«Знал бы, что у него золото, золотую жизнь и ему и себе создал бы! Целые дни лежали бы мы на кошмах, красавицы подавали бы нам кумыс, плов, манту, и мы бы так наедались, что икали бы даже во сне. Вай, вай, я сижу в яме, я, Саид!» И он горестно ударял себя в грудь кулаком.
За это время Джура стал разбираться в географии, понял, какую тяжелую борьбу ведет китайская Красная армия против генералов, оплачиваемых английским и американским золотом. Он теперь только ясно представил себе, какой огромной силой, зажигающей сердца всех свободолюбивых людей мира, является Советский Союз. Джуре порой было стыдно, что не он восхваляет свою родину, а ему говорит о ней человек, родившийся в другой стране.
- Давайте что-нибудь придумаем, чтобы спастись, - все чаще и чаще говорил Джура.
- Попробуем, - соглашался Чжао. - Но куда тебе, такому слабому, бежать? Сначала надо прийти в себя и быть здоровым. Мне бы только попасть на базар и увидеть своих…
- Или мне попасть на базар, - вмешивался Саид. - Я буду стараться выздороветь, - взволнованно сказал Джура. - Я съел бы кутаса, но буду есть даже эту болтушку. Я хочу на свободу… Мне скучно без родных гор…
Джура начал поправляться.
- Эх, съел бы архара! - говорил он, вылизывая чашку из-под аталы.
Чжао, державшийся все время в темном углу ямы и не разговаривавший со стражами, в тот же день предложил страже заработать. Он, Чжао, будет просить милостыню на базаре, а страж возьмет из неё все лучшее. Лишь бы оставил третью часть. - Я ведь знаю «оборванные строки», и мне хорошо подадут! - крикнул Чжао сторожу. - Вот слушай:
Ночь. Один сижу у южного окна.
Вьется ветер и, кружа, вздымает снег.
Там, в деревне, спят… и всюду тишина.
Только здесь не спит печальный человек.
За спиной трещит оплывшая свеча.
Я один… И в сердце вновь закралась грусть.
В хлопьях снега стонет, жалобно крича,
Заблудившийся, отсталый дикий гусь.
- Что ты говоришь? - спросил Джура.
Чжао повторил по-киргизски:
Я один… И в сердце вновь закралась грусть.
В хлопьях снега стонет, жалобно крича,
Заблудившийся, отсталый дикий гусь…
Джура вспомнил горы, бураны, отбившихся птиц, и ему стало жалко этого отставшего гуся.
- Ну и что ж, - спросил Джура, - гусь долетел? Никто не ответил.
- Хорошо. Если не будет старшего, завтра пойдем, - донесся сверху голос. - Но имей в виду: ты возьмешь себе только пятую часть!
- О Чжао, ты очень умный, ты, наверно, много знаешь! - восхищенно зашептал Саид.
- Нет, - ответил Чжао, - я не тот, за кого ты меня принимаешь. Я как-то работал посыльным. Память была очень хорошая: что скажут передать, то слово в слово запомню и передам. Теперь память стала не та. Так, немного помню…
- Чжао, я знаю, ты можешь нас вывести из темницы, - уверенно сказал Саид.
Чжао горестно покачал головой.
- Ты не друг, ты хуже врага! - закричал Саид. - Ты можешь, но не хочешь помочь. Джура, да проси же его, он может нас освободить! Чжао поднял руку:
Печально все! Удел печальный дан
Всем нам, кому не суждено жить доле.
И что останется? Лишь голубой туман,
Что от огня и пепла встанет в поле…
Это велел мне передать один японский офицер своей милой и затем сам себе разрезал живот и выпустил кишки. - Не верю! - сказал Саид. - Таких дураков нет. Из-за бабы? Он просто был сумасшедший… Ты очень грамотный, Чжао. Скажи, ты можешь рисовать деньги? Я знал одного ловкача. Вот богатый был! И жизнь была у него сладкая… Давай деньги делать, стражу подкупим. Ну? - Нет, - сказал Чжао, - ничего не выйдет.
- Ты уверен?
- Потерпи.
Прошло несколько дней. Пленники терпеливо ждали. Наконец, ровно через неделю, сторож спустил на дно ямы легкую деревянную лестницу.
- Влезай, знаток стихов, пойдем на базар милостыню просить, - раздался голос сверху.
Джура бросился было к лестнице, но Чжао крепко сжал пальцами ему руку выше локтя и прошептал:
- Подожди, не торопись! Если только я встречу своих друзей на базаре, может быть, уже сегодня мы будем на свободе. Чжао вылез из ямы, лестницу убрали. Саид шумно дышал, втягивая воздух через стиснутые зубы, и шептал: - А если обманет? Если сам убежит, а нас бросит? Надо было бы мне идти. Но я не знаю никаких стихов и никаких песенок. Мне бы коня! Только бы меня Кипчакбай и видел!…
День тянулся особенно долго… Наступил вечер. Чжао не возвращался.
- Где же он? - волновался Саид.
Джура метался по яме, не находя себе места.
Уже поздно вечером пленники услышали наверху возбужденные голоса. Отодвинулась решетка, и в яму спустился Чжао с завязанными руками. Он был весь в крови.
- Меня обманули, - сказал он. - Захотели установить, есть ли в этом кишлаке мои единомышленники. Один знакомый увидел меня и подал мне милостыню. Не успел я сказать и двух слов, как нас окружили ищейки Кипчакбая. Мой друг убежал. Теперь друзья знают, где я.
Помолчав, Чжао задумчиво произнес.
- Но нам не будет покоя. Приехал Кипчакбай…
Чжао был прав.
III
Голубое небо. Теплое, солнечное утро. Ветерок, напоенный ароматом цветущего миндаля. А в зиндане вечный могильный холод, сумрак и смрад.
Страж лежал на разостланном меховом чапане поблизости от зиндана, у глинобитной стены, и грелся под теплыми лучами весеннего солнца. Стук копыт заставил его поднять голову. Свои, а почему с ними такой скакун? Чтобы перевезти узника, не нужны богатое седло, дорогая попона и уздечка, украшенная серебром. Или в спешке не успели взять другого коня, а кого-то надо побыстрее привезти? Страж, истосковавшийся от безделья, поспешил к прибывшим.
Старший басмач шепнул ему несколько слов и, пока тот отпирал решетку, закрывавшую зиндан, и спускал лестницу, наклонился и крикнул:
- Эй, Джура! Окончились для тебя черные дни несправедливости. Отныне ты свободен, как орел. Вылезай поскорее! Джура даже не пошевелился. Не мог. Как лежал, привалившись к стене, так и остался лежать. Никогда ещё он так страстно не желал смерти басмачам Тагая, как сейчас. Он впервые почувствовал, как может в груди болеть сердце. Будто ему разрубили ребра и просунувшиеся в рану шершавые пальцы мнут сердце. Метко, шайтаны, умеют бить словами. Как раз сейчас он опять мечтал о свободе. Привычное занятие. А чем ещё может жить вольный горец в неволе? Без свободы жизнь не в жизнь. Счастлив может быть лишь свободный человек на свободной земле, земле своих предков. Он, Джура, должен жить, чтобы вырваться на свободу, а свобода ему нужна прежде всего затем, чтобы искупить свой позор перед Козубаем, перед отрядом. Вот об этом он и мечтал сейчас. А эти приехали за ним, чтобы везти на пытку, и выманивают, как сурка из норы. Если он им нужен, пусть идут сюда и попробуют взять. Дешево не дастся.
- Эй, Джура, оглох от счастья, что ли? Если ты не спешишь на свободу, скажи!
Джура быстро сел и пытливо посмотрел на Чжао. - Чего ты ждешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159