– Полагаю, это предназначается ему?
Тигр вскинул голову и с живым интересом посмотрел на ведро.
Эмма выпрямилась и взяла ведро из рук Николая. Затем с большой сноровкой вытрясла из него в клетку сочащиеся кровью куски.
– Приятного аппетита, Маньчжур.
Удовлетворенно заурчав, тигр принялся за еду. Эмма скорчила гримаску и засмеялась.
– Отвратительно. Я окружена плотоядными. – Она вытерла руки о штаны и ухмыльнулась, глядя на Николая. – Ну как вам нравится ходить с грязными руками, ваша светлость? Наверное, ощущение для вас новое.
Он медленно приблизился к ней:
– По-моему, Эмма, ты стараешься меня раззадорить.
Сомкнув пальцы на тонком запястье, он поднял ее руку, поглядел на раскрытую ладонь, потом медленно перевернул ее.
Улыбка мгновенно исчезла с лица Эммы, она отпрянула, ощущая неловкость л смущение. Рука ее была в мозолях, шершавая и красная. Пальцы длинные и тонкие, однако ногти безжалостно коротко подпилены. От запястья до кончиков пальцев руку испещряли бесчисленные белые шрамы и шрамчики – следы царапин от когтей и зубов. После ухоженных ручек холеных дам, к которым привык Николай, ее руки должны были его просто ужаснуть.
– На руку леди не похоже, не так ли? – прошептала она. Он погладил большим пальцем тонкую сетку голубоватых жилок, светившихся под белой кожей запястья.
– Это рука женщины.
Эмма нервно попыталась отнять руку.
– Что вы от меня хотите? Зачем вы здесь?
Он только крепче сжал пальцы.
– Я получаю удовольствие от твоего общества.
– Быть этого не может.
– Почему? Ты умна, занимательна… и очень красива.
– Ах негодяй! – взорвалась Эмма. – Не смейте надо мной смеяться!
– Неужели ты так низко себя ценишь? Я вовсе не смеюсь над тобой. – Не обращая внимания на ее гнев, он взялся за другое запястье. – Моя рыженькая, с красными кудрями, – мягко пробормотал он. – В старину в России «красное» означало еще и «прекрасное».
Эмма попыталась вырвать руки.
– Что вы себе позволяете?
– Я говорил, что однажды поцелую тебя, а я всегда держу слово.
Ее мускулы напряглись от усилия высвободиться из жесткой хватки.
– Если вы не уберете от меня руки, я вам оба глаза подобью. Может, вы не заметили, что я такого же высокого роста, как вы!
Николай легонько подтолкнул ее к ближайшей стене.
С приглушенным стуком плечи ее мягко ударились о деревянную перегородку.
– Не совсем. – Он слегка наклонился к ней, прижав ее руки к бокам. – А весишь ты вдвое меньше.
– Я… я пожалуюсь папе! – В прошлом/ей приходилось несколько раз произносить эти слова, и они всегда производили эффект. Все боялись ее отца.
– Неужели пожалуешься? – Глаза Николая заискрились: слова эти явно его позабавили. – Что ж, будет очень интересно.
Эмма отвернулась, понимая, что допустила ошибку. Ей следовало ответить презрением, следовало рассмеяться и сказать, что он выглядит нелепо. Вместо этого она сорвалась, разозлилась, сделав именно то единственное, что могло лишь усилить его интерес.
Он выпустил ее руки и склонился ближе, телом прижимая ее к стенке. Затем медленно навернул на ладонь ее тяжелую косу и довольно сильно потянул за нее, оттягивая голову Эммы назад. Его рот навис над ее губами… близко, но не касаясь.
Она ощущала на губах жар его дыхания… Ее начало трясти… Каким-то незнакомым, низким голосом она проговорила:
– Так что вы там собирались делать? У меня много работы.
В тот же миг она почувствовала его рот, жестоко напавший на ее губы. Впрочем, нападение закончилось так же быстро, как и началось. Он поднял голову и уставился на нее сверху вниз сверкающими глазами из-под золотых ресниц. От страстного поцелуя губы Эммы покалывало. Она осторожно облизала их и ощутила легкий привкус сладкого чая.
– Оставьте меня в покое, – Неуверенно прошептала она.
Его высокие скулы, казалось, заострились еще больше. В своей суровой неподвижности лицо его выглядело экзотически восточным.
– Я не закончил.
Эмма внезапно напряглась, пытаясь его оттолкнуть. Но мужские руки лишь теснее сомкнулись вокруг нее. Она забилась в них, но вынуждена была покориться мощи притиснувшего ее тела. Николай вновь наклонил голову, целуя ее с силой и страстью, раз и навсегда вытеснившими воспоминания обо всех других мужчинах. Никогда больше не сможет она вызвать в памяти милую неуклюжесть своего первого поцелуя с деревенским мальчишкой и даже нежные объятия с Адамом Милбэнком. Свирепая страсть Николая словно заклеймила Эмму, не оставляя места ничему и никому другому. У нее закружилась голова от быстроты, с которой все переменилось. Он перестал быть великолепной, но непонятной фигурой, маячившей где-то на дальнем краю ее жизни. Внезапно он оказался близкой, сиюминутной реальностью, заставил понять, прочувствовать его с такой стороны, которая никогда не приходила ей в голову. Никогда не смела прийти…
Большие ладони легли ей на спину, заскользили вдоль спины, дошли до крутизны бедер. Под рубашкой и брюками на ней были надеты только легкая сорочка и тонкие полотняные панталоны. Никакого корсета с косточками и шнуровкой, никакой защитной прослойки, которая бы скрывала формы ее тела. Она понимала, что он может ощутить упругую мягкость ее груди и естественный изгиб талии. Стыд и желание яростно столкнулись в ней, заставив слепо качнуться к нему. Она готова была обхватить его руками, прижать к себе ближе, теснее, запустить пальцы в его изумительные волосы. Кожа и плоть ее горели там, где соприкасались с ним… Груди, ноги, живот… Господи Боже, как ей хотелось притянуть его руки к своему телу!
Губы его оторвались от ее рта, и она издала слабый стон разочарования. Руки Эммы барахтались в складках его рубашки, бессмысленно терзая ее. Он пробормотал что-то по-русски, его жаркое дыхание пронзало ее волосы, лаская и обжигая кожу головы. Постепенно пальцы ее расслабились и тихо легли ему на плечи. Открыв глаза, Эмма увидела через его плечо, что Маньчжур наблюдает за ними влажными немигающими глазами, а хвост его слегка подергивается. Она отдернула руки от Николая и стала нервно поправлять рубашку и пояс.
Николай отступил на шаг и, невозмутимо поглядев на нее, тихо сказал:
– Если тебе когда-нибудь что-то понадобится, можешь прийти ко мне. Я хочу стать твоим другом, Эмма.
– По-моему, у вас и так достаточно друзей.
Большим пальцем он пригладил ей темно-красную шелковистую бровь.
– Не таких, как ты.
– Друзей так не целуют.
Он небрежно коснулся указательным пальцем ее щеки.
– Не будь ребенком, Эмма.
Его замечание больно уязвило Эмму, и она отозвалась самым надменным тоном, какой сумела изобразить:
– Какой прок нам обоим в этой дружбе?
Его пальцы скользнули по щеке, приподняли подбородок, и девушка вся напряглась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
Тигр вскинул голову и с живым интересом посмотрел на ведро.
Эмма выпрямилась и взяла ведро из рук Николая. Затем с большой сноровкой вытрясла из него в клетку сочащиеся кровью куски.
– Приятного аппетита, Маньчжур.
Удовлетворенно заурчав, тигр принялся за еду. Эмма скорчила гримаску и засмеялась.
– Отвратительно. Я окружена плотоядными. – Она вытерла руки о штаны и ухмыльнулась, глядя на Николая. – Ну как вам нравится ходить с грязными руками, ваша светлость? Наверное, ощущение для вас новое.
Он медленно приблизился к ней:
– По-моему, Эмма, ты стараешься меня раззадорить.
Сомкнув пальцы на тонком запястье, он поднял ее руку, поглядел на раскрытую ладонь, потом медленно перевернул ее.
Улыбка мгновенно исчезла с лица Эммы, она отпрянула, ощущая неловкость л смущение. Рука ее была в мозолях, шершавая и красная. Пальцы длинные и тонкие, однако ногти безжалостно коротко подпилены. От запястья до кончиков пальцев руку испещряли бесчисленные белые шрамы и шрамчики – следы царапин от когтей и зубов. После ухоженных ручек холеных дам, к которым привык Николай, ее руки должны были его просто ужаснуть.
– На руку леди не похоже, не так ли? – прошептала она. Он погладил большим пальцем тонкую сетку голубоватых жилок, светившихся под белой кожей запястья.
– Это рука женщины.
Эмма нервно попыталась отнять руку.
– Что вы от меня хотите? Зачем вы здесь?
Он только крепче сжал пальцы.
– Я получаю удовольствие от твоего общества.
– Быть этого не может.
– Почему? Ты умна, занимательна… и очень красива.
– Ах негодяй! – взорвалась Эмма. – Не смейте надо мной смеяться!
– Неужели ты так низко себя ценишь? Я вовсе не смеюсь над тобой. – Не обращая внимания на ее гнев, он взялся за другое запястье. – Моя рыженькая, с красными кудрями, – мягко пробормотал он. – В старину в России «красное» означало еще и «прекрасное».
Эмма попыталась вырвать руки.
– Что вы себе позволяете?
– Я говорил, что однажды поцелую тебя, а я всегда держу слово.
Ее мускулы напряглись от усилия высвободиться из жесткой хватки.
– Если вы не уберете от меня руки, я вам оба глаза подобью. Может, вы не заметили, что я такого же высокого роста, как вы!
Николай легонько подтолкнул ее к ближайшей стене.
С приглушенным стуком плечи ее мягко ударились о деревянную перегородку.
– Не совсем. – Он слегка наклонился к ней, прижав ее руки к бокам. – А весишь ты вдвое меньше.
– Я… я пожалуюсь папе! – В прошлом/ей приходилось несколько раз произносить эти слова, и они всегда производили эффект. Все боялись ее отца.
– Неужели пожалуешься? – Глаза Николая заискрились: слова эти явно его позабавили. – Что ж, будет очень интересно.
Эмма отвернулась, понимая, что допустила ошибку. Ей следовало ответить презрением, следовало рассмеяться и сказать, что он выглядит нелепо. Вместо этого она сорвалась, разозлилась, сделав именно то единственное, что могло лишь усилить его интерес.
Он выпустил ее руки и склонился ближе, телом прижимая ее к стенке. Затем медленно навернул на ладонь ее тяжелую косу и довольно сильно потянул за нее, оттягивая голову Эммы назад. Его рот навис над ее губами… близко, но не касаясь.
Она ощущала на губах жар его дыхания… Ее начало трясти… Каким-то незнакомым, низким голосом она проговорила:
– Так что вы там собирались делать? У меня много работы.
В тот же миг она почувствовала его рот, жестоко напавший на ее губы. Впрочем, нападение закончилось так же быстро, как и началось. Он поднял голову и уставился на нее сверху вниз сверкающими глазами из-под золотых ресниц. От страстного поцелуя губы Эммы покалывало. Она осторожно облизала их и ощутила легкий привкус сладкого чая.
– Оставьте меня в покое, – Неуверенно прошептала она.
Его высокие скулы, казалось, заострились еще больше. В своей суровой неподвижности лицо его выглядело экзотически восточным.
– Я не закончил.
Эмма внезапно напряглась, пытаясь его оттолкнуть. Но мужские руки лишь теснее сомкнулись вокруг нее. Она забилась в них, но вынуждена была покориться мощи притиснувшего ее тела. Николай вновь наклонил голову, целуя ее с силой и страстью, раз и навсегда вытеснившими воспоминания обо всех других мужчинах. Никогда больше не сможет она вызвать в памяти милую неуклюжесть своего первого поцелуя с деревенским мальчишкой и даже нежные объятия с Адамом Милбэнком. Свирепая страсть Николая словно заклеймила Эмму, не оставляя места ничему и никому другому. У нее закружилась голова от быстроты, с которой все переменилось. Он перестал быть великолепной, но непонятной фигурой, маячившей где-то на дальнем краю ее жизни. Внезапно он оказался близкой, сиюминутной реальностью, заставил понять, прочувствовать его с такой стороны, которая никогда не приходила ей в голову. Никогда не смела прийти…
Большие ладони легли ей на спину, заскользили вдоль спины, дошли до крутизны бедер. Под рубашкой и брюками на ней были надеты только легкая сорочка и тонкие полотняные панталоны. Никакого корсета с косточками и шнуровкой, никакой защитной прослойки, которая бы скрывала формы ее тела. Она понимала, что он может ощутить упругую мягкость ее груди и естественный изгиб талии. Стыд и желание яростно столкнулись в ней, заставив слепо качнуться к нему. Она готова была обхватить его руками, прижать к себе ближе, теснее, запустить пальцы в его изумительные волосы. Кожа и плоть ее горели там, где соприкасались с ним… Груди, ноги, живот… Господи Боже, как ей хотелось притянуть его руки к своему телу!
Губы его оторвались от ее рта, и она издала слабый стон разочарования. Руки Эммы барахтались в складках его рубашки, бессмысленно терзая ее. Он пробормотал что-то по-русски, его жаркое дыхание пронзало ее волосы, лаская и обжигая кожу головы. Постепенно пальцы ее расслабились и тихо легли ему на плечи. Открыв глаза, Эмма увидела через его плечо, что Маньчжур наблюдает за ними влажными немигающими глазами, а хвост его слегка подергивается. Она отдернула руки от Николая и стала нервно поправлять рубашку и пояс.
Николай отступил на шаг и, невозмутимо поглядев на нее, тихо сказал:
– Если тебе когда-нибудь что-то понадобится, можешь прийти ко мне. Я хочу стать твоим другом, Эмма.
– По-моему, у вас и так достаточно друзей.
Большим пальцем он пригладил ей темно-красную шелковистую бровь.
– Не таких, как ты.
– Друзей так не целуют.
Он небрежно коснулся указательным пальцем ее щеки.
– Не будь ребенком, Эмма.
Его замечание больно уязвило Эмму, и она отозвалась самым надменным тоном, какой сумела изобразить:
– Какой прок нам обоим в этой дружбе?
Его пальцы скользнули по щеке, приподняли подбородок, и девушка вся напряглась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91