого отвязали его труп, положили на кошму и молча внесли в ворота. Они не могли представить себе, каким образом был убит такой опытный боец, как Ахмед, который, бывало, в засаде один задерживал банду кэнтрабандистов. А теперь в операции Ахмед был не один - с ним были три бойца и такой находчивый человек, как Кзицкий. Немного погодя сам Кзицкий въехал во двор крепости и спрыгнул с коня, бросив поводья подбежавшему Тагу.
Кзицкий уже собирался войти в кибитку к Козубаю, но задержался: он услышал шепот.
- Начальник, - быстро говорил Шараф, - Муса поймал гонцов, которых имам Балбак послал к тебе, чтобы помочь Юсуфу и его людям. Кзицкий, не обернувшись, шепнул: «Иди слушай», и осторожно нажал пальцами на потемневшую от времени дверь. Козубай сидел, поджав ноги, на широком сундуке, устланном барсовыми и козьими шкурами. Лицо его было спокойно. Стоявший перед ним басмач размахивал кулаками и неистово кричал, доказывая, что они дехкане и что Козубай поплатится, если не отпустит их. Прошло полчаса, но Козубай сидел все такой же сдержанный и, казалось, бесстрастный.
Наконец басмач, очевидно устав кричать, начал говорить тише, утирая ладонями льющийся с лица пот.
Козубай движением бровей дал понять Кзицкому, чтобы он остался на месте.
Басмач умолк.
Муса, стоявший тут же, подал Козубаю письмо, найденное у задержанных басмачей. Оно было написано по-арабски. - Уведи их в арестантскую, - приказал Козубай. Козубай и Кзицкий остались вдвоем. Козубай повертел в руках письмо и протянул его Кзицкому.
Кзицкий развернул письмо.
Козубай внимательно следил за выражением лица Кзицкого, но оно было совершенно спокойное. Небрежно скомкав письмо, он бросил его возле очага.
- Ерунда! - сказал, зевая Кзицкий. - Письмо отца к сыну о семейных делах.
Дверь заскрипела, и вошел вестовой Козубая, оставив дверь открытой.
- Что тебе, Джалиль? - спросил его Козубай.
- К тебе дело, - ответил Джалиль, недоверчиво глядя на Кзицкого.
- Говори.
- Начальник, - сказал Джалиль, - все джигиты обижаются. Они говорят, что Кзицкий нарочно послал Ахмеда на верную смерть, потому что Ахмед с ним ссорился. Ахмед хотел обойти засаду басмачей, а Кзицкий послал его прямо. Ахмед так рассердился, как никогда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159
Мясо кипело в огромном котле, а вокруг веселилась молодежь. Джура, окруженный вниманием и почетом, чувствовал себя прекрасно.
Неожиданно его вызвали во двор.
- Кто там? - спросил Джура.
- Это я, Слу, внучка Садыка. Дед очень болен. Он хотел ехать в крепость, но, узнав, что ты здесь, просит тебя сейчас же прийти к нему.
Джура поспешил вслед за девушкой. В просторной юрте возле огня лежал Садык. Он хрипло дышал и кашлял. Подозвав Джуру пальцем, Садык посадил его рядом с собой.
- Я очень болен, - прохрипел старик, - еле в седло сел. Дело важное и секретное. К Козубаю собрался. Узнал, что ты тут. Никому бы не доверил, а ты, знаю, верный человек у Козубая. - Правильно, - сказал Джура.
- Предупреди Козубая, что послезавтра группа басмачей вместе с самим Юсуфом попытается перебежать в Кашгарию. Мне один очень верный человек сказал. Непременно теперь передай. - Так ведь Юсуф удрал в Кашгарию! Ты сам при мне Максимову говорил.
- Удрал, а потом вернулся с бандой в пятьдесят человек. Пограничники его пропустили через границу и окружили. Но он прорвался. Сейчас у него осталось человек двадцать. Переходить они будут там, где «Могила святого» в Маркан-Су…
- Знаю это место.
- Эх, Джура! Если бы ты привез голову Юсуфа, ничего не пожалел бы для тебя! Моего лучшего коня дам.
- Старик, - сказал Джура, - голова Юсуфа будет у тебя, давай сейчас меняться!
- Зачем мне твоя серая лошадь? Тихоход! Садись на моего белого коня и быстро скачи в крепость. А привезешь голову Юсуфа, этот бегунец останется у тебя! Сделаешь - тогда возьми себе в жены мою внучку.
У Джуры заблестели глаза.
- Хорошо, - ответил он. - Я сказал уже, что привезу тебе голову Юсуфа. А внучки твоей не надо.
Аксакал позвал внучку, ожидавшую окончания разговора в другой юрте, и приказал ей подавать мясо.
Джура ел поспешно и даже не заметил, что внучка аксакала надела лучший свой наряд из черного бархата и синего шелка, а на грудь повесила золотые и серебряные монеты.
Джура быстро вышел из юрты. Слу держала в поводу белого коня. Джура погладил его по шее и осмотрел седло. Только у Козубая да у Максимова были лошади, не уступающие Белому в резвости. Это было известно всем, и Джура был вне себя от радости. Он вскочил на коня и помчался к крепости.
Он, Джура, сгоряча обещал старику голову Юсуфа, но как её получить? Козубай, конечно, не пустит его в операцию. А что, если ничего никому не говорить? Неужели он сам не справится? Или все-таки сказать?
Подъехав к крепости, Джура отвел своего нового коня в конюшню и поспешил к Козубаю. На дворе крепости горел яркий костер. Вокруг костра собрались все члены отряда. Тут же стояли два человека со связанными руками.
Щелкнув в воздухе нагайкой, Джура тоже подошел к костру. - Развяжите руки! Мы дехкане! Мы искали своих овец, заблудившихся после черного бурана, - говорил пожилой узбек женским визгливым голосом, никак не соответствовавшим его большому росту и толщине.
Муса разрезал веревки на руках арестованных. - Ахмеда убили, - сказал он Джуре.
Джура побледнел от гнева.
- Иди, - сказал он басмачу, снимая винтовку. Толстяк заохал. Второй басмач, рослый рябой человек, не скрывал своей вражды и не считал нужным притворяться дехканином, потерявшим овец. Потирая онемевшие кисти рук, так что слышен был хруст костей, он исподлобья, ненавидящими глазами смотрел на окружающих его людей.
- Подожди, Джура, - сказал Муса, - не горячись… Все повернулись в его сторону.
- Садись! - крикнул Муса толстяку и, не ожидая, пока оторопевший от неожиданности басмач исполнит его приказание, сдернул сапог с его правой ноги.
Из снятого сапога Муса извлек небольшую, сложенную во много раз бумагу.
- Правильно мне сказали. Вот! - сказал он, потрясая письмом в воздухе.
В то же мгновение рябой басмач бросился к нему, вырвал бумагу и, засунув в рот, принялся с ожесточением жевать её. Все опешили. Муса подскочил к басмачу и, разжав ему зубы, вынул скомканное письмо.
Басмач рванулся, но не тут-то было: Джура крепко держал его сзади.
- Шакалья глотка! - говорил он злобно. - Ты убил моего лучшего друга, и ты умрешь от моей руки! Я не буду связывать тебя. Где бы ты ни был, я найду тебя!
- Пропустите бандитов к Козубаю, - громко сказал Муса. - Ну, иди! - Джура подтолкнул прикладом одного из басмачей, остановившегося в нерешительности у входа в кибитку. - Нельзя бить! Забыл приказ? Все надо делать по порядку. - И Муса дулом своего револьвера отстранил винтовку Джуры. Скоро к крепости привезли тело Ахмеда. Друзья убитого отвязали его труп, положили на кошму и молча внесли в ворота. Они не могли представить себе, каким образом был убит такой опытный боец, как Ахмед, который, бывало, в засаде один задерживал банду кэнтрабандистов. А теперь в операции Ахмед был не один - с ним были три бойца и такой находчивый человек, как Кзицкий. Немного погодя сам Кзицкий въехал во двор крепости и спрыгнул с коня, бросив поводья подбежавшему Тагу.
Кзицкий уже собирался войти в кибитку к Козубаю, но задержался: он услышал шепот.
- Начальник, - быстро говорил Шараф, - Муса поймал гонцов, которых имам Балбак послал к тебе, чтобы помочь Юсуфу и его людям. Кзицкий, не обернувшись, шепнул: «Иди слушай», и осторожно нажал пальцами на потемневшую от времени дверь. Козубай сидел, поджав ноги, на широком сундуке, устланном барсовыми и козьими шкурами. Лицо его было спокойно. Стоявший перед ним басмач размахивал кулаками и неистово кричал, доказывая, что они дехкане и что Козубай поплатится, если не отпустит их. Прошло полчаса, но Козубай сидел все такой же сдержанный и, казалось, бесстрастный.
Наконец басмач, очевидно устав кричать, начал говорить тише, утирая ладонями льющийся с лица пот.
Козубай движением бровей дал понять Кзицкому, чтобы он остался на месте.
Басмач умолк.
Муса, стоявший тут же, подал Козубаю письмо, найденное у задержанных басмачей. Оно было написано по-арабски. - Уведи их в арестантскую, - приказал Козубай. Козубай и Кзицкий остались вдвоем. Козубай повертел в руках письмо и протянул его Кзицкому.
Кзицкий развернул письмо.
Козубай внимательно следил за выражением лица Кзицкого, но оно было совершенно спокойное. Небрежно скомкав письмо, он бросил его возле очага.
- Ерунда! - сказал, зевая Кзицкий. - Письмо отца к сыну о семейных делах.
Дверь заскрипела, и вошел вестовой Козубая, оставив дверь открытой.
- Что тебе, Джалиль? - спросил его Козубай.
- К тебе дело, - ответил Джалиль, недоверчиво глядя на Кзицкого.
- Говори.
- Начальник, - сказал Джалиль, - все джигиты обижаются. Они говорят, что Кзицкий нарочно послал Ахмеда на верную смерть, потому что Ахмед с ним ссорился. Ахмед хотел обойти засаду басмачей, а Кзицкий послал его прямо. Ахмед так рассердился, как никогда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159