Как пишет З.Бауман,
"неудивительно, что, больно обжегшись на молоке, мы дуем и на воду,
с подозрением глядим на планы райских садоводов, отворачиваемся со
смесью отвращения и страха от самозванных социальных инженеров и
ищем, куда бы скрыться, заслышав клич "дайте мне власть, и я вас
устрою!" Не то или иное государство потеряло авторитет, но государст-
во как таковое, власть как таковая, а главное, потерял силу любимый
призыв всякого государства с инженерными претензиями: терпеть сего-
дня во имя счастливого будущего"1.
И властвующие и подвластные оказались в непривычной ситуации
смыслового вакуума в поле власти. Власть открывает для себя истину,
которую считает своей тайной и глубоко прячет (вчера - от себя самой,
сегодня - от посторонних). Истина эта касается того, что за нею, вла-
стью, не стоит никакая высшая социальная, историческая и нравствен-
ная целесообразность, и что представляет и защищает она лишь свои
собственные интересы - корпоративные интересы тех, кто устроился во
власти и сполна использует ее во имя своих частных интересов.
Эта истина "приватизированной власти" лишь кажется эзотериче-
ской тем, кто наверху. На самом деле она давно уже стала общим дос-
тоянием. Потому-то и происходят роковые сбои в механизме власти.
Прежде, когда власть была легитимирована в символическом поле
"высших смыслов", ей повиновались, молча полагая при этом, что под-
чиняются чему-то большему, стоящему за ней.
Теперь же каждый исполнитель, получив предписание, терзает себя
вопросом: а во имя чего я должен это делать и чем я хуже тех, кто мне
предписывает исполнительскую роль, оставляя себе привилегию повеле-
вать или уклоняться? Если исполнители без конца задаются подобным
вопросом, их исполнительская энергия и воля резко слабеют, а вместе с
этим катастрофически слабеют возможности власти действительно
управлять людьми и событиями.
Дело в том, что во всех звеньях власти, оказавшейся вне поля сим-
волических значений или высших смыслов, начинает действовать тен-
денция "приватизации" властных возможностей. Например, генерал,
1 Бауман 3. Спор о постмодернизме // Социологический журнал. 1994. № 4.
С. 74.
103
получивший приказ организовать операцию "по восстановлению кон-
ституционного порядка" в регионе X, в первую очередь задается вопро-
сом: "А что он, генерал, лично будет с этого иметь?", так как изначаль-
но предполагается, что и сама верховная власть издала соответствую-
щий приказ в каких-то своих приватных целях. В свою очередь офице-
ры и солдаты, получившие приказ от генерала, задаются двояким вопро-
сом: почему именно на их долю выпало исполнение столь рискового и
неблагодарного дела, и если уж не удается совсем избежать его, то как
по мере возможности "приватизировать" свое участие в этом деле, сде-
лав его небескорыстным. В результате этих "приватизации" власти в
каждом ее звене в целом происходит разрыв технологической цепи, ве-
дущей от приказа к практическому исполнению. Ни в одном из потен-
циальных исполнителей власть уже не может найти добросовестного
проводника своих командных импульсов: какое-либо соответствие меж-
ду "входом" и "выходом" во властной линии теряется.
Маркс в свое время поставил задачу разоблачения превращенных
форм. Оказывается, однако, что применительно к нашему случаю, разо-
блачением превращенных форм, т.е. тех "мнимых" необходимостей, в
тогу которых рядилась власть, могут заниматься не только узкие группы
"теоретиков", но и все общество. И как только разоблачение превра-
щенных форм становится массовым занятием, власть оказывается в ро-
ковом вакууме. Оказывается, что патетика "высшей необходимости"
входит в число условий существования и эффективного осуществления
власти. И прежде в истории периодически осуществлялись эти процеду-
ры разоблачения превращенных форм, но они касались данной власти,
оцениваемой как своекорыстная, падшая, не выражающая общего инте-
реса и потому подлежащая замене другою, настоящей. Постмодернист-
ский сдвиг связан с тем, что соответствующее подозрение адресуется не
той или иной конкретной власти, а власти как таковой. Между проект-
ной схемой политического действия и реальным действием пролегает
пропасть.
Объединяющая народы надындивидуальная необходимость исчезает и
власть попадает в ловушку субъективистского произвола "исполните-
лей", на самом деле таковыми уже не являющимися. Агенты необходи-
мости теперь просто выступают в качестве прагматически ориентиро-
ванных индивидуалистов, третирующих всякую необходимость и общий
интерес как демагогическую выдумку.
Как можно все это интерпретировать в долгосрочном плане? Явля-
ется ли это знаком заката политической власти как таковой - заката
политической цивилизации - или речь идет о качественном преобразо-
вании условий существования власти?
104
Постмодернистские аналитики склоняются к последнему варианту. В
отличие от прежних утопистов анархистского, марксистского или ради-
кал-либерального толка1 постмодернисты не ожидают наступления без-
властия и демонтажа политической системы как таковой. Напротив, они
полагают, что только сейчас, в постмодернистскую эпоху, власть нако-
нец-таки может выступить в своем чистом виде, не прячась за экономи-
ческую, социальную и культурную необходимость. Как пишет один из
наших адептов постмодернизма в политике, "условия борьбы сущест-
венно изменились: тоталитарная система (столь долго боровшаяся с со-
циальным разделением деятельности в области политико-управлен-
ческих отношений) пала, и поле политики, более не контролируемое
никакой внешней инстанцией легитимации, стремительно автономизи-
руется, освобождаясь от прямого давления экономических, идеологиче-
ских и интеллектуальных сил"2.
Новизна ситуации видится, таким образом, в следующем. Представи-
тельская парадигма отрицала автономию политики, так как полагала,
что призвание последней - отражать и представлять разнообразный мир
гражданских интересов. Модернистская парадигма наделила политиче-
скую систему правом командовать обществом, но не от своего собст-
венного имени, а от имени высшей необходимости (прогресса, развития,
роста, модернизации и т.п.).
В постмодернистской парадигме мир политический получает нако-
нец вполне автономный статус: события, происходящие в нем, не отра-
жают ни волю гражданского общества, ни волю высшего исторического
разума или прогресса, а выступают как чистое и самоценное производ-
ство власти. С прежних позиций такая власть выглядит предельно ци-
ничной, так как в ней отсутствуют какие-либо превращенные символи-
ческие формы, отражающие ориентацию на высшие ценности и смыслы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
"неудивительно, что, больно обжегшись на молоке, мы дуем и на воду,
с подозрением глядим на планы райских садоводов, отворачиваемся со
смесью отвращения и страха от самозванных социальных инженеров и
ищем, куда бы скрыться, заслышав клич "дайте мне власть, и я вас
устрою!" Не то или иное государство потеряло авторитет, но государст-
во как таковое, власть как таковая, а главное, потерял силу любимый
призыв всякого государства с инженерными претензиями: терпеть сего-
дня во имя счастливого будущего"1.
И властвующие и подвластные оказались в непривычной ситуации
смыслового вакуума в поле власти. Власть открывает для себя истину,
которую считает своей тайной и глубоко прячет (вчера - от себя самой,
сегодня - от посторонних). Истина эта касается того, что за нею, вла-
стью, не стоит никакая высшая социальная, историческая и нравствен-
ная целесообразность, и что представляет и защищает она лишь свои
собственные интересы - корпоративные интересы тех, кто устроился во
власти и сполна использует ее во имя своих частных интересов.
Эта истина "приватизированной власти" лишь кажется эзотериче-
ской тем, кто наверху. На самом деле она давно уже стала общим дос-
тоянием. Потому-то и происходят роковые сбои в механизме власти.
Прежде, когда власть была легитимирована в символическом поле
"высших смыслов", ей повиновались, молча полагая при этом, что под-
чиняются чему-то большему, стоящему за ней.
Теперь же каждый исполнитель, получив предписание, терзает себя
вопросом: а во имя чего я должен это делать и чем я хуже тех, кто мне
предписывает исполнительскую роль, оставляя себе привилегию повеле-
вать или уклоняться? Если исполнители без конца задаются подобным
вопросом, их исполнительская энергия и воля резко слабеют, а вместе с
этим катастрофически слабеют возможности власти действительно
управлять людьми и событиями.
Дело в том, что во всех звеньях власти, оказавшейся вне поля сим-
волических значений или высших смыслов, начинает действовать тен-
денция "приватизации" властных возможностей. Например, генерал,
1 Бауман 3. Спор о постмодернизме // Социологический журнал. 1994. № 4.
С. 74.
103
получивший приказ организовать операцию "по восстановлению кон-
ституционного порядка" в регионе X, в первую очередь задается вопро-
сом: "А что он, генерал, лично будет с этого иметь?", так как изначаль-
но предполагается, что и сама верховная власть издала соответствую-
щий приказ в каких-то своих приватных целях. В свою очередь офице-
ры и солдаты, получившие приказ от генерала, задаются двояким вопро-
сом: почему именно на их долю выпало исполнение столь рискового и
неблагодарного дела, и если уж не удается совсем избежать его, то как
по мере возможности "приватизировать" свое участие в этом деле, сде-
лав его небескорыстным. В результате этих "приватизации" власти в
каждом ее звене в целом происходит разрыв технологической цепи, ве-
дущей от приказа к практическому исполнению. Ни в одном из потен-
циальных исполнителей власть уже не может найти добросовестного
проводника своих командных импульсов: какое-либо соответствие меж-
ду "входом" и "выходом" во властной линии теряется.
Маркс в свое время поставил задачу разоблачения превращенных
форм. Оказывается, однако, что применительно к нашему случаю, разо-
блачением превращенных форм, т.е. тех "мнимых" необходимостей, в
тогу которых рядилась власть, могут заниматься не только узкие группы
"теоретиков", но и все общество. И как только разоблачение превра-
щенных форм становится массовым занятием, власть оказывается в ро-
ковом вакууме. Оказывается, что патетика "высшей необходимости"
входит в число условий существования и эффективного осуществления
власти. И прежде в истории периодически осуществлялись эти процеду-
ры разоблачения превращенных форм, но они касались данной власти,
оцениваемой как своекорыстная, падшая, не выражающая общего инте-
реса и потому подлежащая замене другою, настоящей. Постмодернист-
ский сдвиг связан с тем, что соответствующее подозрение адресуется не
той или иной конкретной власти, а власти как таковой. Между проект-
ной схемой политического действия и реальным действием пролегает
пропасть.
Объединяющая народы надындивидуальная необходимость исчезает и
власть попадает в ловушку субъективистского произвола "исполните-
лей", на самом деле таковыми уже не являющимися. Агенты необходи-
мости теперь просто выступают в качестве прагматически ориентиро-
ванных индивидуалистов, третирующих всякую необходимость и общий
интерес как демагогическую выдумку.
Как можно все это интерпретировать в долгосрочном плане? Явля-
ется ли это знаком заката политической власти как таковой - заката
политической цивилизации - или речь идет о качественном преобразо-
вании условий существования власти?
104
Постмодернистские аналитики склоняются к последнему варианту. В
отличие от прежних утопистов анархистского, марксистского или ради-
кал-либерального толка1 постмодернисты не ожидают наступления без-
властия и демонтажа политической системы как таковой. Напротив, они
полагают, что только сейчас, в постмодернистскую эпоху, власть нако-
нец-таки может выступить в своем чистом виде, не прячась за экономи-
ческую, социальную и культурную необходимость. Как пишет один из
наших адептов постмодернизма в политике, "условия борьбы сущест-
венно изменились: тоталитарная система (столь долго боровшаяся с со-
циальным разделением деятельности в области политико-управлен-
ческих отношений) пала, и поле политики, более не контролируемое
никакой внешней инстанцией легитимации, стремительно автономизи-
руется, освобождаясь от прямого давления экономических, идеологиче-
ских и интеллектуальных сил"2.
Новизна ситуации видится, таким образом, в следующем. Представи-
тельская парадигма отрицала автономию политики, так как полагала,
что призвание последней - отражать и представлять разнообразный мир
гражданских интересов. Модернистская парадигма наделила политиче-
скую систему правом командовать обществом, но не от своего собст-
венного имени, а от имени высшей необходимости (прогресса, развития,
роста, модернизации и т.п.).
В постмодернистской парадигме мир политический получает нако-
нец вполне автономный статус: события, происходящие в нем, не отра-
жают ни волю гражданского общества, ни волю высшего исторического
разума или прогресса, а выступают как чистое и самоценное производ-
ство власти. С прежних позиций такая власть выглядит предельно ци-
ничной, так как в ней отсутствуют какие-либо превращенные символи-
ческие формы, отражающие ориентацию на высшие ценности и смыслы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156