Она помолчала.
-Я бы не хотела вдаваться в подробности, это моё личное дело, зачем мне
нужен этот брак. Я всё обдумала. Знающие люди посоветовали обратиться к
Вам. И вот я пришла. Я знаю что такая психологическая операция дело не
дешёвое. Поверьте, деньги для меня значения не имеют, - её губы дрогнули.
И после небольшой паузы она завершила монолог:
- Главное - сделать дело. Ну, что скажете? - она взглянула на меня
оценивающим взглядом тёмных глаз и нервно стиснула пальцы. - Не буду Вам
рассказывать, к кому я обращалась. Повторяю, всё это - моё личное дело. Но
должна Вам сразу же сказать: гипноз меня не берет.
Она поднялась с кресла и подошла к окну. Энергичная, целеустремлённая.
Раньше, особенно весной и летом, когда окно в моём кабинете было растворено
и кто-нибудь из клиентов внезапно подходил к нему, я поневоле подхватывался
с места, сердце начинало стучать. Иногда даже нарочно закрывал окно. Всё же
девятый этаж. В конце концов попросил столяра сделать так, чтобы створка
окна открывалась лишь на четверть оконницы. И сейчас я просто проводил
взглядом Стеллу Филипповну. Она некоторое время оглядывала предзимний
город, который начал уже погружаться в ранние декабрьские сумерки, потом,
глубоко вздохнув, повернулась ко мне и снова взглянула на меня. В её глазах
стояли слёзы.
Я предложил клиентке сесть и задумался. Проблематика психологической
помощи предстала сейчас передо мной во всей её многосложности и глубине.
Вспомнились мудрые слова моего московского коллеги и друга, тонкого пси-
холога и психотерапевта Федора Василюка о том, что психолог - вовсе не
специалист по житейским ситуациям. Больше того, психолог-психотерапевт
должен уметь подчинять непосредственные этические и эмоциональные реак-
ции профессиональным установкам, а не потакать любым желаниям клиентов,
поскольку за формулировками просьб, суждений, притязаний могут таиться
неведомые неосознанные факторы, не только не полезные, но и просто вредные
и опасные и для клиента, и для его близких. Вот и теперь: одно дело - то, что
говорит Стелла Филипповна. Другое - то, что она думает. А совсем иное - что
она при этом чувствует. И уж вовсе неясное дело - неосознаваемые желания,
мотивы, влечения и потаённые смыслы. Было над чем задуматься. Ведь моя
профессиональная компетентность, между прочим, предполагает в том числе и
умения избегать вовлечения в неоговариваемые психологические игры кли-
ентов, потакания их манипуляциям с другими людьми и с самими собой. Просто
услышать сказанное и понять его подлинный смысл - вовсе не одно и то же.
Так же как понять: что говорит человек - далеко не всегда тождественно
пониманию самого человека в его сущности, то ли выраженной, то ли укрытой
произнесёнными словами.
Всё обдумав, я вынужден был сказать самому себе, что не вполне понимал
клиентку. Я видел, чувствовал, осознавал, что ей плохо. Что она по-своему
страдает, но мне было непонятно, ради чего она обрекала себя, как мне
показалось, совершенно сознательно, на все эти мучения, - неужели только
ради денег? Непонятно. А ведь подлинные мотивы очень часто скрывают в себе
движущие силы переживаний.
Глядя клиентке прямо в глаза, я честно сознался:
- Боюсь, я Вас не вполне понял. Вот что я от Вас услышал: Вы хотите жить
с человеком, которого Вы не хотите. Это так?
Стелла Филипповна ответила вопросом.
- Прошу прощения, сколько Вам лет?
Я оставался совершенно серьёзным:
- Вы считаете меня недостаточно взрослым для обсуждения жизненно
важных вопросов?
Стелла Филипповна некоторое время о чём-то размышляла. Затем сказала:
- Хорошо. Попытаюсь быть более откровенной.
Я кивнул головой в знак понимания и согласия.
- Не знаю, с чего начать, - дама явно колебалась.
В такие минуты следует поддержать клиента в его стремлении быть открытым
с самим собой. И весьма немаловажно при этом делать акцент на том, что в
установлении честных, бескомпромиссных отношений с самим собой не может
быть никакого принуждения, никакого давления. Мне думается, важно помочь
осознать клиенту одну простую вещь: наиболее полезной личностной позицией
в подобных ситуациях может явиться позиция свидетеля. Именно так: не
прокурора и не адвоката, а свидетеля. Возможно, свидетель и не всегда ясно
понимает, что происходит у него на глазах. Ведь истинные причины и смысл
событий могут быть скрыты. Но и просто увидеть, так сказать, открытыми
очень немало для того, чтобы потом, отстранившись от непосредственного
созерцания событий, уяснить их динамику, разглядеть то, что скрыто за внеш-
ними эффектами, и, возможно, составить представление о возможных дви-
жущих причинах событий.
Ощущая и понимая борьбу мотивов клиентки, и в то же время пытаясь
помочь ей избежать ненужного обострения защитных механизмов сопротив-
ления, которые именно на начальных этапах консультативной и психотера-
певтической работы могут весьма осложнить её течение, я высказался примерно
так:
- Стелла Филипповна, поскольку с первого взгляда почти никогда не-
возможно определить, что в самом деле главное, что менее важно, а что, в
сущности, совсем неважно, не имеет никакого значения, с чего именно Вы
начнёте. Это как распутывание клубка. Вначале ведь совершенно неважно, за
какую ниточку потянешь. Это потом уже проясняется, что к чему.
Клиентка благодарно улыбнулась.
- Ладно. Тогда я и начну с того, что очень не люблю вязать. Хотя вяжу
прекрасно. Это у меня с детства. От мамы. Кстати, мама моя была, - всё это,
конечно, до революции ещё происходило, да ... Так вот мама была одной из
лучших портних в Киеве. Как тогда говорили, модисток. Своей мастерской у
неё не было, но люди знали, какой она была мастерицей и приносили ей заказы
на дом. А мама не только на удивление чудесно шила, по самым модным тогда
выкройкам, - тогда ведь, кстати, пошить платье было совсем не то, что теперь.
Очень сложные модели - вытачки разные, всякие там сборки, манжеты... Она
также прекрасно вязала. Я помню её "Зингер", дореволюционные журналы мод,
тончайшие, просто удивительные кружева, которые она вязала. Потом, после
гражданской войны, когда я уже родилась, - а я у мамы была четвёртой дочерью,
- мама, конечно, не могла уже работать, как раньше. Сами понимаете, советская
власть, дом отобрали, оставили комнату и кухню. Один ребёнок умер от тифа,
другая сестра потом, в голодовку погибла. А там - отца забрали...
Но я знаю одно: выжили мы только благодаря маме. На её иголочке. Не на
тех фабричных заработках и пайках, что иногда давали ей, а на её бессонных
ночах, на воспалённых от постоянного напряжения глазах мы выжили. Стре-
котание её "Зингера" я помню и в тридцать третьем году, и в тридцать седьмом,
и в сорок третьем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100