– вспылив, выкрикнул Сульпиций. – Почему он должен различать, это не его дело?! Какая нелепость! Италики в провинции Азия заплатили ту же цену, что римляне и латиняне. Они тоже мертвы. Их дети, женщины и рабы. Он не проводит различия!
– Успокойся, Сульпиций, – воскликнул Помпей Страбон, который, по-видимому, хотел приступить к делу, – ты вступаешь в накатанную колею.
– Я должен был бы издать приказ, – миролюбиво произнес Сулла. – Мы здесь, в Беллоне, не для того, чтобы изучать причины или различия, а для того, чтобы решить, что делать.
– Война, – мгновенно отозвался Помпей Страбон.
– Это мнение всех или только некоторых? – уточнил Сулла.
Сенат единодушно высказался за войну.
– Мы имеем достаточно легионов в стране, – заговорил Метелл Пий, – и они хорошо оснащены. По меньшей мере в этом отношении мы готовы лучше, чем обычно. Мы можем завтра же погрузить на корабли и отправить на восток двадцать легионов.
– Это неправда, и вы это знаете, – спокойно заметил Сулла. – Я сомневаюсь, что мы сможем отправить хоть один легион, что уж говорить о двадцати.
Сенат хранил молчание.
– Отцы-основатели, где же найти деньги? С окончанием войны против Италии у нас нет иного выбора, кроме как распустить наши легионы. Мы не можем им больше платить! Пока Рим подвергался опасности внутри Италии, каждый человек римского или латинского происхождения был обязан принимать участие в войне. Мы можем объявить, что то же самое будет иметь место и в войне с чужеземцами, особенно сейчас, когда провинция Азия уже проглочена агрессором и восемьдесят тысяч наших людей мертвы. Но совершенно ясно, что на данный момент родина не подвергается прямой опасности. И наши войска устали. Им заплачено за последнюю кампанию, но на это ушли наши последние деньги. Следовательно, они должны быть демобилизованы и распущены по домам. Ведь у нас нет никаких перспектив заплатить им за другую кампанию!
Слова Суллы растворились в тишине, усугубив ее.
– Давайте пока отложим рассмотрение вопроса о деньгах, – промолвил Катул Цезарь. – Намного более важным является тот факт, что мы должны остановить Митридата!
– Квинт Лутаций, ты нас не слушал! – вскричал Сулла. – У нас нет денег на кампанию!
– Я уверен, Луций Корнелий Сулла, – Катул Цезарь принял надменный вид, – издаст приказ выступить против Митридата. И только после этого мы сможем уделить внимание денежному вопросу.
– А я уверен, что Луций Корнелий Сулла не издаст такого приказа! – зарычал Гай Марий. – Позволим Сулле остаться в Риме, чтобы он занялся поисками денег. Деньги! Как будто сейчас время думать о деньгах, когда Рим стоит перед угрозой уничтожения. Деньги найдутся – они всегда есть. И царь Митридат имеет их в огромном количестве, так что он и заплатит в конце концов. Отцы-основатели, мы не можем поручить командование в этой кампании человеку, который беспокоится о деньгах! Вы должны поручить его мне!
– Ты слишком стар для этого, Гай Марий, – спокойно заметил Сулла.
– Я не слишком стар, чтобы понять, что сейчас не время говорить о деньгах! – огрызнулся Марий. – Понт во всем подобен германской угрозе, а кто разгромил германцев? Гай Марий! Почтенные члены августейшего собрания, вы должны поручить командование в этой войне именно мне! Я единственный человек, который может ее выиграть.
Наверху, со своего места, поднялся глава сената Флакк, человек мягкий и отнюдь не знаменитый своим мужеством.
– Если бы ты был молод и здоров, Гай Марий, у тебя не было бы более горячего сторонника, чем я. Но Луций Корнелий прав – ты слишком стар. Ты перенес два удара. Мы не имеем права поручать командование в этой войне человеку, который может свалиться с ног вновь, именно тогда, когда в нем будет наибольшая необходимость. Нам не известны причины болезни, Гай Марий, но мы знаем, что если человек перенес хотя бы один удар, с ним обязательно случится повторный. У тебя это было, и у тебя это будет вновь! Нет, отцы сената, как ваш глава я заявляю, что мы не можем даже рассматривать кандидатуру Гая Мария. Мое второе замечание состоит в том, что командование должно быть поручено нашему старшему консулу Луцию Корнелию.
– Фортуне угоден именно я, – упрямо возразил Марий.
– Гай Марий, отнесись к предложению принцепса сената с должным пониманием, – спокойно сказал Сулла. – Ни у кого из нас, в том числе и у меня, нет таких талантов. Но факты есть факты. Сенат не может рисковать, вверяя командование семидесятилетнему старцу, перенесшему два удара.
Марий сел с перекошенным ртом, обхватив руками колени; по его виду было ясно, что он не согласен с мнением сената.
– Луций Корнелий, ты примешь командование? – спросил Квинт Лутаций Катул Цезарь.
– Только если собрание вручит мне его подавляющим большинством голосов, Квинт Лутаций. Не иначе.
– Тогда давайте разделимся, – предложил глава сената Флакк.
Только три члена сената были против, когда сенаторы всей толпой перешли с их импровизированных мест: Гай Марий, Луций Корнелий Цинна и Публий Сульпиций Руф, трибун плебса.
– Я не верю этому, – пробормотал цензор Красс, обращаясь к своему соседу Луцию Цезарю. – Сульпиций?
– Он ведет себя очень своеобразно с того самого момента, как пришло известие о резне, – ответил Луций Цезарь. – Что говорить – ведь ты видел, как он взвился, когда услышал, что Митридат не делает различия между римлянами и италиками. Я представляю себе, как он сейчас сожалеет, что сам был одним из тех, кто никогда не хотел предоставлять избирательные права италикам.
– Почему же это побудило его поддержать Гая Мария?
– Не знаю, Публий Лициний, – пожал плечами Луций Цезарь. – Я действительно не знаю этого.
Сульпиций оказался вместе с Марием и Цинной, потому что они выступили против сената – и только поэтому. Когда Сульпиций узнал о том, что произошло в Смирне, он испытал глубокое потрясение и уже не мог жить без чувства боли, вины, а также агонизирующего смятения разума, в которое его вверг только один небольшой факт – иноземный царь не делает различий между людьми Рима и Италии. А если он смешивает в одну кучу италиков и римлян, значит и в глазах остального мира между ними нет различий.
Когда разразилась война против Италии, Сульпиций как страстный патриот и консерватор, отдался римскому делу всем своим сердцем. Он был квестором в год смерти Друза и всего себя посвятил резко возросшим обязанностям. Именно благодаря его усилиям множество италиков погибли. Именно с его ведома жители Аскула пострадали намного ужаснее, чем того заслуживали. Тысячи италийских мальчиков, которые прошли во время триумфа Помпея Страбона по улицам Рима, были изгнаны из города без еды, одежды и денег, чтобы выжить или умереть в зависимости от силы воли, которая таилась в их незрелых телах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165
– Успокойся, Сульпиций, – воскликнул Помпей Страбон, который, по-видимому, хотел приступить к делу, – ты вступаешь в накатанную колею.
– Я должен был бы издать приказ, – миролюбиво произнес Сулла. – Мы здесь, в Беллоне, не для того, чтобы изучать причины или различия, а для того, чтобы решить, что делать.
– Война, – мгновенно отозвался Помпей Страбон.
– Это мнение всех или только некоторых? – уточнил Сулла.
Сенат единодушно высказался за войну.
– Мы имеем достаточно легионов в стране, – заговорил Метелл Пий, – и они хорошо оснащены. По меньшей мере в этом отношении мы готовы лучше, чем обычно. Мы можем завтра же погрузить на корабли и отправить на восток двадцать легионов.
– Это неправда, и вы это знаете, – спокойно заметил Сулла. – Я сомневаюсь, что мы сможем отправить хоть один легион, что уж говорить о двадцати.
Сенат хранил молчание.
– Отцы-основатели, где же найти деньги? С окончанием войны против Италии у нас нет иного выбора, кроме как распустить наши легионы. Мы не можем им больше платить! Пока Рим подвергался опасности внутри Италии, каждый человек римского или латинского происхождения был обязан принимать участие в войне. Мы можем объявить, что то же самое будет иметь место и в войне с чужеземцами, особенно сейчас, когда провинция Азия уже проглочена агрессором и восемьдесят тысяч наших людей мертвы. Но совершенно ясно, что на данный момент родина не подвергается прямой опасности. И наши войска устали. Им заплачено за последнюю кампанию, но на это ушли наши последние деньги. Следовательно, они должны быть демобилизованы и распущены по домам. Ведь у нас нет никаких перспектив заплатить им за другую кампанию!
Слова Суллы растворились в тишине, усугубив ее.
– Давайте пока отложим рассмотрение вопроса о деньгах, – промолвил Катул Цезарь. – Намного более важным является тот факт, что мы должны остановить Митридата!
– Квинт Лутаций, ты нас не слушал! – вскричал Сулла. – У нас нет денег на кампанию!
– Я уверен, Луций Корнелий Сулла, – Катул Цезарь принял надменный вид, – издаст приказ выступить против Митридата. И только после этого мы сможем уделить внимание денежному вопросу.
– А я уверен, что Луций Корнелий Сулла не издаст такого приказа! – зарычал Гай Марий. – Позволим Сулле остаться в Риме, чтобы он занялся поисками денег. Деньги! Как будто сейчас время думать о деньгах, когда Рим стоит перед угрозой уничтожения. Деньги найдутся – они всегда есть. И царь Митридат имеет их в огромном количестве, так что он и заплатит в конце концов. Отцы-основатели, мы не можем поручить командование в этой кампании человеку, который беспокоится о деньгах! Вы должны поручить его мне!
– Ты слишком стар для этого, Гай Марий, – спокойно заметил Сулла.
– Я не слишком стар, чтобы понять, что сейчас не время говорить о деньгах! – огрызнулся Марий. – Понт во всем подобен германской угрозе, а кто разгромил германцев? Гай Марий! Почтенные члены августейшего собрания, вы должны поручить командование в этой войне именно мне! Я единственный человек, который может ее выиграть.
Наверху, со своего места, поднялся глава сената Флакк, человек мягкий и отнюдь не знаменитый своим мужеством.
– Если бы ты был молод и здоров, Гай Марий, у тебя не было бы более горячего сторонника, чем я. Но Луций Корнелий прав – ты слишком стар. Ты перенес два удара. Мы не имеем права поручать командование в этой войне человеку, который может свалиться с ног вновь, именно тогда, когда в нем будет наибольшая необходимость. Нам не известны причины болезни, Гай Марий, но мы знаем, что если человек перенес хотя бы один удар, с ним обязательно случится повторный. У тебя это было, и у тебя это будет вновь! Нет, отцы сената, как ваш глава я заявляю, что мы не можем даже рассматривать кандидатуру Гая Мария. Мое второе замечание состоит в том, что командование должно быть поручено нашему старшему консулу Луцию Корнелию.
– Фортуне угоден именно я, – упрямо возразил Марий.
– Гай Марий, отнесись к предложению принцепса сената с должным пониманием, – спокойно сказал Сулла. – Ни у кого из нас, в том числе и у меня, нет таких талантов. Но факты есть факты. Сенат не может рисковать, вверяя командование семидесятилетнему старцу, перенесшему два удара.
Марий сел с перекошенным ртом, обхватив руками колени; по его виду было ясно, что он не согласен с мнением сената.
– Луций Корнелий, ты примешь командование? – спросил Квинт Лутаций Катул Цезарь.
– Только если собрание вручит мне его подавляющим большинством голосов, Квинт Лутаций. Не иначе.
– Тогда давайте разделимся, – предложил глава сената Флакк.
Только три члена сената были против, когда сенаторы всей толпой перешли с их импровизированных мест: Гай Марий, Луций Корнелий Цинна и Публий Сульпиций Руф, трибун плебса.
– Я не верю этому, – пробормотал цензор Красс, обращаясь к своему соседу Луцию Цезарю. – Сульпиций?
– Он ведет себя очень своеобразно с того самого момента, как пришло известие о резне, – ответил Луций Цезарь. – Что говорить – ведь ты видел, как он взвился, когда услышал, что Митридат не делает различия между римлянами и италиками. Я представляю себе, как он сейчас сожалеет, что сам был одним из тех, кто никогда не хотел предоставлять избирательные права италикам.
– Почему же это побудило его поддержать Гая Мария?
– Не знаю, Публий Лициний, – пожал плечами Луций Цезарь. – Я действительно не знаю этого.
Сульпиций оказался вместе с Марием и Цинной, потому что они выступили против сената – и только поэтому. Когда Сульпиций узнал о том, что произошло в Смирне, он испытал глубокое потрясение и уже не мог жить без чувства боли, вины, а также агонизирующего смятения разума, в которое его вверг только один небольшой факт – иноземный царь не делает различий между людьми Рима и Италии. А если он смешивает в одну кучу италиков и римлян, значит и в глазах остального мира между ними нет различий.
Когда разразилась война против Италии, Сульпиций как страстный патриот и консерватор, отдался римскому делу всем своим сердцем. Он был квестором в год смерти Друза и всего себя посвятил резко возросшим обязанностям. Именно благодаря его усилиям множество италиков погибли. Именно с его ведома жители Аскула пострадали намного ужаснее, чем того заслуживали. Тысячи италийских мальчиков, которые прошли во время триумфа Помпея Страбона по улицам Рима, были изгнаны из города без еды, одежды и денег, чтобы выжить или умереть в зависимости от силы воли, которая таилась в их незрелых телах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165