юрты врагов разберешь на дрова!
В сорокадневных пустынях пески, но ты в них откроешь, Джура, родники.
Там, среди самоцветных камней, будешь поить и мыть коней!
Будь Кипчакбаю другом ты - жизнью станут эти мечты!
Лучших коней - жеребцов и кобыл, - чтобы огонь под копытами бил,
Сильной и ловкой рукою в борьбе лучших коней ты добудешь себе.
Время настало: на волю пора, сердце железное, храбрый Джура,
С жилами крепче каменных гор, взором, пылающим, словно костер!
Будь Кипчакбаю другом ты - жизнью станут эти мечты!
В яме глубокой сохнешь ты, беркут, рожденный для высоты.
Дева Зейнеб, светлее дня, сядет сзади тебя на коня.
Будь Кипчакбаю другом ты - жизнью станут эти мечты!
Звучание струн наполняло уши Джуры свистом горного ветра, звоном потоков и гулом битв. Он невольно застонал. Мечты о свободной и счастливой военной жизни, о мести, претворившись в надежду, поддерживали молодого охотника, помогая ему переносить неволю.
Любовь к родным горам, родному кишлаку зажгла его глаза ярким блеском и окрасила щеки румянцем. Этот румянец был отблеском того внутреннего пожара, в котором сгорали его мальчишеские и юношеские заблуждения.
И вот самые сокровенные мысли и надежды, затаенные глубоко в душе молодого охотника, враги вырвали и бросили ему в лицо! Слова: «Будь Кипчакбаю другом ты - жизнью станут эти мечты!» - ранили его насмерть.
Басмачи - это раскаленные шомпола, кровь, страдания, горе и слезы. А Зейнеб, его Зейнеб!… От этих песен можно сойти с ума! - «О благоуханное дыхание молодости! - пел Махмуд. - О свобода, свобода, свобода, свобода!…»
- Замолчи, проклятый, замолчи! - закричал Джура. Басмачи, сидевшие возле Кипчакбая, вскочили, выставив вперед ружья.
- Пой, - усмехаясь, приказал Кипчакбай перепуганному Махмуду. И тот продолжал петь.
Джура бросился на певца, но стража Кипчакбая оттолкнула его. Тогда он закрыл руками уши, но Кипчакбай велел завязать ему руки на спине.
- Не мучь! Лучше убей! - кричал Джура.
- Сознайся: ты убил Артабека? - сладким голосом спросил Кипчакбай.
- Да, я! Я никогда не скрывал этого.
- Ты откровенно сознаешься! Тем лучше. А куда дел фирман Ага- хана!
- Я не видел никакого фирмана. Много всяких бумажек было в его сумке, я все выбросил.
- Ты должен знать, где фирман! Скажи, и я отпущу тебя на волю.
- Если бы я нашел фирман, я отдал бы его Козубаю или пограничникам! - Джура насупился.
- А сколько бойцов в отряде Козубая?… Молчишь? Значит, не хочешь быть мне другом? Пой, Махмуд! - приказал Кипчакбай, возбужденно потирая пухлые руки.
По приказу Кипчакбая возле Джуры поставили блюдо плова. Аромат риса и жареного мяса разносился вокруг голодного Джуры, но он не желал принимать еду из рук врагов.
- Говори! - приказал Кипчакбай, вскочив с помоста и подходя к узнику.
Джура сжался и изо всех сил ударил Кипчакбая ногой в живот. Кипчакбай упал. Невероятным усилием Джура разорвал веревки, разбросал стражу и подбежал к забору, но слуги Кипчакбая сбили его с ног.
- Отойдите, отойдите! - кричал, придя в себя, бледный от злости Кипчакбай. Он выхватил маузер.
- Почтенный Кипчакбай, вы все ещё считаете себя знатоком человеческих душ? - спросил, выходя из дома, высокий голубоглазый человек.
- Это большевик! - кричал Кипчакбай, размахивая маузером. - Он коммунист и чекист. Его необходимо убить.
- Не надо преувеличивать. Ведь он почти подросток. Говорят, ему нет и семнадцати лет. Имам Балбак поручил мне потолковать с ним. Сожалею, но мне придется обойтись без ваших песенных методов. Чтобы из камня высечь искру, надо крепко ударить кремнем. - Вряд ли ваша индийская практика поможет вам в этом случае, - ответил Кипчакбай, успокаиваясь. - Вы не знаете памирских горцев. Его уже пытали джигиты Тагая - его не сломила боль. Я взывал к его уму, пытался прельстить его богатством и славой - он, дикарь, не понял своей выгоды. Сейчас я нашел слабые струны его души. Это его самое уязвимое место. Но я подчиняюсь приказу имама. - Кипчакбай низко поклонился.
V
Потянулись мучительные дни. Теперь пленников по очереди часто уводили на допрос. Сквозь решетку в яму падал снег, и арестованные жались к стенам, дрожа от холода.
Джура стал ещё более молчаливым, угрюмым и раздражительным. Он похудел, кашлял и по целым дням неподвижно лежал на спине. Он так тосковал, что Саид как-то подсел к нему и сказал: - Эй, Джура, ты стал как баба. Хоть рассердись или ударь меня!
Это не развеселило Джуру. Не утешали его и обещания Чжао, что скоро настанет время, когда они возвратятся на родину. Узникам стали давать ещё меньше еды. Сторожа издевались над ними и бросали в них кусками дерева, будили их криками среди ночи, часто не давали воды. Все это делалось по приказанию Кипчакбая. Однажды Джура взял у Саида обломок ножа и вырезал из дерева собаку.
- Вот мой Тэке, - сказал он.
Чжао и Саид удивились тонкой работе. Деревянная собака очень походила на живую.
- Эту игрушку можно продать, - сказал практичный Саид. - Теперь ты, Джура, можешь кормить и себя и нас. Мы попросим сторожей, и они будут продавать твои изделия на базаре. Джура вырезал медведя, лису, хорька. Саид попросил у охраны отпустить его на базар. Ему ответили, что это им запрещено. Саид бросил наверх фигурки и попросил продать их, а на вырученные деньги купить им немного еды.
Узники нетерпеливо ждали. На третий день один из сторожей наклонился над ямой. Лицо его было в синяках, глаза красные. - Плохо! - сказал Чжао, увидев его злое лицо. - Я продал игрушки, - сказал сторож, - и выпил за ваше здоровье. Берите! - Он бросил им сверток.
Узники развернули его. Там были лепешки, немного мяса и вареного риса.
- Давайте опять игрушки - продам, - сказал сторож. - Только уговор: давайте мне одному!
Джура с увлечением вырезал деревянные фигурки: барса с двигающимися ногами, орла, голову которого можно было заменить головой человека. Деревянные орлы были у него в детстве, а барса с двигающимися ногами он придумал сам.
Однажды сторож, продав игрушки, отодвинул решетку и сказал: - Слушай, охотник! За твою игрушку - помнишь, ты вырезал девушку у костра и двух охотников, из которых один целится ей в грудь, а другой стоит возле двух собак, - хорошо заплатили. Вот вам еда! - И он сбросил сверток с лепешками и мясом. - А ты не знаешь, кто купил? - спросил Чжао. - Жена курбаши Тагая, красавица Зейнеб, - ответил сторож и задвинул решетку.
СТАРУХА КУРЛЯУШ ДЕЙСТВУЕТ
I
В одном из больших кишлаков Кашгарии в юрте собралось много женщин. Они чинно уселись у стен вокруг костра. На разостланном достурхане - скатерти лежали яства. Были здесь мурабба - мармелад из мелко нарезанной моркови, вымоченной в сахарном сиропе, кишалле - крем из толченого сахара, взбитый на яичном белке, и много других сладких и вкусных вещей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159
В сорокадневных пустынях пески, но ты в них откроешь, Джура, родники.
Там, среди самоцветных камней, будешь поить и мыть коней!
Будь Кипчакбаю другом ты - жизнью станут эти мечты!
Лучших коней - жеребцов и кобыл, - чтобы огонь под копытами бил,
Сильной и ловкой рукою в борьбе лучших коней ты добудешь себе.
Время настало: на волю пора, сердце железное, храбрый Джура,
С жилами крепче каменных гор, взором, пылающим, словно костер!
Будь Кипчакбаю другом ты - жизнью станут эти мечты!
В яме глубокой сохнешь ты, беркут, рожденный для высоты.
Дева Зейнеб, светлее дня, сядет сзади тебя на коня.
Будь Кипчакбаю другом ты - жизнью станут эти мечты!
Звучание струн наполняло уши Джуры свистом горного ветра, звоном потоков и гулом битв. Он невольно застонал. Мечты о свободной и счастливой военной жизни, о мести, претворившись в надежду, поддерживали молодого охотника, помогая ему переносить неволю.
Любовь к родным горам, родному кишлаку зажгла его глаза ярким блеском и окрасила щеки румянцем. Этот румянец был отблеском того внутреннего пожара, в котором сгорали его мальчишеские и юношеские заблуждения.
И вот самые сокровенные мысли и надежды, затаенные глубоко в душе молодого охотника, враги вырвали и бросили ему в лицо! Слова: «Будь Кипчакбаю другом ты - жизнью станут эти мечты!» - ранили его насмерть.
Басмачи - это раскаленные шомпола, кровь, страдания, горе и слезы. А Зейнеб, его Зейнеб!… От этих песен можно сойти с ума! - «О благоуханное дыхание молодости! - пел Махмуд. - О свобода, свобода, свобода, свобода!…»
- Замолчи, проклятый, замолчи! - закричал Джура. Басмачи, сидевшие возле Кипчакбая, вскочили, выставив вперед ружья.
- Пой, - усмехаясь, приказал Кипчакбай перепуганному Махмуду. И тот продолжал петь.
Джура бросился на певца, но стража Кипчакбая оттолкнула его. Тогда он закрыл руками уши, но Кипчакбай велел завязать ему руки на спине.
- Не мучь! Лучше убей! - кричал Джура.
- Сознайся: ты убил Артабека? - сладким голосом спросил Кипчакбай.
- Да, я! Я никогда не скрывал этого.
- Ты откровенно сознаешься! Тем лучше. А куда дел фирман Ага- хана!
- Я не видел никакого фирмана. Много всяких бумажек было в его сумке, я все выбросил.
- Ты должен знать, где фирман! Скажи, и я отпущу тебя на волю.
- Если бы я нашел фирман, я отдал бы его Козубаю или пограничникам! - Джура насупился.
- А сколько бойцов в отряде Козубая?… Молчишь? Значит, не хочешь быть мне другом? Пой, Махмуд! - приказал Кипчакбай, возбужденно потирая пухлые руки.
По приказу Кипчакбая возле Джуры поставили блюдо плова. Аромат риса и жареного мяса разносился вокруг голодного Джуры, но он не желал принимать еду из рук врагов.
- Говори! - приказал Кипчакбай, вскочив с помоста и подходя к узнику.
Джура сжался и изо всех сил ударил Кипчакбая ногой в живот. Кипчакбай упал. Невероятным усилием Джура разорвал веревки, разбросал стражу и подбежал к забору, но слуги Кипчакбая сбили его с ног.
- Отойдите, отойдите! - кричал, придя в себя, бледный от злости Кипчакбай. Он выхватил маузер.
- Почтенный Кипчакбай, вы все ещё считаете себя знатоком человеческих душ? - спросил, выходя из дома, высокий голубоглазый человек.
- Это большевик! - кричал Кипчакбай, размахивая маузером. - Он коммунист и чекист. Его необходимо убить.
- Не надо преувеличивать. Ведь он почти подросток. Говорят, ему нет и семнадцати лет. Имам Балбак поручил мне потолковать с ним. Сожалею, но мне придется обойтись без ваших песенных методов. Чтобы из камня высечь искру, надо крепко ударить кремнем. - Вряд ли ваша индийская практика поможет вам в этом случае, - ответил Кипчакбай, успокаиваясь. - Вы не знаете памирских горцев. Его уже пытали джигиты Тагая - его не сломила боль. Я взывал к его уму, пытался прельстить его богатством и славой - он, дикарь, не понял своей выгоды. Сейчас я нашел слабые струны его души. Это его самое уязвимое место. Но я подчиняюсь приказу имама. - Кипчакбай низко поклонился.
V
Потянулись мучительные дни. Теперь пленников по очереди часто уводили на допрос. Сквозь решетку в яму падал снег, и арестованные жались к стенам, дрожа от холода.
Джура стал ещё более молчаливым, угрюмым и раздражительным. Он похудел, кашлял и по целым дням неподвижно лежал на спине. Он так тосковал, что Саид как-то подсел к нему и сказал: - Эй, Джура, ты стал как баба. Хоть рассердись или ударь меня!
Это не развеселило Джуру. Не утешали его и обещания Чжао, что скоро настанет время, когда они возвратятся на родину. Узникам стали давать ещё меньше еды. Сторожа издевались над ними и бросали в них кусками дерева, будили их криками среди ночи, часто не давали воды. Все это делалось по приказанию Кипчакбая. Однажды Джура взял у Саида обломок ножа и вырезал из дерева собаку.
- Вот мой Тэке, - сказал он.
Чжао и Саид удивились тонкой работе. Деревянная собака очень походила на живую.
- Эту игрушку можно продать, - сказал практичный Саид. - Теперь ты, Джура, можешь кормить и себя и нас. Мы попросим сторожей, и они будут продавать твои изделия на базаре. Джура вырезал медведя, лису, хорька. Саид попросил у охраны отпустить его на базар. Ему ответили, что это им запрещено. Саид бросил наверх фигурки и попросил продать их, а на вырученные деньги купить им немного еды.
Узники нетерпеливо ждали. На третий день один из сторожей наклонился над ямой. Лицо его было в синяках, глаза красные. - Плохо! - сказал Чжао, увидев его злое лицо. - Я продал игрушки, - сказал сторож, - и выпил за ваше здоровье. Берите! - Он бросил им сверток.
Узники развернули его. Там были лепешки, немного мяса и вареного риса.
- Давайте опять игрушки - продам, - сказал сторож. - Только уговор: давайте мне одному!
Джура с увлечением вырезал деревянные фигурки: барса с двигающимися ногами, орла, голову которого можно было заменить головой человека. Деревянные орлы были у него в детстве, а барса с двигающимися ногами он придумал сам.
Однажды сторож, продав игрушки, отодвинул решетку и сказал: - Слушай, охотник! За твою игрушку - помнишь, ты вырезал девушку у костра и двух охотников, из которых один целится ей в грудь, а другой стоит возле двух собак, - хорошо заплатили. Вот вам еда! - И он сбросил сверток с лепешками и мясом. - А ты не знаешь, кто купил? - спросил Чжао. - Жена курбаши Тагая, красавица Зейнеб, - ответил сторож и задвинул решетку.
СТАРУХА КУРЛЯУШ ДЕЙСТВУЕТ
I
В одном из больших кишлаков Кашгарии в юрте собралось много женщин. Они чинно уселись у стен вокруг костра. На разостланном достурхане - скатерти лежали яства. Были здесь мурабба - мармелад из мелко нарезанной моркови, вымоченной в сахарном сиропе, кишалле - крем из толченого сахара, взбитый на яичном белке, и много других сладких и вкусных вещей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159