Движок… движок «майбах», из тех, что граф Цеппелин подвешивает сейчас на свои дирижабли. Ста шестидесяти лошадей для начала более чем достаточно. Что там еще? Ах, да: сварку пока придется заменить клепкой, а броню уменьшим вдвое – у противника все равно нет противотанковой артиллерии.
– Все? – равнодушно поинтересовался Каратаев.
– А что, что-то упустил? Наймем с десяток толковых инженеров, запатентуем все от концепта до последнего узла с «ноу-хау», после чего разместим заказы, лучше всего на паровозостроительных заводах, и к следующему лету построим десяток машин. Покажем их генералам и…
– И подсчитаем убытки. – Савва встал и направился в гостиную. – Ха! Ты думаешь, генералы поймут? Это тебе не вермут рекламировать. И потом, ты что, хочешь, чтобы немцы уже в следующем году взяли Париж, а через месяц Москву?
– Вот тут ты прав, – минут через пять, дымя сигаретой в гостиной, согласился Нижегородский. – Это не годится. Так мы здесь все поставим с ног на голову. Надо поискать что-то такое, что не повлияет на ход войны.
– Да не нужно ничего искать. Оставь ты хоть войну в покое. Между прочим, вчера, когда тебя не было, фельдъегерь доставил депешу из Берлина.
– Да ну!
– В августе нас с тобой приглашают на «Кильскую неделю». Состоится традиционная регата, после которой запланированы образцово-показательные стрельбы Кайзер-марине с последующим банкетом. Как всегда, ожидается много важных персон, иностранные дипломаты и всякие там атташе. Я уж не говорю об императоре. Но увы, – Каратаев вздохнул, – в августе уже будет не до банкетов. В общем, я от нашего имени письменно поблагодарил адмирала фон Ингеноля и заверил его в нашем непременнейшем присутствии.
Молчавший последние несколько минут Копытько недоуменно крутил головой, глядя то на одного соотечественника, то на другого. Наконец он не вытерпел:
– Ребята, вы что, водите здесь дружбу с адмиралами?
* * *
– А ты давно встречался с нашим Альфи? – спросил как-то Вадим компаньона.
– С Гитлером? В феврале. А что?
– А я видел его недавно. Совершенно случайно. Он шел по улице в обществе какой-то дамы. Довольно молодой и привлекательной дамы.
Каратаев отложил газету и озабоченно покачал головой:
– Это плохо.
– Что ж хорошего, – согласился Нижегородский.
– Это очень плохо!
– Так и я про то.
– Как он себя вел?
– Как обычно – болтал без умолку. Что-то об архитектуре: «Этот дом стоит не на месте, тот – вообще нужно сровнять с землей и построить новый».
– Он тебя заметил?
– Нет. Я сидел в машине в шоферских очках, а все его внимание было приковано к спутнице.
– Не хватало еще, чтобы Альфи увлекся тут бабой и не пошел на войну, – задумчиво произнес Каратаев.
– Вот именно, – поддакнул Нижегородский. – На кой нам тогда такая война.
– Нет, нет. Ты не прав. Война все равно нужна. Гитлер не создан для длительной привязанности, и его натура рано или поздно все равно проявится. Вот только без крестов и военного прошлого добиться своего ему будет намного сложнее. – Савва решительно посмотрел на Вадима. – Придется с ним повидаться.
– И что ты скажешь? «Бросьте, граф, заниматься глупостями, вас ждут великие дела»?
– Не знаю, но повидаться нужно. – Каратаев нажал кнопку звонка. – Ага! Пауль, – обратился он к пришедшему на вызов секретарю. – Ты-то как раз и нужен. Помнишь того типа… ну, того с усиками, который еще подарил нам эти картинки? – Он показал на три висящих на стене паспарту с тонущим «Титаником».
– Вы имеете в виду венского художника?
– Да. Его зовут Гитлер. Я дам тебе адрес, ты, пожалуйста, разыщи этого человека и пригласи к нам в удобное для него время. Скажи… Что же сказать? Ага! Скажи, что Август Флейтер хочет подарить ему пару книг.
Через день они собирали в дорогу Якова Борисовича. Пауль привез его с двумя огромными чемоданами, и Нижегородский недоумевал, зачем тащить через океан столько барахла.
– Вот два чека по тысяче долларов, – Вадим положил на стол перед Копытько два длинных бланка. – Здесь пятьсот баксов наличными. Остальные деньги на вашем счету в «Бэнк оф Нью-Йорк». Это на углу… Впрочем, сами найдете. Ведите себя хорошо, игорные заведения обходите стороной. А теперь подпишите-ка одну бумажку.
– Какую еще бумажку? – поднял брови наполеоновед.
Нижегородский извлек из кармана своего халата связку из двух длиннющих ключей и отпер сейф.
– Вот эту. Зачитываю: «Я, Ярослав Копытман, своей подписью на этом документе удостоверяю, что не имею никаких претензий к господам Августу Максимилиану Флейтеру и Вацлаву Пикарту, которые на момент подписания документа являются подданным Германского императора. Я обязуюсь никогда и ни при каких обстоятельствах не называть публично имена этих людей, адреса их проживания и не сообщать кому-либо подробности, имеющие отношение к означенным лицам. Если же я вольно или невольно не сдержу своего обещания и этот факт будет подтвержден юридически, я обязуюсь выплатить указанным господам взятую у них в качестве беспроцентного займа сумму в размере пятидесяти тысяч североамериканских долларов. В противном случае займ считается безвозмездным и возврата не требует. Составлено в городе Мюнхене, Германия, Королевство Бавария, 2 июня 1914 г.».
– Зачем это? – сморщился Копытько. – Нельзя было расстаться по-простому, бумажные вы люди?
– Подписывайте. Это всего лишь обещание нас позабыть.
Экс-профессор укоризненно покачал головой, вздохнул и расписался. Каратаев, вероятно из нежелания присутствовать при прощании, сухо пожелал Якову Борисовичу всего наилучшего и, сказав, что отправляется в парикмахерскую, ушел.
– Ну-с, присядем перед дорогой, – сказал Нижегородский, опускаясь на стул. – Садись, садись, Павел, таков обычай. Вот так. А теперь вставай, нечего рассиживаться.
Они спустились вниз. Нэлли передала Паулю корзинку с провизией, и все, включая Гебхарда, вышли во двор. На улице отъезжающих уже поджидало такси.
– Довезешь его до Бремена, посадишь на пароход и дождешься, когда тот отчалит, – наставлял Пауля Нижегородский.
Возле урчащего таксомотора с открытым верхом стояли шофер и еще какой-то человек. Пауль, Копытько и Нижегородский вышли за ворота и направились к автомобилю. Увидав их, шофер распахнул заднюю дверцу, а разговаривавший с ним узкоплечий молодой человек с прямоугольными черными усиками обернулся. Узнав Нижегородского, он снял котелок и вежливо поклонился.
– А-а-а, господин… – Вадим на секунду замешкался. – Э-э-э… художник! Господин Флейтер ненадолго отлучился, так что придется немного подождать. Сию минуту, я вас провожу. Проходите пока во двор.
Шедший позади Копытько вдруг замедлил шаг и, уставившись на того, кого назвали «художником», неожиданно стал описывать большую дугу, обходя его стороной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142
– Все? – равнодушно поинтересовался Каратаев.
– А что, что-то упустил? Наймем с десяток толковых инженеров, запатентуем все от концепта до последнего узла с «ноу-хау», после чего разместим заказы, лучше всего на паровозостроительных заводах, и к следующему лету построим десяток машин. Покажем их генералам и…
– И подсчитаем убытки. – Савва встал и направился в гостиную. – Ха! Ты думаешь, генералы поймут? Это тебе не вермут рекламировать. И потом, ты что, хочешь, чтобы немцы уже в следующем году взяли Париж, а через месяц Москву?
– Вот тут ты прав, – минут через пять, дымя сигаретой в гостиной, согласился Нижегородский. – Это не годится. Так мы здесь все поставим с ног на голову. Надо поискать что-то такое, что не повлияет на ход войны.
– Да не нужно ничего искать. Оставь ты хоть войну в покое. Между прочим, вчера, когда тебя не было, фельдъегерь доставил депешу из Берлина.
– Да ну!
– В августе нас с тобой приглашают на «Кильскую неделю». Состоится традиционная регата, после которой запланированы образцово-показательные стрельбы Кайзер-марине с последующим банкетом. Как всегда, ожидается много важных персон, иностранные дипломаты и всякие там атташе. Я уж не говорю об императоре. Но увы, – Каратаев вздохнул, – в августе уже будет не до банкетов. В общем, я от нашего имени письменно поблагодарил адмирала фон Ингеноля и заверил его в нашем непременнейшем присутствии.
Молчавший последние несколько минут Копытько недоуменно крутил головой, глядя то на одного соотечественника, то на другого. Наконец он не вытерпел:
– Ребята, вы что, водите здесь дружбу с адмиралами?
* * *
– А ты давно встречался с нашим Альфи? – спросил как-то Вадим компаньона.
– С Гитлером? В феврале. А что?
– А я видел его недавно. Совершенно случайно. Он шел по улице в обществе какой-то дамы. Довольно молодой и привлекательной дамы.
Каратаев отложил газету и озабоченно покачал головой:
– Это плохо.
– Что ж хорошего, – согласился Нижегородский.
– Это очень плохо!
– Так и я про то.
– Как он себя вел?
– Как обычно – болтал без умолку. Что-то об архитектуре: «Этот дом стоит не на месте, тот – вообще нужно сровнять с землей и построить новый».
– Он тебя заметил?
– Нет. Я сидел в машине в шоферских очках, а все его внимание было приковано к спутнице.
– Не хватало еще, чтобы Альфи увлекся тут бабой и не пошел на войну, – задумчиво произнес Каратаев.
– Вот именно, – поддакнул Нижегородский. – На кой нам тогда такая война.
– Нет, нет. Ты не прав. Война все равно нужна. Гитлер не создан для длительной привязанности, и его натура рано или поздно все равно проявится. Вот только без крестов и военного прошлого добиться своего ему будет намного сложнее. – Савва решительно посмотрел на Вадима. – Придется с ним повидаться.
– И что ты скажешь? «Бросьте, граф, заниматься глупостями, вас ждут великие дела»?
– Не знаю, но повидаться нужно. – Каратаев нажал кнопку звонка. – Ага! Пауль, – обратился он к пришедшему на вызов секретарю. – Ты-то как раз и нужен. Помнишь того типа… ну, того с усиками, который еще подарил нам эти картинки? – Он показал на три висящих на стене паспарту с тонущим «Титаником».
– Вы имеете в виду венского художника?
– Да. Его зовут Гитлер. Я дам тебе адрес, ты, пожалуйста, разыщи этого человека и пригласи к нам в удобное для него время. Скажи… Что же сказать? Ага! Скажи, что Август Флейтер хочет подарить ему пару книг.
Через день они собирали в дорогу Якова Борисовича. Пауль привез его с двумя огромными чемоданами, и Нижегородский недоумевал, зачем тащить через океан столько барахла.
– Вот два чека по тысяче долларов, – Вадим положил на стол перед Копытько два длинных бланка. – Здесь пятьсот баксов наличными. Остальные деньги на вашем счету в «Бэнк оф Нью-Йорк». Это на углу… Впрочем, сами найдете. Ведите себя хорошо, игорные заведения обходите стороной. А теперь подпишите-ка одну бумажку.
– Какую еще бумажку? – поднял брови наполеоновед.
Нижегородский извлек из кармана своего халата связку из двух длиннющих ключей и отпер сейф.
– Вот эту. Зачитываю: «Я, Ярослав Копытман, своей подписью на этом документе удостоверяю, что не имею никаких претензий к господам Августу Максимилиану Флейтеру и Вацлаву Пикарту, которые на момент подписания документа являются подданным Германского императора. Я обязуюсь никогда и ни при каких обстоятельствах не называть публично имена этих людей, адреса их проживания и не сообщать кому-либо подробности, имеющие отношение к означенным лицам. Если же я вольно или невольно не сдержу своего обещания и этот факт будет подтвержден юридически, я обязуюсь выплатить указанным господам взятую у них в качестве беспроцентного займа сумму в размере пятидесяти тысяч североамериканских долларов. В противном случае займ считается безвозмездным и возврата не требует. Составлено в городе Мюнхене, Германия, Королевство Бавария, 2 июня 1914 г.».
– Зачем это? – сморщился Копытько. – Нельзя было расстаться по-простому, бумажные вы люди?
– Подписывайте. Это всего лишь обещание нас позабыть.
Экс-профессор укоризненно покачал головой, вздохнул и расписался. Каратаев, вероятно из нежелания присутствовать при прощании, сухо пожелал Якову Борисовичу всего наилучшего и, сказав, что отправляется в парикмахерскую, ушел.
– Ну-с, присядем перед дорогой, – сказал Нижегородский, опускаясь на стул. – Садись, садись, Павел, таков обычай. Вот так. А теперь вставай, нечего рассиживаться.
Они спустились вниз. Нэлли передала Паулю корзинку с провизией, и все, включая Гебхарда, вышли во двор. На улице отъезжающих уже поджидало такси.
– Довезешь его до Бремена, посадишь на пароход и дождешься, когда тот отчалит, – наставлял Пауля Нижегородский.
Возле урчащего таксомотора с открытым верхом стояли шофер и еще какой-то человек. Пауль, Копытько и Нижегородский вышли за ворота и направились к автомобилю. Увидав их, шофер распахнул заднюю дверцу, а разговаривавший с ним узкоплечий молодой человек с прямоугольными черными усиками обернулся. Узнав Нижегородского, он снял котелок и вежливо поклонился.
– А-а-а, господин… – Вадим на секунду замешкался. – Э-э-э… художник! Господин Флейтер ненадолго отлучился, так что придется немного подождать. Сию минуту, я вас провожу. Проходите пока во двор.
Шедший позади Копытько вдруг замедлил шаг и, уставившись на того, кого назвали «художником», неожиданно стал описывать большую дугу, обходя его стороной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142