И хотя он точно знал, что в этот момент должен делать и говорить, он опять ничего этого не сделал. После нескольких минут молчаливого колебания он ограничился тем, что косноязычно и туманно сообщил офицерам, что ввиду покушения на Генералиссимуса вооруженные силы должны сплотиться в единый кулак и быть готовыми действовать. Он почувствовал, он мог, казалось, пощупать разочарование своих подчиненных, которых он вместо надежды заразил своей неуверенностью. Не этого они от него ожидали. Чтобы скрыть замешательство, он связался с гарнизонами внутренних районов страны. Генералу Сесару А. Оливе из Сантьяго, генералу Гарсиа Урбаесу из Дахабона, генералу Гуаро Эстрелье из Ла-Веги он повторил то же самое и тем же неуверенным тоном – язык не слушался, как у пьяного, – что ввиду предполагаемого убийства высшего лица им следует держать войска в казармах и не предпринимать никаких действий без его указания.
После серии телефонных звонков он разорвал наконец сковывавшую его невидимую смирительную рубашку и сделал шаг в правильном направлении.
– Не расходитесь, – сказал он, поднимаясь на ноги. – Я тотчас созываю совещание на самом высоком уровне.
Он приказал позвонить президенту Республики, начальнику СВОРы, Службы военной разведки, и экс-президенту генералу Эктору Бьенвенидо Трухильо. Он заставит их прийти и арестует прямо здесь, всех троих. Если Балагер в заговоре, то он поможет ему в следующих шагах. Он отметил замешательство офицеров, переглядывания, перешептывания. Ему подали телефонную трубку. Доктора Хоакина Балагера подняли с постели.
– Прощу извинения, сеньор президент. Совершено покушение на Его Превосходительство, когда он направлялся в Сан-Кристобаль. Я как военный министр созвал срочное совещание в крепости имени 18 Декабря. Прошу вас прийти незамедлительно.
Президент Балагер не отвечал так долго, что Роман подумал, не прервалась ли связь. Онемел от удивления? Или от удовлетворения, узнав, что план приводится в исполнение? А может, неурочный звонок разбудил в нем подозрения? Наконец он услышал ответ, не окрашенный никакими эмоциями:
– Коль скоро произошло столь серьезное событие, мне, как президенту Республики, надлежит быть не в казарме, а в Национальном дворце. Я иду туда. Напоминаю, что совещание будет происходить в моем кабинете. Всего хорошего.
И, не дав времени возразить, повесил трубку.
Джонни Аббес Гарсиа выслушал его внимательно. Ну что ж, возможно, он придет на совещание, но после того, как получит показания от капитана Сакариаса де-ла-Круса, только что доставленного в госпиталь Марион в тяжелом состоянии. Один лишь Негр Трухильо, похоже, согласился без оговорок: «Немедленно выхожу». Он отметил, что уже не в состоянии контролировать происходящее. А когда через полчаса Негр не появился, генерал Хосе Рене Роман понял, что придуманный им на скорую руку план не имеет никаких шансов на успех. Ни один из троих в ловушку не попался. А сам он, действуя таким образом, начинал тонуть в зыбучих песках, выбраться из которых скоро он уже не сможет. Разве что, захватив военный самолет и заставив его лететь на Гаити, Тринидад, в Пуэрто-Рико, на французские Антильские острова, где его приняли бы с распростертыми объятиями.
С этого момента он впал в прострацию. Время утекало у него сквозь пальцы или вместо того, чтобы идти вперед, начинало крутиться на месте, и это его угнетало или приводило в бешенство. Из этого состояния он уже не выходил все четыре с половиной месяца оставшейся ему жизни, если, конечно, можно было назвать жизнью этот ад, этот кошмар. До 12 октября 1961 года он больше уже никогда не имел ясного представления о времени, в котором находился, но зато прикоснулся к таинственной вечности, ранее никогда его не интересовавшей. В проблески ясности, приключавшиеся, чтобы напомнить ему, что он еще жив и что это еще не кончилось, он терзал себя одним и тем же вопросом: почему, заведомо зная, что его ожидало это, он не действовал так, как должен был действовать? Этот вопрос мучил его больше, чем пытки, которые он переносил с большим мужеством, возможно, потому, что желал доказать самому себе, что вовсе не из трусости вел себя так нерешительно в ту нескончаемую ночь 31 мая 1961 года.
Неспособный совладать с собственными поступками, он стал отдавать противоречащие друг другу приказы и совершать ошибку за ошибкой. Приказал своему свояку, генералу Вирхилио Гарсии Трухильо, перевести из Сан-Исидро четыре танка и три роты пехоты в подкрепление крепости имени 18 Декабря. И тут же решил перебраться из крепости в Национальный дворец. Велел начальнику штаба войск молодому генералу Тунтину Санчесу докладывать ему о результатах поисков. И, прежде чем отбыть, позвонил в Викторию майору Америке Данте Минервино: категорически приказал ему тотчас же и в строжайшей тайне ликвидировать арестованных майора Сегундо Имберта Баррераса и Рафаэля Аугусто Санчеса Саулея, а трупы их уничтожить, поскольку боялся, что Антонио Имберт из ударной группы предупредил своего брата насчет его участия в заговоре. Америке Данте Минервино, привыкший к подобным заданиям, вопросов не задавал: «Приказ понял, мой генерал!» Затем он сбил с толку генерала Тунтина Санчеса, велев ему сообщить всем патрулям СВОРы, военно-воздушных и наземных войск, принимавшим участие в поисках, что лица, значащиеся в переданных им списках как «враги» и «недоброжелатели», должны быть уничтожены в случае малейшей попытки сопротивления при аресте. («Нам не нужны заключенные, из-за которых потом в мире начнется кампания против нашей страны».) Подчиненный не возражал. «Все ваши указания будут выполнены, мой генерал».
Когда он выходил из крепости, чтобы направиться во дворец, дежурный лейтенант сообщал, что автомобиль с двумя штатскими, один из которых сказался его братом Районом (Бибин), подъехал к входу и они желали его видеть. Но, следуя его распоряжению, лейтенант заставил их уехать. Он, ни слова не сказав, кивнул. Выходит, его брат тоже был в заговоре, а значит, и Бибин расплатится
за его сомнения и колебания. И, продолжая оставаться словно под гипнозом, он подумал, что эта его вялость и безволие, возможно, объясняются тем, что, хотя тело Хозяина и мертво, душа его, его дух или как там еще это называют, продолжает держать его в рабстве.
В Национальном дворце его встретили разброд и отчаяние. Собралась почти вся семья Трухильо. Петан, в сапогах для верховой езды и с автоматом через плечо, только что прибывший из своего владения в Бонао, расхаживал из угла в угол, точь-в-точь провинциал с карикатуры. Эктор (Негр), утонув в диванных подушках, все время тер руки, будто от холода. Мирейа и ее свекровь Марина утешали донью Марию, жену Хозяина, бледную, как мертвец, но огненно полыхавшую глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135