Медлить нельзя. – Он помолчал и осторожно добавил:
– Вам, князь-батюшка, стоило бы быть с государем пообходительнее. Меншиков наверняка плетет против вас козни. Как всегда. Сейчас многое зависит от того, останетесь вы в царской милости или нет.
– Разумеется, – угрюмо буркнул Николай. Во все века власть царей была неизменной: жизнь подданных зависела от царской прихоти. – Мне полагается лизать один, ближний, царский сапог быстрее, чем Меншиков лижет другой, дальний. Боярский род имеет свои привилегии.
Сударев бросил на него потрясенный взгляд и, промолчав, тихо отправился по делам.
* * *
Дом гудел от суеты. Слуги готовили залы и спальные покои на случай, если царю вздумается остаться на ночь со свитой. Актерам домашнего театра велено было представить вечером французский фарс. Повар нещадно гонял слуг, готовя роскошное угощение. Сударев мелькал по дому, крутясь как юла, рассыпая приказы и указания встречным и поперечным.
Предоставленный сам себе, Николай уселся разбираться в текущих делах Ангеловских. К своему удивлению, он обнаружил, что большая часть семейного состояния почти не значится в документах. Проглядывая бумаги и расходные книги, он выяснил, что вопреки его ожиданиям род Ангеловских был отнюдь не богат. Доходы Ангеловские получали только от оброка с поместий и лишь чуть-чуть пополняли их участием в делах царского полотняного завода. Создавалось впечатление, что деньги не слишком интересовали князя Николая Дмитриевича.
– Светлый князь, – раздался с порога нежный голос Емелии.
Он поднял глаза и увидел, что она робко заглядывает в дверь.
– Что такое?
Она тихонько вошла в комнату.
– Сударев сказал, что сегодня за нашим столом будет ужинать государь. Мне надо там быть?
– Да, – коротко отозвался он, захлопывая расходную книгу. – Западные женщины всегда едят за одним столом с мужчинами. Государь строго этого придерживается.
– Ох! – Она тревожно нахмурилась и ущипнула рукав своего деревенского платья. – Но я… Мне нечего надеть, кроме сарафана.
– Сойдет.
– Но ведь так богатые не ходят… Это ведь не по-новому, а по старинке.
– Потом тебе пошьют несколько платьев, а пока придется поносить сарафан.
– Хорошо, светлый князь.
Он не сводил глаз с ее лица и заметил, что оно выглядит каким-то странно тусклым и белесым.
– Подойди-ка поближе, – приказал он. Емелия неохотно повиновалась и, волоча ноги, приблизилась к его конторке. Николай вгляделся в ее лицо. Нежную розовато-молочную кожу покрывал толстый слой не то пудры, не то мази, отчего ее цветущая прозрачность сменилась меловой маской. Николай провел пальцем по ее щеке, прокладывая на белом покрытии румяную дорожку. Чешуйки белил припорошили даже темно-рыжие полумесяцы пушистых ресниц.
– Мне дала это княгиня Чоглокова, – тихо объяснила Емелия. – При дворе все дамы этим пользуются. И мои пятнышки теперь не видны.
– Пятнышки? – повторил озадаченный Николай. – Ты имеешь в виду вот эти? – Под его движущимся пальцем проступила россыпь золотых веснушек. – Но мне нравятся твои веснушки. Не старайся их скрыть.
Она с сомнением поглядела на него.
– Они никому не нравятся. Мне в том числе.
– А мне нравятся! – Чуть улыбаясь, Николай приподнял пальцем ее подбородок.
– Можно мне остаться и немного побыть с вами? – порывисто попросила Емелия. – Все сейчас так заняты, а мне нечего делать.
Николай догадался, что она испытывает то же, что и он. Такое же беспокойное, загнанное чувство, которое томило его все утро.
– Хочешь прокатиться по Москве? Я собрался проехаться в Китай-город.
Глаза Емелии загорелись при мысли о торговых рядах под стенами Кремля, где размещались лучшие лавки всевозможных товаров.
– Я никогда там не бывала!
Его позабавило возбуждение жены.
– Тогда поторопись. Оденься потеплее, да не забудь умыться.
Емелия чуть не вприпрыжку поспешила прочь, а Николай велел слугам подать сани к крыльцу. Когда Емелия встретила его у парадных дверей, она была закутана в несколько толстых поношенных платков и шалей, делавших ее похожей на кочан капусты. Николай протянул руку, чтобы потуже завернуть у нее вокруг шеи головной платок, и удивленно поинтересовался:
– Неужели, дитя, у тебя нет какой-нибудь накидки или шубки?
– Нет, но эти шали очень теплые. Я в них почти не мерзну.
Николай, хмурясь, оглядел ее.
– Нам надо будет прибавить шубу к списку того, что тебе понадобится.
– Мне очень жаль, светлый князь, – потупилась она. – У меня нет никакого приданого… никаких нарядов. Я пришла к вам безо всего.
– Я бы этого не сказал, – ласково откликнулся он, засмотревшись на сверкающую синеву ее очей. Костяшками пальцев он случайно задел нежную кожу ее шеи и почувствовал, как от этого касания их закололо острыми иголочками. Он мучительно, до боли сознавал, что под толстым коконом платков и шалей скрывается стройная, изящно округлая фигурка. Ему хотелось подхватить ее на руки и отнести наверх, в спальню… раздеть и прижаться к ней обнаженным телом. Кровь неистово забурлила в его жилах. Однако он не мог поддаться этому порыву, как бы ему ни хотелось. Нельзя было рисковать тем, что она забеременеет, чтобы не повторилась вновь несчастная судьба рода Ангеловских.
– Пойдем, – буркнул он и повел ее на воздух. – Поедем поглядим на столицу.
В санях Емелия, поколебавшись мгновение, согласилась разделить с ним меховую полсть. Уютно подоткнув вокруг себя мех, они покатили через всю Москву к Кремлю. Николая поразили отличия в облике древней крепости. Он узнал привычные стены красного кирпича и луковицы глав кремлевских соборов, но Большой дворец еще не был построен, а самый большой в мире царь-колокол не только еще не был отлит, но даже еще и не задуман. Большие иконы, закрепленные на отвесной стене над воротами, обещали входящим Божью милость и защиту.
– Поразительно! – проронила Емелия, проследив за его взглядом. – Представить только, что делается за этими стенами… – Лицо ее посерьезнело, стало почти суровым. – Царь, спокойно сидя за крепостной стеной со своими приближенными, мановением руки может изменить жизнь всех, кто снаружи. Захочет государь Петр Алексеевич войны, и тысячи умрут за него. Захочет поставить новый город у Балтийского моря, и отправят туда таких, как мой дядя и братья. Сколько же народа поумирало, исполняя волю царскую! Наверное, ни дяди, ни братьев уже нет в живых.
– В этом никогда нельзя быть уверенным.
– Петербург – место гиблое. Там свирепствуют болезни и водятся дикие звери… Говорят, по ночам даже волки забегают на улицы. Нехорошо, что царь забрал туда насильно моих родичей. Может, он государь мудрый и великий, но, по-моему, это тиранство!
Выпалив все это, Емелия замолчала, опасливо косясь на князя, не зная, как отнесется он к ее мятежным речам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
– Вам, князь-батюшка, стоило бы быть с государем пообходительнее. Меншиков наверняка плетет против вас козни. Как всегда. Сейчас многое зависит от того, останетесь вы в царской милости или нет.
– Разумеется, – угрюмо буркнул Николай. Во все века власть царей была неизменной: жизнь подданных зависела от царской прихоти. – Мне полагается лизать один, ближний, царский сапог быстрее, чем Меншиков лижет другой, дальний. Боярский род имеет свои привилегии.
Сударев бросил на него потрясенный взгляд и, промолчав, тихо отправился по делам.
* * *
Дом гудел от суеты. Слуги готовили залы и спальные покои на случай, если царю вздумается остаться на ночь со свитой. Актерам домашнего театра велено было представить вечером французский фарс. Повар нещадно гонял слуг, готовя роскошное угощение. Сударев мелькал по дому, крутясь как юла, рассыпая приказы и указания встречным и поперечным.
Предоставленный сам себе, Николай уселся разбираться в текущих делах Ангеловских. К своему удивлению, он обнаружил, что большая часть семейного состояния почти не значится в документах. Проглядывая бумаги и расходные книги, он выяснил, что вопреки его ожиданиям род Ангеловских был отнюдь не богат. Доходы Ангеловские получали только от оброка с поместий и лишь чуть-чуть пополняли их участием в делах царского полотняного завода. Создавалось впечатление, что деньги не слишком интересовали князя Николая Дмитриевича.
– Светлый князь, – раздался с порога нежный голос Емелии.
Он поднял глаза и увидел, что она робко заглядывает в дверь.
– Что такое?
Она тихонько вошла в комнату.
– Сударев сказал, что сегодня за нашим столом будет ужинать государь. Мне надо там быть?
– Да, – коротко отозвался он, захлопывая расходную книгу. – Западные женщины всегда едят за одним столом с мужчинами. Государь строго этого придерживается.
– Ох! – Она тревожно нахмурилась и ущипнула рукав своего деревенского платья. – Но я… Мне нечего надеть, кроме сарафана.
– Сойдет.
– Но ведь так богатые не ходят… Это ведь не по-новому, а по старинке.
– Потом тебе пошьют несколько платьев, а пока придется поносить сарафан.
– Хорошо, светлый князь.
Он не сводил глаз с ее лица и заметил, что оно выглядит каким-то странно тусклым и белесым.
– Подойди-ка поближе, – приказал он. Емелия неохотно повиновалась и, волоча ноги, приблизилась к его конторке. Николай вгляделся в ее лицо. Нежную розовато-молочную кожу покрывал толстый слой не то пудры, не то мази, отчего ее цветущая прозрачность сменилась меловой маской. Николай провел пальцем по ее щеке, прокладывая на белом покрытии румяную дорожку. Чешуйки белил припорошили даже темно-рыжие полумесяцы пушистых ресниц.
– Мне дала это княгиня Чоглокова, – тихо объяснила Емелия. – При дворе все дамы этим пользуются. И мои пятнышки теперь не видны.
– Пятнышки? – повторил озадаченный Николай. – Ты имеешь в виду вот эти? – Под его движущимся пальцем проступила россыпь золотых веснушек. – Но мне нравятся твои веснушки. Не старайся их скрыть.
Она с сомнением поглядела на него.
– Они никому не нравятся. Мне в том числе.
– А мне нравятся! – Чуть улыбаясь, Николай приподнял пальцем ее подбородок.
– Можно мне остаться и немного побыть с вами? – порывисто попросила Емелия. – Все сейчас так заняты, а мне нечего делать.
Николай догадался, что она испытывает то же, что и он. Такое же беспокойное, загнанное чувство, которое томило его все утро.
– Хочешь прокатиться по Москве? Я собрался проехаться в Китай-город.
Глаза Емелии загорелись при мысли о торговых рядах под стенами Кремля, где размещались лучшие лавки всевозможных товаров.
– Я никогда там не бывала!
Его позабавило возбуждение жены.
– Тогда поторопись. Оденься потеплее, да не забудь умыться.
Емелия чуть не вприпрыжку поспешила прочь, а Николай велел слугам подать сани к крыльцу. Когда Емелия встретила его у парадных дверей, она была закутана в несколько толстых поношенных платков и шалей, делавших ее похожей на кочан капусты. Николай протянул руку, чтобы потуже завернуть у нее вокруг шеи головной платок, и удивленно поинтересовался:
– Неужели, дитя, у тебя нет какой-нибудь накидки или шубки?
– Нет, но эти шали очень теплые. Я в них почти не мерзну.
Николай, хмурясь, оглядел ее.
– Нам надо будет прибавить шубу к списку того, что тебе понадобится.
– Мне очень жаль, светлый князь, – потупилась она. – У меня нет никакого приданого… никаких нарядов. Я пришла к вам безо всего.
– Я бы этого не сказал, – ласково откликнулся он, засмотревшись на сверкающую синеву ее очей. Костяшками пальцев он случайно задел нежную кожу ее шеи и почувствовал, как от этого касания их закололо острыми иголочками. Он мучительно, до боли сознавал, что под толстым коконом платков и шалей скрывается стройная, изящно округлая фигурка. Ему хотелось подхватить ее на руки и отнести наверх, в спальню… раздеть и прижаться к ней обнаженным телом. Кровь неистово забурлила в его жилах. Однако он не мог поддаться этому порыву, как бы ему ни хотелось. Нельзя было рисковать тем, что она забеременеет, чтобы не повторилась вновь несчастная судьба рода Ангеловских.
– Пойдем, – буркнул он и повел ее на воздух. – Поедем поглядим на столицу.
В санях Емелия, поколебавшись мгновение, согласилась разделить с ним меховую полсть. Уютно подоткнув вокруг себя мех, они покатили через всю Москву к Кремлю. Николая поразили отличия в облике древней крепости. Он узнал привычные стены красного кирпича и луковицы глав кремлевских соборов, но Большой дворец еще не был построен, а самый большой в мире царь-колокол не только еще не был отлит, но даже еще и не задуман. Большие иконы, закрепленные на отвесной стене над воротами, обещали входящим Божью милость и защиту.
– Поразительно! – проронила Емелия, проследив за его взглядом. – Представить только, что делается за этими стенами… – Лицо ее посерьезнело, стало почти суровым. – Царь, спокойно сидя за крепостной стеной со своими приближенными, мановением руки может изменить жизнь всех, кто снаружи. Захочет государь Петр Алексеевич войны, и тысячи умрут за него. Захочет поставить новый город у Балтийского моря, и отправят туда таких, как мой дядя и братья. Сколько же народа поумирало, исполняя волю царскую! Наверное, ни дяди, ни братьев уже нет в живых.
– В этом никогда нельзя быть уверенным.
– Петербург – место гиблое. Там свирепствуют болезни и водятся дикие звери… Говорят, по ночам даже волки забегают на улицы. Нехорошо, что царь забрал туда насильно моих родичей. Может, он государь мудрый и великий, но, по-моему, это тиранство!
Выпалив все это, Емелия замолчала, опасливо косясь на князя, не зная, как отнесется он к ее мятежным речам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91