– Это еще не все. Мои самниты решили следовать за тобой.
– Неужели самниты действительно хотят продолжать войну?
– Да, но во имя Самния, а не Италии.
– Я понимаю, однако ведь остался же хоть один самнит, чтобы повести их!
– Нет, Квинт Поппедий, это должен быть ты.
– Ну что ж, очень хорошо, – вздохнул Силон.
Они не говорили вслух о том, что их надежды на независимость Италии рухнули. Не обсуждали они и то, что оба и так знали: если с Италией будет покончено, Самний не сможет победить.
В мае последняя повстанческая армия выступила из Эзернии под командованием Квинта Поппедия Силона. Она насчитывала тридцать тысяч пехотинцев и тысячу всадников и была усилена еще двадцатью тысячами вольноотпущенников. Большинство из пехотинцев составляли раненые в предыдущих битвах, которые добрались до Эзернии – единственного безопасного места; Силон повел кавалерию за собой и прорвал кольцо римлян вокруг города. Эта вылазка была неизбежной – Эзерния не могла долгое время кормить такое количество ртов.
Каждый выступивший в поход знал, что положение безвыходное, и никто не надеялся победить. Самое большее, на что они могли рассчитывать, – дорого продать свою жизнь. Но когда солдаты Силона взяли Бовиан и перебили там римский гарнизон, почувствовалось некоторое облегчение. Неужели был еще шанс? Метелл Пий и его армия расположились под Венусией на Аппиевой дороге, так что до Венусии путь был свободен.
И там же, под Венусией, состоялась последняя битва войны, завершившая странный круговорот событий, которые начались со смертью Марка Ливия Друза. На поле Венусии сошлись в единоборстве два человека, любившие Друза больше всего, – его друг Силон и его брат Мамерк. Пока самниты гибли тысячами, не в силах противостоять более опытным и сильным римлянам, Силон и Мамерк упорно сражались друг с другом. Силон упал. Мамерк стоял, глядя на марса со слезами на глазах и с поднятым мечом, но он колебался.
– Прикончи меня, Мамерк, – задыхаясь произнес Квинт Поппедий Силон, – ты должен отомстить мне за убийство Цепиона.
– За Цепиона! – воскликнул Мамерк, пронзил Силона мечом и лишь затем безутешно оплакал его, Друза и горечь победы.
– Свершилось, – сказал Метелл Пий Поросенок Луцию Корнелию Сулле, который прибыл в Венусию в тот момент, когда услышал шум битвы. – Венусия вчера сдалась.
– Нет, не свершилось, – мрачно отозвался Сулла, – это не может свершиться, пока Эзерния и Нола не покорены.
– А ты не подумал о том, – робко осмелился возразить Поросенок, – что если мы снимем осаду Эзернии и Нолы, жизнь там войдет в нормальное русло?
– Я уверен, что ты прав, – ответил Сулла, – и именно поэтому мы не снимем осаду с этих городов. Почему они должны выйти сухими из воды? Помпей Страбон не позволил Аскулу этого. Нет, Поросенок, Эзерния и Нола останутся в том положении, в котором они сейчас находятся. И если потребуется – вечно.
– Я слышал Скатон мертв, а Пелигин сдался…
– Все правильно, – ухмыльнулся Сулла, – кроме того, что ты неверно это изложил. Помпей Страбон взял в плен Пелигина. Скатон пал от его меча раньше, чем разделил ту же участь.
– Итак, это действительно конец! – воскликнул Метелл Пий.
– Нет, пока Эзерния и Нола не покорились. Известия о резне римлян, латинян и италиков в провинции Азия Сулла получил в Капуе, городе, который он сделал своей базой. К тому же, он освободил Катула Цезаря, чтобы тот мог вернуться в Рим для заслуженного отдыха, но оставил себе его секретаря – высокоодаренного Марка Туллия Цицерона, находя его услуги настолько ценными, что в Катуле Цезаре не было необходимости.
Цицерон считал Суллу таким же чудовищем, как и Помпея, хотя и по иным причинам, и крайне сожалел об отсутствии Катула Цезаря.
– Луций Корнелий, – спросил он Суллу, – смогу ли я получить увольнение в конце года, хотя к тому времени срок моей службы составит неполных два года? Однако если подытожить все мое участие в кампании, эту цифру надо увеличить в десять раз.
– Я подумаю, – отвечал Сулла, который ценил Цицерона как личность намного выше, чем в свое время Помпей. – В настоящий момент я не могу обойтись без тебя. Никто другой не знает так много об этих краях, как ты, тем более что сейчас Квинт Лутаций отправился в Рим отдыхать.
«Впрочем, можно ли вообще говорить об отдыхе, – думал Сулла, мчась в Рим в повозке, запряженной четырьмя мулами. – Как только нам удается потушить один пожар, так тут же вспыхивает другой. И это делает войну против Италии подобной двум тлеющим хворостинам.»
Все старшие сенаторы сошлись в окрестностях Рима для сенатских слушаний о провинции Азия, присутствовал даже Помпей Страбон. Примерно сто пятьдесят человек собрались в храме Беллоны, снаружи священной границы Рима, в лагере Марция.
– Итак, мы знаем, что Маний Аквилий мертв. Вероятно, это означает, что оба его уполномоченных также мертвы, – говорил Сулла в сенате доверительным тоном. – Тем не менее, видимо, Гай Кассий бежал, хотя мы ничего не слышали о нем. Чего я не могу понять – так это того, почему мы не имеем ни малейших известий от Квинта Оппия из Киликии. Наверное, она тоже потеряна. Плохо дело, когда Рим вынужден полагаться на изгнанников в известиях, подобных этим.
– Из этого следует, что Митридат наносит молниеносные удары, – сказал Катул Цезарь, хмуря брови.
– Другими словами, – вступил в разговор Марий, – ему посчастливилось проскочить между двумя нашими официальными уполномоченными.
Сказанное не вызвало возражений, и все задумались. Преданность общему делу объединяла членов сената, но они не могли быть едины, когда среди них появлялся кто-то не равный им по положению. И все знали, что таковыми являлись Гай Кассий и трое уполномоченных.
– Тогда Квинт Оппий по меньшей мере должен был установить с нами связь, – вновь заговорил Сулла, выразив общее мнение. – Он человек чести и не мог оставить Рим в неизвестности дольше чем следовало. Я думаю, мы должны смириться с мыслью, что Киликия тоже потеряна.
– Нам нужно каким-то образом связаться с Публием Рутилием и запросить побольше сведений, – сказал Марий.
– Мне кажется, что если кто-то из наших людей уцелел, то они начнут прибывать в Рим в конце августа, – отозвался Сулла. – Тогда мы и будем знать больше.
– Я расцениваю письмо Публия Рутилия как свидетельство того, что никто не уцелел, – произнес Сульпиций со скамьи трибунов. Он со стоном сжал кулаки. – Митридат совершенно не проводит различия между италиками и римлянами!
– Митридат – варвар, – сказал Катул Цезарь.
Это замечание пришлось как нельзя кстати для Сульпиция, который, казалось, окаменел от потрясения еще два дня назад, когда принцепс сената Флакк читал письмо Рутилия Руфа.
– Он не проводит различия!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165