Несмотря на тучность, Джонни Аббес Гарсиа шагал рядом с ним без натуги.
– Что с Хуаном Томасом? – спросил он, не глядя на Джонни Аббеса.
– Ничего особенного, Ваше Превосходительство, – ответил начальник СВОРы. – Сегодня был в своем имении в Моке вместе с Антонио де-ла-Масой. Привезли молодого бычка. Дома вышла ссора между генералом и его женой Чаной, она говорила, что резать и разделывать бычка – слишком хлопотно.
– Балагер с Хуаном Томасом виделись на этих днях? – оборвал его Трухильо. И, поскольку Аббес Гарсиа не ответил сразу, обернулся и посмотрел на него. Полковник помотал головой.
– Нет, Ваше Превосходительство. Насколько мне известно, они не видятся уже некоторое время. Почему вы меня спрашиваете об этом?
– Ничего конкретного, – пожал он плечами. – Но сегодня, когда у него в кабинете я упомянул о заговоре Хуана Томаса, то заметил что-то странное. Почувствовал странное. Не знаю что, но почувствовал. По вашим сведениям, нет каких-либо оснований подозревать президента?
– Нет, Ваше Превосходительство. Вы знаете, что я держу его под наблюдением двадцать четыре часа в сутки. Он не может сделать ни шагу, ни позвонить по телефону, ни принять кого-либо, что бы мы ни узнали об этом тотчас же.
Трухильо кивнул. Не было оснований не доверять карманному президенту; чутье могло дать сбой. Заговор не выглядел серьезным. Антонио де-ла-Маса – в заговорщиках? Еще один обиженный, нашедший утешение в виски и обжорстве. Ну сожрут сегодня вечером незадачливого бычка, и все дела. А если заявиться к нему в дом, в Гаскуэ? «Добрый вечер, сеньоры. Не угостите ли жареной телятиной? Так славно пахнет! Запах жареного мяса дошел до Дворца и привел меня к вам». Что у них проступит на лицах – страх или радость? Может, подумают, что нежданный визит означает их реабилитацию? Нет, сегодня ночью – в Сан-Кристобаль, заставить кричать Иоланду Эстерель, чтобы завтра почувствовать себя здоровым и молодым.
– Почему вы позволили уехать в Соединенные Штаты две недели назад дочери Кабраля?
На этот раз он застал полковника Аббеса Гарсию врасплох. Он увидел, как тот провел рукою по пухлым щекам, не зная, что ответить.
– Дочери сенатора Агустина Кабраля? – пробормотал он, выигрывая время.
– Ураните Кабраль, дочери Мозговитого. Монахини ордена святого Доминго дали ей стипендию в Соединенных Штатах. Почему вы выпустили ее из страны, не посоветовавшись со мной?
Ему показалось, что полковник разом осунулся. Он открывал и закрывал рот, не зная, что сказать
– Я очень сожалею, Ваше Превосходительство, – воскликнул он наконец, опуская голову. – Ваше указание было не спускать глаз с сенатора и арестовать его, если вздумает скрыться. Я никак не думал, что девочка, она же была недавно в Доме Каобы, к тому же разрешение на выезд подписал президент Балагер… Я не догадался сообщить вам об этом, по правде говоря, мне и в голову не пришло, что это важно.
– Такие вещи должны приходить в голову, – припечатал его Трухильо. – Я хочу, чтобы вы провели расследование в отношении служащих моего секретариата. Кто-то спрятал от меня докладную записку Балагера по поводу выезда этой молодой особы. Я хочу знать, кто это сделал и почему.
– Немедленно исполню, Ваше Превосходительство. Умоляю, простите мою оплошность. Это никогда больше не повторится.
– Надеюсь, – простился с ним Трухильо.
Полковник по-военному отдал честь (смех, а не воинское приветствие) и вернулся в толпу придворных. Пару кварталов он прошел, никого не подзывая, думал. Аббес
Гарсиа лишь частично выполнил его указание убрать полицейских и calies. На углах не было ни ограждений из колючей проволоки, ни заслонов, не видно было и маленьких «Фольксвагенов», и полицейских с автоматами. Однако время от времени в боковых улицах проглядывал вдали черный автомобиль «наружки», в окошках которого можно было разглядеть головы calies, да иногда взгляд натыкался на подпиравших фонарные столбы жуликоватого вида штатских, под мышкой у которых топырились пистолеты. Движение на проспекте Джорджа Вашингтона не было перекрыто, из грузовиков и легковых автомобилей высовывались люди и приветствовали его:
«Да здравствует Хозяин!» Он, поглощенный ходьбой, которая требовала от него усилий, но взамен приятно согрела тело и натрудила ноги, ответно махал им рукой. На Авениде не было взрослых, одни оборванные ребятишки, продававшие шоколадки и сигареты, и маленькие чистильщики ботинок; они смотрели на него, разинув рот. На ходу он ласково трепал какого-нибудь мальчишку по голове или бросал им монетки (в кармане у него всегда было много мелочи). Чуть спустя он подозвал Ходячую Помойку.
Сенатор Чиринос приблизился, дыша тяжело, как охотничий пес. И еще более потный, чем Модесто Диас. Он испытал глубокое удовлетворение. Конституционный Пьяница был моложе его, а от маленькой прогулки пришел в полную негодность. Вместо того чтобы ответить на его «Добрый вечер, Хозяин», он спросил:
– Ты звонил Рамфису? Он объяснился с лондонским «Ллойдсом»?
– Я разговаривал с ним два раза. – Сенатор Чиринос волочил ноги, шаркал подошвами и цеплялся носками своих деформированных ботинок за тротуарные плитки, поднятые корнями пальм и миндальных деревьев. – Объяснил ему суть дела, передал ваше приказание. Вы представляете, что было. Но в конце концов он принял мои доводы. Пообещал написать письмо в «Ллойде», прояснить недоразумение и подтвердить, что перевод должен быть отправлен в Центральный банк.
– Он это сделал? – грубо перебил сенатора Трухильо. – Чтобы узнать это, я звонил ему второй раз, Хозяин.
Он хочет, чтобы его телеграмму проверил переводчик, поскольку его английский не совершенен и он не желает, чтобы она пришла в «Ллойде» с ошибками. Он обязательно пошлет ее. Сказал, что сожалеет о случившемся.
Он что, этот Рамфис, считает его настолько старым, что может ему не повиноваться? Прежде он не затягивал выполнение его приказа под таким смехотворным предлогом.
– Позвони ему еще раз, – приказал он очень жестко. – Если он сегодня же не уладит дела с «Ллойдсом», то будет иметь дело со мной.
– Немедленно исполню, Хозяин. Но вы не беспокойтесь, Рамфис понял ситуацию.
Он отпустил Чириноса и смирился с мыслью, что пора положить конец прогулке в одиночестве, чтобы не разочаровывать остальных, которые мечтали обменяться с ним хотя бы несколькими словами. Он подождал отставший людской хвост и вошел в него, встав между Вирхилио Альваресом Пиньей и министром внутренних дел и культов Панно Пичардо. В этой же группе находились Ножик Эспайльат, начальник полиции, директор «Карибе» и новоиспеченный председатель Сената Херемиас Кинтана, которого он поздравил с назначением и пожелал успехов. Новоиспеченный засиял от радости и рассыпался в благодарностях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
– Что с Хуаном Томасом? – спросил он, не глядя на Джонни Аббеса.
– Ничего особенного, Ваше Превосходительство, – ответил начальник СВОРы. – Сегодня был в своем имении в Моке вместе с Антонио де-ла-Масой. Привезли молодого бычка. Дома вышла ссора между генералом и его женой Чаной, она говорила, что резать и разделывать бычка – слишком хлопотно.
– Балагер с Хуаном Томасом виделись на этих днях? – оборвал его Трухильо. И, поскольку Аббес Гарсиа не ответил сразу, обернулся и посмотрел на него. Полковник помотал головой.
– Нет, Ваше Превосходительство. Насколько мне известно, они не видятся уже некоторое время. Почему вы меня спрашиваете об этом?
– Ничего конкретного, – пожал он плечами. – Но сегодня, когда у него в кабинете я упомянул о заговоре Хуана Томаса, то заметил что-то странное. Почувствовал странное. Не знаю что, но почувствовал. По вашим сведениям, нет каких-либо оснований подозревать президента?
– Нет, Ваше Превосходительство. Вы знаете, что я держу его под наблюдением двадцать четыре часа в сутки. Он не может сделать ни шагу, ни позвонить по телефону, ни принять кого-либо, что бы мы ни узнали об этом тотчас же.
Трухильо кивнул. Не было оснований не доверять карманному президенту; чутье могло дать сбой. Заговор не выглядел серьезным. Антонио де-ла-Маса – в заговорщиках? Еще один обиженный, нашедший утешение в виски и обжорстве. Ну сожрут сегодня вечером незадачливого бычка, и все дела. А если заявиться к нему в дом, в Гаскуэ? «Добрый вечер, сеньоры. Не угостите ли жареной телятиной? Так славно пахнет! Запах жареного мяса дошел до Дворца и привел меня к вам». Что у них проступит на лицах – страх или радость? Может, подумают, что нежданный визит означает их реабилитацию? Нет, сегодня ночью – в Сан-Кристобаль, заставить кричать Иоланду Эстерель, чтобы завтра почувствовать себя здоровым и молодым.
– Почему вы позволили уехать в Соединенные Штаты две недели назад дочери Кабраля?
На этот раз он застал полковника Аббеса Гарсию врасплох. Он увидел, как тот провел рукою по пухлым щекам, не зная, что ответить.
– Дочери сенатора Агустина Кабраля? – пробормотал он, выигрывая время.
– Ураните Кабраль, дочери Мозговитого. Монахини ордена святого Доминго дали ей стипендию в Соединенных Штатах. Почему вы выпустили ее из страны, не посоветовавшись со мной?
Ему показалось, что полковник разом осунулся. Он открывал и закрывал рот, не зная, что сказать
– Я очень сожалею, Ваше Превосходительство, – воскликнул он наконец, опуская голову. – Ваше указание было не спускать глаз с сенатора и арестовать его, если вздумает скрыться. Я никак не думал, что девочка, она же была недавно в Доме Каобы, к тому же разрешение на выезд подписал президент Балагер… Я не догадался сообщить вам об этом, по правде говоря, мне и в голову не пришло, что это важно.
– Такие вещи должны приходить в голову, – припечатал его Трухильо. – Я хочу, чтобы вы провели расследование в отношении служащих моего секретариата. Кто-то спрятал от меня докладную записку Балагера по поводу выезда этой молодой особы. Я хочу знать, кто это сделал и почему.
– Немедленно исполню, Ваше Превосходительство. Умоляю, простите мою оплошность. Это никогда больше не повторится.
– Надеюсь, – простился с ним Трухильо.
Полковник по-военному отдал честь (смех, а не воинское приветствие) и вернулся в толпу придворных. Пару кварталов он прошел, никого не подзывая, думал. Аббес
Гарсиа лишь частично выполнил его указание убрать полицейских и calies. На углах не было ни ограждений из колючей проволоки, ни заслонов, не видно было и маленьких «Фольксвагенов», и полицейских с автоматами. Однако время от времени в боковых улицах проглядывал вдали черный автомобиль «наружки», в окошках которого можно было разглядеть головы calies, да иногда взгляд натыкался на подпиравших фонарные столбы жуликоватого вида штатских, под мышкой у которых топырились пистолеты. Движение на проспекте Джорджа Вашингтона не было перекрыто, из грузовиков и легковых автомобилей высовывались люди и приветствовали его:
«Да здравствует Хозяин!» Он, поглощенный ходьбой, которая требовала от него усилий, но взамен приятно согрела тело и натрудила ноги, ответно махал им рукой. На Авениде не было взрослых, одни оборванные ребятишки, продававшие шоколадки и сигареты, и маленькие чистильщики ботинок; они смотрели на него, разинув рот. На ходу он ласково трепал какого-нибудь мальчишку по голове или бросал им монетки (в кармане у него всегда было много мелочи). Чуть спустя он подозвал Ходячую Помойку.
Сенатор Чиринос приблизился, дыша тяжело, как охотничий пес. И еще более потный, чем Модесто Диас. Он испытал глубокое удовлетворение. Конституционный Пьяница был моложе его, а от маленькой прогулки пришел в полную негодность. Вместо того чтобы ответить на его «Добрый вечер, Хозяин», он спросил:
– Ты звонил Рамфису? Он объяснился с лондонским «Ллойдсом»?
– Я разговаривал с ним два раза. – Сенатор Чиринос волочил ноги, шаркал подошвами и цеплялся носками своих деформированных ботинок за тротуарные плитки, поднятые корнями пальм и миндальных деревьев. – Объяснил ему суть дела, передал ваше приказание. Вы представляете, что было. Но в конце концов он принял мои доводы. Пообещал написать письмо в «Ллойде», прояснить недоразумение и подтвердить, что перевод должен быть отправлен в Центральный банк.
– Он это сделал? – грубо перебил сенатора Трухильо. – Чтобы узнать это, я звонил ему второй раз, Хозяин.
Он хочет, чтобы его телеграмму проверил переводчик, поскольку его английский не совершенен и он не желает, чтобы она пришла в «Ллойде» с ошибками. Он обязательно пошлет ее. Сказал, что сожалеет о случившемся.
Он что, этот Рамфис, считает его настолько старым, что может ему не повиноваться? Прежде он не затягивал выполнение его приказа под таким смехотворным предлогом.
– Позвони ему еще раз, – приказал он очень жестко. – Если он сегодня же не уладит дела с «Ллойдсом», то будет иметь дело со мной.
– Немедленно исполню, Хозяин. Но вы не беспокойтесь, Рамфис понял ситуацию.
Он отпустил Чириноса и смирился с мыслью, что пора положить конец прогулке в одиночестве, чтобы не разочаровывать остальных, которые мечтали обменяться с ним хотя бы несколькими словами. Он подождал отставший людской хвост и вошел в него, встав между Вирхилио Альваресом Пиньей и министром внутренних дел и культов Панно Пичардо. В этой же группе находились Ножик Эспайльат, начальник полиции, директор «Карибе» и новоиспеченный председатель Сената Херемиас Кинтана, которого он поздравил с назначением и пожелал успехов. Новоиспеченный засиял от радости и рассыпался в благодарностях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135