И все же, приехав к полудню следующего дня в Шербур, он сразу же нанял такси, и они отправились в порт.
Парохода еще не было. Нижегородский разыскал кассы и совершенно свободно купил билет третьего класса. Ему не жалко было потратиться и на первый класс: что такое двадцать четыре тысячи французских франков в сравнении с задуманным. Нет, просто вероятность спасения пассажира третьего класса была значительно ниже, чем первого или второго, что и требовалось. Да и какой, к черту, из фюрера на тот момент пассажир первого класса. Это потом он должен стать лощеным и величественным. А сейчас еще, чего доброго, пристанет там к капитану со своими теориями, а этого нельзя допустить ни в коем случае. Старый Смит от его болтовни обязательно что-нибудь не так сделает, и они промахнутся мимо айсберга.
Но Вадим отдавал себе отчет в том, что, несмотря ни на что, Гитлер может и спастись. Стопроцентной гарантии не было.
– Кстати, Адольф, все хотел вас спросить: вы вообще плавать-то умеете? – задал он нескромный вопрос, когда они направлялись в санитарный корпус. Там иммигрантов третьего класса проверяли на наличие вшей и кожных заболеваний.
– Нет. Одно время, когда я бросил курить, то увлекся лыжами. Потом стало вообще не до спорта.
«Ну и ладненько, – решил Нижегородский. – А не утонешь, так простудишься насмерть с твоими-то легкими. А если даже и спасешься, то привезут тебя в Нью-Йорк. Так просто оттуда в Европу не выберешься».
– А почему вы спросили?
– От волнения, мой друг, исключительно от волнения. Шутка ли, путешествие через океан! Надеюсь, у вас нет вшей или проказы?
Вид парохода впечатлил их обоих. Он открылся им внезапно, когда в половине восьмого вечера они снова приехали в порт и завернули за угол большого пакгауза. Уже смеркалось. «Титаник», освещенный прожекторами, занимал собой все обозримое пространство. Четыре огромные, слегка отклоненные назад трубы цвета верблюжьей шерсти в верхней части были окрашены черным. Над тремя из них в колышущемся от угольного жара воздухе курился легкий дым. Четвертая труба была фальшивой. Она придавала пароходу солидности и делала силуэт судна более уравновешенным. Как мачты парусника помимо своей основной функции служили еще и его украшением, так и лишние трубы пароходов в те годы символизировали прогресс и мощь. Был даже случай, когда группа восточноевропейских иммигрантов отказалась грузиться на пароход потому, что он оказался двухтрубным, в то время как в их проспектах было напечатано изображение лайнера с тремя трубами. Никакие доводы администрации не помогли. Пришлось ждать гораздо более старый и тихоходный трехтрубник.
Белые надстройки «Титаника» отделяла от черного корпуса полуметровая полоса цвета охры, кажущаяся в свете прожекторов ярко-желтой. Борт его был настолько высок, что надстройки казались храмом на черной скале, а трап для пассажиров первого класса висел где-то в вышине, словно некий «чертов мост». Он был переброшен из четвертого или пятого этажа специально выстроенной для этой цели портовой постройки.
Несмотря на вечерний час, на причале скопилась огромная толпа, лишь малая часть которой состояла из провожающих. Некоторые из зевак приехали только для того, чтобы взглянуть на новое чудо «Линии Белая звезда». И они не пожалели об этом. И тем более они не пожалеют об этом спустя несколько дней, когда поймут, что были последними, кто видел «Титаник» с французского берега. Невдалеке за оградой, под присмотром не то портовой охраны, не то чиновников пароходства томилась большая толпа людей. Эмигранты, догадался Нижегородский. По всему было видно, что они уже не первую неделю проживали где-то поблизости, ожидая отправки за океан. Многие из них попались на удочку «Пула» – международной компании, занимающейся перевозкой эмигрантов в Америку. Соблазненные дешевыми билетами, эти выходцы с восточных окраин Европы теперь батрачили на «Пул», чтобы отработать свое пропитание и дожить до того момента, когда и для них подадут к причалу какой-никакой пароход.
– Ну как? – спросил Нижегородский, когда они остановились в некотором отдалении. – Как вам пароход?
– Величественно. Видя такое, гордишься, что ты человек.
– А я слышал, что инженер Эндрюс – автор проекта – еврей, – соврал Вадим.
– Не может быть! Вы не ошибаетесь? Но даже если и так… Что ж, я не отрицаю, что среди них много умелых людей. Тем-то они и опасны…
– Ладно, пойдемте. Сдается мне, что наш трап вон тот, нижний. Вы не потеряли медицинскую справку?..
– Даже не знаю, как вас благодарить, господин Пи-карт, – говорил Гитлер, когда они стояли возле перекидного моста, уходящего в плоскость черной, усеянной заклепками стены. – Вы проявили такую чуткость по отношению ко мне. Я искренне тронут…
Он еще что-то говорил, а Нижегородский смотрел, как озабоченная женщина вела по трапу за руку маленькую девочку. На душе у него скребли кошки.
– Идите уже, – сказал он Гитлеру. – Сначала доплывите до Америки, а потом уж благодарите. – Он заметил движение молодого человека и, чтобы не отвечать на рукопожатие, всунул в его правую руку ручку тяжелого чемодана. – Прощайте.
…Почти совсем стемнело. Убрали трапы, закрыли двери. Над акваторией порта проплыл густой и протяжный пароходный гудок. Когда его отзвук утонул где-то на западе в волнах Ла-Манша, десяток буксиров, обменявшись свистками, натянули тросы и, закрутив под собой водовороты черной воды, стали оттаскивать «Титаник» от причальной стенки. Шестьдесят тысяч тонн клепаной стали медленно сдвинулись с места. Порой возникала иллюзия, что это причал с толпой и постройками отваливает от расцвеченного электричеством железного острова. Сотни пассажиров смотрели с прогулочных палуб вниз и махали руками.
«В отношении Гитлера я всего лишь исправляю ошибку истории, – думал Нижегородский, глядя на отодвигающуюся от берега громаду. – Любой нормальный человек сделал бы на моем месте то же самое. Да и сейчас смерть его в воде будет несравнимо легче, чем кошмарное трехмесячное умирание в бункере спустя тридцать три года. Здесь он будет один. В прошлом – только нищета, амбиции и обида на судьбу, а там…»
Он посмотрел вверх. В одном из угловых окон капитанского мостика, в том, что располагалось в небольшой будочке по левому борту, он увидел лицо человека в форменной фуражке. Белая бородка не оставляла сомнений: вот главный виновник, соавтор «романа, написанного самой жизнью». Вадиму показалось, что они встретились взглядами. Ему почудился укор в глазах старого капитана, и он даже вздрогнул.
Нет, не может быть. Показалось.
В его душе царило смятение. Он знал, что осадок от этого смятения останется там на всю жизнь. Что он сделал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142
Парохода еще не было. Нижегородский разыскал кассы и совершенно свободно купил билет третьего класса. Ему не жалко было потратиться и на первый класс: что такое двадцать четыре тысячи французских франков в сравнении с задуманным. Нет, просто вероятность спасения пассажира третьего класса была значительно ниже, чем первого или второго, что и требовалось. Да и какой, к черту, из фюрера на тот момент пассажир первого класса. Это потом он должен стать лощеным и величественным. А сейчас еще, чего доброго, пристанет там к капитану со своими теориями, а этого нельзя допустить ни в коем случае. Старый Смит от его болтовни обязательно что-нибудь не так сделает, и они промахнутся мимо айсберга.
Но Вадим отдавал себе отчет в том, что, несмотря ни на что, Гитлер может и спастись. Стопроцентной гарантии не было.
– Кстати, Адольф, все хотел вас спросить: вы вообще плавать-то умеете? – задал он нескромный вопрос, когда они направлялись в санитарный корпус. Там иммигрантов третьего класса проверяли на наличие вшей и кожных заболеваний.
– Нет. Одно время, когда я бросил курить, то увлекся лыжами. Потом стало вообще не до спорта.
«Ну и ладненько, – решил Нижегородский. – А не утонешь, так простудишься насмерть с твоими-то легкими. А если даже и спасешься, то привезут тебя в Нью-Йорк. Так просто оттуда в Европу не выберешься».
– А почему вы спросили?
– От волнения, мой друг, исключительно от волнения. Шутка ли, путешествие через океан! Надеюсь, у вас нет вшей или проказы?
Вид парохода впечатлил их обоих. Он открылся им внезапно, когда в половине восьмого вечера они снова приехали в порт и завернули за угол большого пакгауза. Уже смеркалось. «Титаник», освещенный прожекторами, занимал собой все обозримое пространство. Четыре огромные, слегка отклоненные назад трубы цвета верблюжьей шерсти в верхней части были окрашены черным. Над тремя из них в колышущемся от угольного жара воздухе курился легкий дым. Четвертая труба была фальшивой. Она придавала пароходу солидности и делала силуэт судна более уравновешенным. Как мачты парусника помимо своей основной функции служили еще и его украшением, так и лишние трубы пароходов в те годы символизировали прогресс и мощь. Был даже случай, когда группа восточноевропейских иммигрантов отказалась грузиться на пароход потому, что он оказался двухтрубным, в то время как в их проспектах было напечатано изображение лайнера с тремя трубами. Никакие доводы администрации не помогли. Пришлось ждать гораздо более старый и тихоходный трехтрубник.
Белые надстройки «Титаника» отделяла от черного корпуса полуметровая полоса цвета охры, кажущаяся в свете прожекторов ярко-желтой. Борт его был настолько высок, что надстройки казались храмом на черной скале, а трап для пассажиров первого класса висел где-то в вышине, словно некий «чертов мост». Он был переброшен из четвертого или пятого этажа специально выстроенной для этой цели портовой постройки.
Несмотря на вечерний час, на причале скопилась огромная толпа, лишь малая часть которой состояла из провожающих. Некоторые из зевак приехали только для того, чтобы взглянуть на новое чудо «Линии Белая звезда». И они не пожалели об этом. И тем более они не пожалеют об этом спустя несколько дней, когда поймут, что были последними, кто видел «Титаник» с французского берега. Невдалеке за оградой, под присмотром не то портовой охраны, не то чиновников пароходства томилась большая толпа людей. Эмигранты, догадался Нижегородский. По всему было видно, что они уже не первую неделю проживали где-то поблизости, ожидая отправки за океан. Многие из них попались на удочку «Пула» – международной компании, занимающейся перевозкой эмигрантов в Америку. Соблазненные дешевыми билетами, эти выходцы с восточных окраин Европы теперь батрачили на «Пул», чтобы отработать свое пропитание и дожить до того момента, когда и для них подадут к причалу какой-никакой пароход.
– Ну как? – спросил Нижегородский, когда они остановились в некотором отдалении. – Как вам пароход?
– Величественно. Видя такое, гордишься, что ты человек.
– А я слышал, что инженер Эндрюс – автор проекта – еврей, – соврал Вадим.
– Не может быть! Вы не ошибаетесь? Но даже если и так… Что ж, я не отрицаю, что среди них много умелых людей. Тем-то они и опасны…
– Ладно, пойдемте. Сдается мне, что наш трап вон тот, нижний. Вы не потеряли медицинскую справку?..
– Даже не знаю, как вас благодарить, господин Пи-карт, – говорил Гитлер, когда они стояли возле перекидного моста, уходящего в плоскость черной, усеянной заклепками стены. – Вы проявили такую чуткость по отношению ко мне. Я искренне тронут…
Он еще что-то говорил, а Нижегородский смотрел, как озабоченная женщина вела по трапу за руку маленькую девочку. На душе у него скребли кошки.
– Идите уже, – сказал он Гитлеру. – Сначала доплывите до Америки, а потом уж благодарите. – Он заметил движение молодого человека и, чтобы не отвечать на рукопожатие, всунул в его правую руку ручку тяжелого чемодана. – Прощайте.
…Почти совсем стемнело. Убрали трапы, закрыли двери. Над акваторией порта проплыл густой и протяжный пароходный гудок. Когда его отзвук утонул где-то на западе в волнах Ла-Манша, десяток буксиров, обменявшись свистками, натянули тросы и, закрутив под собой водовороты черной воды, стали оттаскивать «Титаник» от причальной стенки. Шестьдесят тысяч тонн клепаной стали медленно сдвинулись с места. Порой возникала иллюзия, что это причал с толпой и постройками отваливает от расцвеченного электричеством железного острова. Сотни пассажиров смотрели с прогулочных палуб вниз и махали руками.
«В отношении Гитлера я всего лишь исправляю ошибку истории, – думал Нижегородский, глядя на отодвигающуюся от берега громаду. – Любой нормальный человек сделал бы на моем месте то же самое. Да и сейчас смерть его в воде будет несравнимо легче, чем кошмарное трехмесячное умирание в бункере спустя тридцать три года. Здесь он будет один. В прошлом – только нищета, амбиции и обида на судьбу, а там…»
Он посмотрел вверх. В одном из угловых окон капитанского мостика, в том, что располагалось в небольшой будочке по левому борту, он увидел лицо человека в форменной фуражке. Белая бородка не оставляла сомнений: вот главный виновник, соавтор «романа, написанного самой жизнью». Вадиму показалось, что они встретились взглядами. Ему почудился укор в глазах старого капитана, и он даже вздрогнул.
Нет, не может быть. Показалось.
В его душе царило смятение. Он знал, что осадок от этого смятения останется там на всю жизнь. Что он сделал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142