Исключительно ради того, чтобы тот не возвращался в Сьюдад-Трухильо, пока Хозяин употребляет его жену. Об этом рассказал Крассвеллер, самый известный биограф Трухильо. Об этом знали все, включая дона Фройлана.
– Ради чего было терпеть все это, папа? Ради иллюзии, что тоже обладаешь властью? Иногда мне кажется, что это совсем не так, что благополучие – дело второстепенное. А на самом деле и тебе, и Арале, и Пичардо, и Чириносу, и Альваресу Ринье, и Мануэлю Альфонсо просто нравилось валяться в грязи. И Трухильо лишь вы-тащил у вас со дна души ваши мазохистские наклонности, в вас самих сидела эта потребность – быть оплеванными, униженными и оскорбленными, только тогда вы чувствовали себя живыми.
Инвалид смотрит на нее, не мигая, не шевеля ни губами, ни маленькими, сложенными на коленях ручками. Точь-в-точь мумия, набальзамированный человечек, носковая кукла. Халат выцвел, кое-где протерся. Наверное, очень старый, лет десять ему, а то и пятнадцать. В дверь стучат. Она говорит «Войдите», и на пороге появляется сиделка, в руках у нее тарелка с манго, нарезанным полукружиями, и протертое яблоко или банан.
– В полдень я всегда даю ему фрукты, – поясняет она, не входя в комнату. – Доктор говорит, нельзя, чтобы желудок у него долго был пустым. А поскольку ест он мало, надо кормить его три или четыре раза в день. Вечером – только бульончик. Можно?
– Да, проходите.
Урания смотрит на отца, его глаза опять уставились на нее; на сиделку он не глядит, даже когда она садится перед ним и начинает кормить его с ложечки.
– А где его вставная челюсть?
– Нам пришлось ее снять. Он так ослаб, десны кровили. Но для того, что он ест – бульончик, мелко нарезанные фрукты, пюре, все мягонькое – она ему и не нужна.
Они долго молчат. Когда старик кончает глотать, сиделка подносит ложку ему ко рту и терпеливо ждет, пока он откроет рот. И тогда деликатно дает ему следующую порцию. Она всегда ведет себя так? Или так деликатна лишь в присутствии дочери? Наверняка. Когда она с ним наедине, наверняка ругает его и щиплет, как это делают няньки с детьми, которые еще не умеют разговаривать, а матери их не видят.
– Покормите его немножко, – говорит сиделка. – Он хочет этого. Разве не так, дон Агустин? Вы ведь хотите чтобы дочка покормила вас кашкой? Ну, конечно же хотите. Дайте ему несколько ложечек, а я спущусь, принесу стакан воды, совсем забыла.
Она вкладывает тарелку с едой Урании в руки, та машинально берет ее, и сиделка выходит, оставляя дверь открытой. Несколько мгновений Урания в нерешительности, но потом подносит ему ко рту ложку с кусочком манго. Старик, не отрывающий от нее глаз, закрывает рот и сжимает губы, как упрямый ребенок.
V
– Добрый день, – ответил он.
Полковник Джонни Аббес положил на письменный стол Утренний доклад о событиях минувшего дня, а также прогнозы и предложения. Ему нравилось читать их подполковник не тратился на чепуху, как прежний начальник Службы военной разведки, генерал Артуро Р. Эспайльат Ножик, выпускник Вестпойнтской военной школы тот наводил на него скуку своими бредовыми стратегическими выкладками. Правда ли, что Ножик работал на ЦРУ? Его уверяли, что работал. Но Джонни Аббес не смог это подтвердить. Вот уж кто не работал на ЦРУ, так это полковник: он ненавидит янки.
– Кофе, Ваше Превосходительство?
Джонни Аббес был в военной форме. Хотя он изо всех сил старался носить ее так, как требовал Трухильо, он не мог сделать того, чего ему не позволяла его физическая рыхлость и неуклюжесть. Он был скорее низенький, чем высокий, толстое брюхо – под стать двойному подбородку, над которым выступал сам подбородок, глубоко рассеченный надвое. Щеки висели. Только глаза юркие жестокие, выдавали ум этого физически полного ничтожества. Ему было тридцать пять или тридцать шесть, но выглядел он стариком. Он не был ни в Вест-Пойнте, пи в какой другой военной школе; его бы и не приняли по причине полного отсутствия необходимых физических качеств и призвания к воинской службе. Он был из тех, кого инструктор Гиттлеман, когда Благодетель был marine, называл – за отсутствие мускулов, излишки жира и пристрастие к интригам – «жабой телом и душой». Трухильо сделал его полковником в одночасье и одновременно – в один из обычных для его политической карьеры порывов – решил назначить начальником Службы военной разведки вместо Ножика. Почему он выбрал его? Не за его жестокость, скорее, за его холоднокровие; это был человек ледяной холодности, самый холодной из всех, кого он знал за всю жизнь в этой стране жарких тел и сердец. Было ли это решение удачным? В конечном счете оказалось, что нет. Провал покушения на президента Бетанкура был не единственным; ошибся он и в деле с предполагаемым восстанием команданте Элоя Гульерреса Менойо и Уильяма Моргана против Фиделя Кастро, которое на поверку оказалось западней, устроенной Бородачом, чтобы завлечь живших в изгнании кубинцев и схватить их. Благодетель думал, листая доклад и прихлебывая кофе.
– Вы настаиваете на том, чтобы вытащить епископа Рейлли из колледжа святого Доминго? – пробормотал он. – Садитесь, наливайте кофе.
– Вы позволите, Ваше Превосходительство?
Мелодичный голос полковника шел из молодых лет, когда он был спортивным радиокомментатором – по ручному мячу, баскетболу и скачкам. От той поры у него осталось лишь пристрастие к чтению изотерической литературы, как он признавался иногда, – эти его носовые платки, крашенные в красный цвет, потому что, говорил он, красный цвет был цветом удачи у ариев – и способность различать ауру каждого человека (эта бредятина у Генералиссимуса вызывала только смех). Он стоял перед письменным столом Хозяина с чашкой кофе в руках.
За окнами было еще темно, и кабинет тонул в полумраке, горела только одна лампочка, отбрасывая золотистый круг на руки Трухильо.
– Надо вскрыть этот нарыв, Ваше Превосходительство. Главная проблема – не Кеннеди, он еще никак не придет в себя после провалившегося вторжения на Кубу. Главная проблема – Церковь. Если мы не покончим с пятой колонной, нас ждут серьезные неприятности. Рейлли – просто находка для тех, кто хочет вторжения. Проблему Рейлли раздувают день ото дня и давят на Белый дом, чтобы он послал своих marine на помощь бедному преследуемому епископу. А Кеннеди – католик, не забывайте.
– Все мы – католики, – вздохнул Трухильо. И разбил аргумент полковника: – Именно поэтому его нельзя трогать. Гринго только и ждут повода.
Хотя случалось, что откровенность полковника вызывала у Трухильо досаду, он терпел. Начальнику СВОРы было приказано всегда говорить все и до конца, даже если услышать это было неприятно. У Ножика не хватало смелости пользоваться этой привилегией, а у Джонни Аббеса – хватало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135