обычно его видели на форуме сидящим на ступеньках, ведущих в храм Венеры Клоакины, который был древнее базилики Эмилия и объединен с ней уже в процессе строительства последней. Не будучи Кассандрой или религиозным фанатиком, Куллеол ограничивался в своих предсказаниях результатами важнейших политических событий; он никогда не предсказывал конца света или появление какого-то нового, более могущественного бога. Ему удалось предсказать войну против Югурты, нашествие германцев, Сатурнина, войну с Италией и войну на Востоке против Митридата, причем последняя, как он уверял, будет продолжаться на протяжении жизни целого поколения.
На рассвете того утра, когда братья Цезари возвратились в Рим, сенат собрался в первый раз со дня резни, учиненной Октавием. Члены сената боялись этого заседания. До сего дня самые страшные преступления совершались во имя Рима отдельными лицами или толпой на форуме, но резня в «день Октавия» была слишком тесно связана с сенатом.
Сидя на верхних ступенях храма Венеры Клоакины, Публий Корнелий Куллеол казался неотъемлемой принадлежностью этого места, и ни один из отцов сената не заметил его, хотя при виде их Куллеол радостно потер руки. Если он сделает то, за что ему щедро заплатил Гней Октавий Рузон, ему никогда уже больше не сидеть на этих ступеньках, и он сможет наконец избавиться от роли предсказателя.
Сенаторы задержались в портике Гостилиевой курии, обсуждая, разбившись на небольшие группы, «день Октавия», и были слышны предположения о том, что это событие может быть связано с сегодняшними дебатами. Вдруг над их головами раздался пронзительный визг, и Куллеол привлек всеобщее внимание. Он поднялся на носки, выгнул спину, вытянул руки, переплетя пальцы, и кричал с такой силой что на его искревлинных губах появилась пена. Поскольку Куллеол никогда не давал предсказаний, доводя себя до экстаза, все подумали, что у него просто припадок. Одни сенаторы и завсегдатаи форума продолжали зачарованно наблюдать за ним, другие приблизились к прорицателю и попытались спустить его вниз. Он слепо боролся с ними, царапаясь ногтями, открывая рот все шире и шире, пока, наконец, не закричал.
– Цинна! Цинна! Цинна! Цинна! – завывал он. Куллеол получил очень внимательную аудиторию.
– Пока Цинна и шесть его трибунов плебса не будут высланы, Рим будет гибнуть, – верещал он, трясясь и шатаясь, а затем завопил то же самое еще и еще раз, до тех пор, пока не свалился на землю и его не унесли.
Пораженные сенаторы услышали, что консул Октавий уже несколько раз призывал их в зал, и поспешили в Гостилиеву курию.
Никто так и не узнал, как старший консул намеревался объяснить ужасные события в лагере Марция, но теперь, вместо этого, он обратил свое внимание – и внимание всего сената – на сверхнеобычную одержимость Куллеола и на то его предсказание, которое все только что слышали.
– До тех пор пока младший консул и шесть трибунов плебса не будут изгнаны, Рим будет гибнуть, – задумчиво повторил Октавий. – Верховный понтифик, flamen Dialis, что вы скажете об этом удивительном заявлении Куллеола?
– Я думаю, что должен воздержаться от комментариев, Гней Октавий, – покачал головой верховный понтифик Сцевола.
Октавий решил настаивать, но, посмотрев на Сцеволу, изменил свое решение. Врожденный консерватизм верховного понтифика заставлял его мириться со многим, но запугать или ввести в заблуждение Сцеволу мало кому удавалось. Когда в сенате не так давно обсуждался подобный случай, именно Сцевола резко осудил приговоры, вынесенные Гаю Марию, Публию Сульпицию и остальным, просил их помиловать и призвать вернуться. Нет, лучше не враждовать с верховным понтификом, кроме того, Октавий имел намного более легковерного свидетеля в лице flamen Dialis'a и решил, что этот достойный человек подтвердит ужасное предзнаменование.
– Flamen Dialis? – строго спросил он. Луций Корнелий Мерула поднялся:
– Луций Валерий Флакк, верховный понтифик Сцевола, Гней Октавий, курульные магистраты, консуляры, отцы-основатели! Прежде чем я прокомментирую слова прорицателя Куллеола, я должен сначала поведать вам о том, что произошло вчера в храме Великого бога. Я проводил ритуальную уборку помещения, когда увидел небольшую лужу крови на полу, за цоколем статуи Великого бога. Кроме того, там лежала голова птицы – мерулы, черного дрозда! Моего собственного тезки! И я, кому нашими древними и благословенными законами запрещено находиться в присутствии смерти, смотрю на это как на предвестие – сам не знаю чего! Моей собственной смерти? Смерти Великого бога? Я не знал, как растолковать эту примету, и посоветовался с верховным понтификом, но он оказался бессилен. – Луций Корнелий Мерула завернулся в свою двойную накидку, что выглядело довольно странно, поскольку Мерула никогда раньше так не делал, да и вообще был весь в поту; его круглое, гладкое лицо под острым, цвета слоновой кости, шлемом блестело каплями пота. Луций Корнелий Мерула продолжал: – Но кое-что я разузнал. Найдя голову черного дрозда, я стал искать его тело и обнаружил, что это создание свило гнездо в расщелине, под золотой мантией статуи Великого бога. И в этом гнезде лежало шесть мертвых птенцов. По всей видимости, кошка поймала и съела их мать. Все, кроме головы, разумеется. Но кошка не смогла добраться до птенцов, которые погибли от голода.
– Я осквернен. – Flamen Dialis поежился.
– После этого заседания сената я буду вынужден совершить обряды, которые очистят от скверны меня самого и храм Юпитера. То, что я нахожусь здесь, является результатом моих размышлений над этой приметой, причем не только над смертью черного дрозда, но и над всем этим событием в целом. Те выводы, к которым я пришел, я сделал самостоятельно, а не тогда, когда слушал Публия Корнелия Куллеола, впавшего в сверхъестественное пророческое безумие.
В сенате воцарилась мертвая тишина, все лица обратились к жрецу Юпитера, поскольку он был хорошо известен как честный, порой даже наивный человек, так что его слова воспринимались совершенно серьезно.
– Теперь уже Цинна, – продолжал flamen Dialis, – не символизируется с черным дроздом. Он символизируется с прахом, потому что именно в прах я превратил мертвую голову птицы и шесть ее мертвых птенцов. Я сжег их в соответствии с ритуалом очищения. Хотя я не являюсь истинным истолкователем, для меня в этот момент стало совершенно ясно, что эта примета имеет сверхъестественное сходство с олицетворением Луция Корнелия Цинны и шести его плебейских трибунов. Они осквернили Великого бога Рима, который ныне подвергается большой опасности – и все из-за них. Кровь же означает, что Луций Цинна и его трибуны плебса станут причиной еще большего раздора и еще больших общественных беспорядков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165
На рассвете того утра, когда братья Цезари возвратились в Рим, сенат собрался в первый раз со дня резни, учиненной Октавием. Члены сената боялись этого заседания. До сего дня самые страшные преступления совершались во имя Рима отдельными лицами или толпой на форуме, но резня в «день Октавия» была слишком тесно связана с сенатом.
Сидя на верхних ступенях храма Венеры Клоакины, Публий Корнелий Куллеол казался неотъемлемой принадлежностью этого места, и ни один из отцов сената не заметил его, хотя при виде их Куллеол радостно потер руки. Если он сделает то, за что ему щедро заплатил Гней Октавий Рузон, ему никогда уже больше не сидеть на этих ступеньках, и он сможет наконец избавиться от роли предсказателя.
Сенаторы задержались в портике Гостилиевой курии, обсуждая, разбившись на небольшие группы, «день Октавия», и были слышны предположения о том, что это событие может быть связано с сегодняшними дебатами. Вдруг над их головами раздался пронзительный визг, и Куллеол привлек всеобщее внимание. Он поднялся на носки, выгнул спину, вытянул руки, переплетя пальцы, и кричал с такой силой что на его искревлинных губах появилась пена. Поскольку Куллеол никогда не давал предсказаний, доводя себя до экстаза, все подумали, что у него просто припадок. Одни сенаторы и завсегдатаи форума продолжали зачарованно наблюдать за ним, другие приблизились к прорицателю и попытались спустить его вниз. Он слепо боролся с ними, царапаясь ногтями, открывая рот все шире и шире, пока, наконец, не закричал.
– Цинна! Цинна! Цинна! Цинна! – завывал он. Куллеол получил очень внимательную аудиторию.
– Пока Цинна и шесть его трибунов плебса не будут высланы, Рим будет гибнуть, – верещал он, трясясь и шатаясь, а затем завопил то же самое еще и еще раз, до тех пор, пока не свалился на землю и его не унесли.
Пораженные сенаторы услышали, что консул Октавий уже несколько раз призывал их в зал, и поспешили в Гостилиеву курию.
Никто так и не узнал, как старший консул намеревался объяснить ужасные события в лагере Марция, но теперь, вместо этого, он обратил свое внимание – и внимание всего сената – на сверхнеобычную одержимость Куллеола и на то его предсказание, которое все только что слышали.
– До тех пор пока младший консул и шесть трибунов плебса не будут изгнаны, Рим будет гибнуть, – задумчиво повторил Октавий. – Верховный понтифик, flamen Dialis, что вы скажете об этом удивительном заявлении Куллеола?
– Я думаю, что должен воздержаться от комментариев, Гней Октавий, – покачал головой верховный понтифик Сцевола.
Октавий решил настаивать, но, посмотрев на Сцеволу, изменил свое решение. Врожденный консерватизм верховного понтифика заставлял его мириться со многим, но запугать или ввести в заблуждение Сцеволу мало кому удавалось. Когда в сенате не так давно обсуждался подобный случай, именно Сцевола резко осудил приговоры, вынесенные Гаю Марию, Публию Сульпицию и остальным, просил их помиловать и призвать вернуться. Нет, лучше не враждовать с верховным понтификом, кроме того, Октавий имел намного более легковерного свидетеля в лице flamen Dialis'a и решил, что этот достойный человек подтвердит ужасное предзнаменование.
– Flamen Dialis? – строго спросил он. Луций Корнелий Мерула поднялся:
– Луций Валерий Флакк, верховный понтифик Сцевола, Гней Октавий, курульные магистраты, консуляры, отцы-основатели! Прежде чем я прокомментирую слова прорицателя Куллеола, я должен сначала поведать вам о том, что произошло вчера в храме Великого бога. Я проводил ритуальную уборку помещения, когда увидел небольшую лужу крови на полу, за цоколем статуи Великого бога. Кроме того, там лежала голова птицы – мерулы, черного дрозда! Моего собственного тезки! И я, кому нашими древними и благословенными законами запрещено находиться в присутствии смерти, смотрю на это как на предвестие – сам не знаю чего! Моей собственной смерти? Смерти Великого бога? Я не знал, как растолковать эту примету, и посоветовался с верховным понтификом, но он оказался бессилен. – Луций Корнелий Мерула завернулся в свою двойную накидку, что выглядело довольно странно, поскольку Мерула никогда раньше так не делал, да и вообще был весь в поту; его круглое, гладкое лицо под острым, цвета слоновой кости, шлемом блестело каплями пота. Луций Корнелий Мерула продолжал: – Но кое-что я разузнал. Найдя голову черного дрозда, я стал искать его тело и обнаружил, что это создание свило гнездо в расщелине, под золотой мантией статуи Великого бога. И в этом гнезде лежало шесть мертвых птенцов. По всей видимости, кошка поймала и съела их мать. Все, кроме головы, разумеется. Но кошка не смогла добраться до птенцов, которые погибли от голода.
– Я осквернен. – Flamen Dialis поежился.
– После этого заседания сената я буду вынужден совершить обряды, которые очистят от скверны меня самого и храм Юпитера. То, что я нахожусь здесь, является результатом моих размышлений над этой приметой, причем не только над смертью черного дрозда, но и над всем этим событием в целом. Те выводы, к которым я пришел, я сделал самостоятельно, а не тогда, когда слушал Публия Корнелия Куллеола, впавшего в сверхъестественное пророческое безумие.
В сенате воцарилась мертвая тишина, все лица обратились к жрецу Юпитера, поскольку он был хорошо известен как честный, порой даже наивный человек, так что его слова воспринимались совершенно серьезно.
– Теперь уже Цинна, – продолжал flamen Dialis, – не символизируется с черным дроздом. Он символизируется с прахом, потому что именно в прах я превратил мертвую голову птицы и шесть ее мертвых птенцов. Я сжег их в соответствии с ритуалом очищения. Хотя я не являюсь истинным истолкователем, для меня в этот момент стало совершенно ясно, что эта примета имеет сверхъестественное сходство с олицетворением Луция Корнелия Цинны и шести его плебейских трибунов. Они осквернили Великого бога Рима, который ныне подвергается большой опасности – и все из-за них. Кровь же означает, что Луций Цинна и его трибуны плебса станут причиной еще большего раздора и еще больших общественных беспорядков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165