– И что ты делаешь?
– Завязываю. И как рукой снимает. Шеф, не мое дело вас воспитывать. Но не кажется ли вам, что вы слегка перебарщиваете? Кокс, водяра. Эти игры до добра не доводят.
– Не учи меня жить, – отмахнулся Алихан.
– Не буду. Да и чему я могу вас научить? Вы состоявшийся человек. А я так, болтаюсь, как цветок в проруби. Но знаете что утешает? У нас одинаковые проблемы. И мне, и вам не хватает любви. Что подтверждает старую банальную истину, что не в деньгах счастье.
– Нет, что-то случится, что-то обязательно случится, нутром чую, – повторил Алихан и надолго умолк, прислушиваясь к тревожному шуму сосен.
II
Звериное чутье Алихана не обмануло его. Однажды на заводе произошла авария на подстанции, Алихан проторчал там до вечера, ехать в театр было поздно. Алихан послал за Ларисой машину. Она должна была вернуться около девяти. Но в девять ее не было. Не было и в десять. Мобильник Ларисы не отвечал, мобильник водителя отзывался длинными пустыми гудками. Алихан не знал, что и думать.
Около полуночи в поселок композиторов въехал милицейский УАЗ с мигалками, остановился у коттеджа Алихана.
– Гражданин Хаджаев? – спросил хмурый капитан. – Вам нужно поехать с нами. Нашли вашу машину.
– Что случилось? – встревожился Алихан. – Авария?
– Хуже…
Черный шестисотый «мереседес» Алихана нашли в кювете на повороте к поселку. Тонированные стекла и кузов были искрошены автоматными очередями. Стреляли с двух сторон, в упор. Нападавшие не видели, кто сидит в машине, поэтому стрельбу вели плотно, не жалея патронов. Водитель погиб сразу, перерезанный очередью. Лариса сидела сзади. Несколько пуль превратили ее голову в кровавое месиво.
Когда милицейский УАЗ подъехал к месту происшествия, там уже стояли три патрульных машины и «скорая». Санитары вынимали из «мерседеса» трупы. Алихан кинулся к носилкам. Санитар попытался его остановить:
– Не нужно вам на это смотреть.
Но Алихан все же откинул простыню и жадно, с мукой, всмотрелся в изуродованное выстрелами лицо Ларисы, словно пытаясь увидеть в нем то лицо, которое он знал до реснички, прикрывающей пронзительную зелень глаз, до золотистого завитка на виске. То, что лежало на носилках, Ларисой не было. Ее вообще больше не было, она растворилась в этой хмурой ночи, как когда-то растворялась в лунном свете Эдема.
Хоронили Ларису в закрытом гробу на сельском кладбище в Рузе, отпевали в местной деревянной церквушке. О похоронах никого не оповестили, были только Алихан с Гошей и рабочие с завода, которые пронесли гроб до могилы. Поминок тоже не было. Вернувшись с кладбища, Алихан достал оба портрета Ларисы, поставил их рядом, потом ножом разрезал второй холст на узкие полосы и бросил их в камин. Показал на «Портрет подруги художника»:
– Она всегда будет такой, всегда. Бедная девочка, не повезло ей. Охотились на меня.
Налил по полстакана водки:
– Давай ее помянем…
Давно замечено, что люди с сильным характером часто переносят удары судьбы хуже, чем остальные, никакими особенными достоинствами не отмеченные. Так легированная сталь ломается уже при легком изгибе, а обычное железо гнется, как его ни крути.
То, что Алихан стал опасаться за свою жизнь, было нормальной реакцией на покушение. Когда на тебя охотятся с автоматами, поневоле станешь осторожным. Но у Алихана это быстро превратилось в манию преследования. В поездках его сопровождал джип с охраной, при себе у него всегда был пистолет и зачем-то «лимонка». Коттедж в Доме композиторов обнесли четырехметровым бетонным забором, постоянно дежурили два мордоворота с собаками, окна кабинета в заводоуправлении закрыли десятимиллиметровыми стальными листами. Везде были видеокамеры. Из кабинета Алихан следил за переговорами своих сотрудников с потенциальными партнерами. Если они ему чем-то не нравились, он к ним не выходил, переговоры срывались.
Коммерческий директор, старый еврей Илья Аронович Гольдберг, сокрушался:
– Что он делает! Так мы растеряем всех клиентов! Он губит завод! Георгий, вы бездельник и балабол, но он вам доверяет. Сделайте что-нибудь!
С прекращением культпоходов по модным местам Москвы Алихан почему-то не уволил Гошу, а сделал его начальником отдела рекламы. Работа была не бей лежачего, большую часть времени Гоша трепался с лаборантками, потому он не обиделся на слова коммерческого директора. Что справедливо, то справедливо, на что тут обижаться? Но он понятия не имел, как можно воздействовать на шефа. Когда же не состоялась встреча с австрийцами, которые прилетели подписывать договор на поставку водки «Бородино», Гоша понял, что нужно что-то предпринимать, если он не хочет, чтобы завод обанкротился и он потерял непыльную и денежную работу. А этого он не хотел. Тогда-то он и позвонил во Владикавказ Тимуру Русланову, близкому другу и деловому партнеру Алихана.
Тимур прилетел утренним рейсом. Гоша встретил его во Внуково. На вопрос, что происходит, неопределенно пожал плечами:
– Увидите Алихана, сами поймете.
– Где он?
– Исчез…
III
Когда Алихан отрыл глаза, он не сразу понял, где находится. Помещение было длинное, с низким потолком, без окон. По стене тянулись трубы теплоцентрали в стекловате, вдоль другой стены грудились узкие слесарные верстаки с поломанными тисками. Стоял застарелый запах железа, он перемешивался с теплой вонью от гнилых тюфяков, заскорузлой от грязи одежды, нечистых тел. На всем пространстве пола лежали скрюченные фигуры, все как один лицом вниз, уткнувшись в руки, словно их били, а они пытались защитить лицо от ударов. Тусклая лампочка у дверей еле светила, невозможно было понять, день теперь или ночь. Судя по тяжелой тишине с храпом, судорожными вскриками во сне, стонами и словно бы щенячьим повизгиваниям, была глухая ночь.
На голову Алихана была натянута болоневая «аляска» с оторванным капюшоном, воняющая помойкой, на ногах – грязные кроссовки без шнурков, бесформенные, тоже с помойки. Но он не чувствовал вони, он вообще ничего не чувствовал, все реакции организма остались где-то там, в другой жизни, а здесь был только постоянный шум в голове, в котором, как голоса людей на аэродроме, глохли все мысли.
Он выпростался из «аляски» и сел, привалившись к стене. Рядом завозились, из тряпья поднялась плешивая голова с бородищей до глаз, прохрипела:
– Поплохело, браток? Сейчас поправимся, у меня есть.
– Какой сегодня день? – спросил Алихан.
– А кто ж его знает? Какой Бог дал, такой и день. Ты не вникай, так оно проще.
– Давно я здесь?
– Как посмотреть. Неделя – давно? Если сидеть пятнадцать суток – полсрока. Если пятнадцать лет – базарить не о чем.
Говоря это, бородач извлек из-под изголовья сидор, порылся в нем, достал горбушку черного хлеба, потом два помятых пластмассовых стакана и наконец с особой осторожностью, даже торжественностью, наполненную мутноватой жидкостью четвертинку без этикетки, заткнутую бумажной пробкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145