конкуренты сожрали бы нас без соли и перца под дружный хохот газетчиков. Возвращайся в Кольмар. Все бутылки распечатать, слить обратно и через месяц провести дополнительное осветление. Эту работу не оплачивать, а за испорченные пробки я вычту из твоей зарплаты.
– Не хотел бы я быть твоим подчиненным, Нижегородский, – сказал Каратаев за ужином.
– Ты лучше расскажи, как тут наш Альфи? – спросил Вадим.
По возвращении он увидел на стене их гостиной несколько рисунков тонущего «Титаника». Они были заключены в белые паспарту, защищены стеклом и обрамлены деревянными рамками из тонкого черного багета.
– Между прочим, – сказал Каратаев, когда компаньоны перешли в гостиную и Нижегородский принялся раскуривать сигару, – Адольф весьма вежливый молодой человек. Мы проговорили больше часа, и исключительно о живописи и музыке. Потом я передал ему твою контрамарку и хотел купить у него эти три рисунка, но он подарил их мне, отказавшись от денег.
– Ну еще бы! – хмыкнул Вадим. – Моя контрамарка с лихвой окупит весь его альбом.
– А ты не встречал его на фестивале? – спросил Савва.
Вадим покачал головой:
– К счастью, нет. Я не большой любитель немецкой героической классики. Все эти гномы, русалки и валькирии мне как-то неинтересны. Вот «Руслана и Людмилу» Глинки я послушал бы с удовольствием. Это наше.
– Так съезди в Россию, пока еще не поздно.
– Боюсь.
– Чего? – удивился Каратаев.
– Боюсь, что не смогу вернуться, – вздохнул Нижегородский. – Засосет и останусь. А что потом? Куда податься, когда начнется вся эта свистопляска? К Деникину? К Врангелю? А потом? «Корабль „Император“ застыл как стрела…» Нет, кабы не знать наперед, что будет, было бы проще. Наши знания там, Савва, только раздавят нас неотвратимой безысходностью. Я не раз уже думал об этом.
– Ладно, Вадим, расскажи лучше о Байройте, – решил отойти от грустной темы Каратаев. – Неужели ни с кем не познакомился, например, в театральной ложе?
– Я же говорю, что из трех или четырех моих посещений Фестшпильхауса я ни разу не досидел и до середины, и только один раз по уважительной причине. Да! – вспомнил что-то Нижегородский. – Я же тебе не рассказывал. Этой самой уважительной причиной стала зубная боль. Расшаталась старая пломба на зубе мудрости, ну и пришлось идти искать дантиста. Нашел одного старичка, эдакого доктора Айболита, сажусь в кресло и прошу вырвать остатки моей мудрости к чертовой матери. Ты не был здесь еще у стоматолога?.. Нет?.. Значит, тебе еще предстоит встреча с современной бормашиной. Я как на нее поглядел, так сразу и решил: только ампутация. – Рассказывая, Вадим дразнил обутой в домашнюю тапку ногой рычащего Густава. – Так вот, прошу вырвать зуб, после чего открываю пошире рот и зажмуриваюсь. Айболит начинает обследовать содержимое моей ротовой полости, постукивать там по тому, что еще осталось… Ах ты, мерзавец, уже кусаться научился?
Густав вцепился зубами в носок тапки и рвал его из стороны в сторону.
– Ну? – спросил Каратаев. – Дальше-то что?
– А дальше, – Нижегородский отпихнул мопса, пригрозив пальцем, – дальше я долго врал старичку про свою пломбу и, главное, про два верхних резца. – Он приподнял пальцем верхнюю губу и прошепелявил: – Вот про эти вот.
– Ну?
– Вот тебе и ну. Родные-то я потерял в Приполярном Урале, когда оступился и под тяжестью рюкзака шмякнулся мордой об скалу. Видишь, даже шрам на губе остался. А эти мне сделали из какой-то керамики в районной поликлинике в Новосибе. Здешний Айболит, понятное дело, такого еще не видел и принялся рассматривать диковинку. Хорошо еще, что в нашем институте сотрудникам запрещалось украшать рты драгоценными каменьями. Пришлось врать, что я вставлял зубы в Штатах. Там, мол, давно практикуют новые технологии протезирования. «Ага, – говорю, – на Пятьдесят шестой улице рядом с аптекой, что на углу с Пятой авеню. Рекомендую обязательно съездить для обмена опытом». – Нижегородский подобрал с пола присмиревшего мопса и откинулся с ним на спинку кресла. – Вот так, Саввушка, и не хочешь, а проколешься.
А через несколько дней газеты запестрели сообщениями об обнаружении в Египте первого неразграбленного захоронения фараона. Имя Тутанхамона, известное дотоле лишь специалистам, было теперь у всех на слуху. В иллюстрированных журналах появились цветные фотографии и рисунки с изображением находок, а также портреты радостных виновников этого события. Теодор Дэвис, еще недавно заявлявший, что Долина Царей исчерпана, в пространных интервью корреспондентам популярных изданий теперь убедительно доказывал, что последнее, что он искал в Царском ущелье, – это именно Тутанхамон. Он, оказывается, был совершенно убежден, что последний фараон Восемнадцатой династии находится где-то здесь, и заражал своей верой остальных соратников. О некоем туристе, показавшем нужное место, разумеется, не было никаких упоминаний.
Еще через неделю корреспондент «Пари-матч» задал американцу вопрос: не читал ли мистер Дэвис один очень интересный рассказ, опубликованный там-то и там-то? «Читал, – был ответ, – но уже после обнаружения склепа». А как мистер Дэвис может объяснить такую прозорливость автора, за несколько месяцев до «открытия века» предсказавшего точное место захоронения? «Да очень просто: автор, вероятно, хорошо осведомлен о проводившихся в Царском ущелье раскопках и просто-напросто указал тот район некрополя, где еще никто не пробовал копать. Указал, разумеется, наугад и, кстати говоря, далеко не так точно, как вы думаете». Хорошо, не успокаивался дотошный репортер, а как тогда объяснить, что он угадал и кое-что из содержимого погребального склепа и, самое главное, откуда он знал, что могильник не тронут? «А вы найдите того, кто это написал, и задайте все свои вопросы ему, – совершенно невозмутимо отвечал Дэвис. – Одни пишут, другие же ищут и находят!»
Начало было положено. Как и предполагал Каратаев, журналисты с радостью ухватились за эту тему. Очень скоро история с рассказом муссировалась во всех крупных газетах и журналах. Автора просили откликнуться, рассказать о себе и открыть наконец источник своих знаний. Поскольку этого не произошло, многие газеты и журналы, посчитав, что авторское право не может принадлежать невидимке, перепечатали «Проклятие долины». Появился рассказ и в виде отдельной книжки с иллюстрациями. Лондонская «Таймс» выразила протест, к которому присоединился и «Прусский путешественник». Возник скандал. Первоиздатели доказывали, что в отсутствие A.F. только они имеют права на его труд и даже обязаны блюсти его законные интересы. Кто-то пустил слух, что A.F. в далеком путешествии, потому и не отвечает, а один газетчик прямо заявил, что видел, как еще в прошлом году этот самый A.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142
– Не хотел бы я быть твоим подчиненным, Нижегородский, – сказал Каратаев за ужином.
– Ты лучше расскажи, как тут наш Альфи? – спросил Вадим.
По возвращении он увидел на стене их гостиной несколько рисунков тонущего «Титаника». Они были заключены в белые паспарту, защищены стеклом и обрамлены деревянными рамками из тонкого черного багета.
– Между прочим, – сказал Каратаев, когда компаньоны перешли в гостиную и Нижегородский принялся раскуривать сигару, – Адольф весьма вежливый молодой человек. Мы проговорили больше часа, и исключительно о живописи и музыке. Потом я передал ему твою контрамарку и хотел купить у него эти три рисунка, но он подарил их мне, отказавшись от денег.
– Ну еще бы! – хмыкнул Вадим. – Моя контрамарка с лихвой окупит весь его альбом.
– А ты не встречал его на фестивале? – спросил Савва.
Вадим покачал головой:
– К счастью, нет. Я не большой любитель немецкой героической классики. Все эти гномы, русалки и валькирии мне как-то неинтересны. Вот «Руслана и Людмилу» Глинки я послушал бы с удовольствием. Это наше.
– Так съезди в Россию, пока еще не поздно.
– Боюсь.
– Чего? – удивился Каратаев.
– Боюсь, что не смогу вернуться, – вздохнул Нижегородский. – Засосет и останусь. А что потом? Куда податься, когда начнется вся эта свистопляска? К Деникину? К Врангелю? А потом? «Корабль „Император“ застыл как стрела…» Нет, кабы не знать наперед, что будет, было бы проще. Наши знания там, Савва, только раздавят нас неотвратимой безысходностью. Я не раз уже думал об этом.
– Ладно, Вадим, расскажи лучше о Байройте, – решил отойти от грустной темы Каратаев. – Неужели ни с кем не познакомился, например, в театральной ложе?
– Я же говорю, что из трех или четырех моих посещений Фестшпильхауса я ни разу не досидел и до середины, и только один раз по уважительной причине. Да! – вспомнил что-то Нижегородский. – Я же тебе не рассказывал. Этой самой уважительной причиной стала зубная боль. Расшаталась старая пломба на зубе мудрости, ну и пришлось идти искать дантиста. Нашел одного старичка, эдакого доктора Айболита, сажусь в кресло и прошу вырвать остатки моей мудрости к чертовой матери. Ты не был здесь еще у стоматолога?.. Нет?.. Значит, тебе еще предстоит встреча с современной бормашиной. Я как на нее поглядел, так сразу и решил: только ампутация. – Рассказывая, Вадим дразнил обутой в домашнюю тапку ногой рычащего Густава. – Так вот, прошу вырвать зуб, после чего открываю пошире рот и зажмуриваюсь. Айболит начинает обследовать содержимое моей ротовой полости, постукивать там по тому, что еще осталось… Ах ты, мерзавец, уже кусаться научился?
Густав вцепился зубами в носок тапки и рвал его из стороны в сторону.
– Ну? – спросил Каратаев. – Дальше-то что?
– А дальше, – Нижегородский отпихнул мопса, пригрозив пальцем, – дальше я долго врал старичку про свою пломбу и, главное, про два верхних резца. – Он приподнял пальцем верхнюю губу и прошепелявил: – Вот про эти вот.
– Ну?
– Вот тебе и ну. Родные-то я потерял в Приполярном Урале, когда оступился и под тяжестью рюкзака шмякнулся мордой об скалу. Видишь, даже шрам на губе остался. А эти мне сделали из какой-то керамики в районной поликлинике в Новосибе. Здешний Айболит, понятное дело, такого еще не видел и принялся рассматривать диковинку. Хорошо еще, что в нашем институте сотрудникам запрещалось украшать рты драгоценными каменьями. Пришлось врать, что я вставлял зубы в Штатах. Там, мол, давно практикуют новые технологии протезирования. «Ага, – говорю, – на Пятьдесят шестой улице рядом с аптекой, что на углу с Пятой авеню. Рекомендую обязательно съездить для обмена опытом». – Нижегородский подобрал с пола присмиревшего мопса и откинулся с ним на спинку кресла. – Вот так, Саввушка, и не хочешь, а проколешься.
А через несколько дней газеты запестрели сообщениями об обнаружении в Египте первого неразграбленного захоронения фараона. Имя Тутанхамона, известное дотоле лишь специалистам, было теперь у всех на слуху. В иллюстрированных журналах появились цветные фотографии и рисунки с изображением находок, а также портреты радостных виновников этого события. Теодор Дэвис, еще недавно заявлявший, что Долина Царей исчерпана, в пространных интервью корреспондентам популярных изданий теперь убедительно доказывал, что последнее, что он искал в Царском ущелье, – это именно Тутанхамон. Он, оказывается, был совершенно убежден, что последний фараон Восемнадцатой династии находится где-то здесь, и заражал своей верой остальных соратников. О некоем туристе, показавшем нужное место, разумеется, не было никаких упоминаний.
Еще через неделю корреспондент «Пари-матч» задал американцу вопрос: не читал ли мистер Дэвис один очень интересный рассказ, опубликованный там-то и там-то? «Читал, – был ответ, – но уже после обнаружения склепа». А как мистер Дэвис может объяснить такую прозорливость автора, за несколько месяцев до «открытия века» предсказавшего точное место захоронения? «Да очень просто: автор, вероятно, хорошо осведомлен о проводившихся в Царском ущелье раскопках и просто-напросто указал тот район некрополя, где еще никто не пробовал копать. Указал, разумеется, наугад и, кстати говоря, далеко не так точно, как вы думаете». Хорошо, не успокаивался дотошный репортер, а как тогда объяснить, что он угадал и кое-что из содержимого погребального склепа и, самое главное, откуда он знал, что могильник не тронут? «А вы найдите того, кто это написал, и задайте все свои вопросы ему, – совершенно невозмутимо отвечал Дэвис. – Одни пишут, другие же ищут и находят!»
Начало было положено. Как и предполагал Каратаев, журналисты с радостью ухватились за эту тему. Очень скоро история с рассказом муссировалась во всех крупных газетах и журналах. Автора просили откликнуться, рассказать о себе и открыть наконец источник своих знаний. Поскольку этого не произошло, многие газеты и журналы, посчитав, что авторское право не может принадлежать невидимке, перепечатали «Проклятие долины». Появился рассказ и в виде отдельной книжки с иллюстрациями. Лондонская «Таймс» выразила протест, к которому присоединился и «Прусский путешественник». Возник скандал. Первоиздатели доказывали, что в отсутствие A.F. только они имеют права на его труд и даже обязаны блюсти его законные интересы. Кто-то пустил слух, что A.F. в далеком путешествии, потому и не отвечает, а один газетчик прямо заявил, что видел, как еще в прошлом году этот самый A.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142