Он стал метаться из комнаты в комнату, как зверь, попавший в клетку. Он ничего не понимал. Пот заливал ему глаза, сердце стучало, словно желая выпрыгнуть из груди. Он уже никогда не надеялся увидеть то, что было вокруг: мебель, стены, иконы… Столь же странно одетые слуги кучками теснились по углам, растерянно жались к стенам при встрече, но заговорить не осмеливались.
– Князь-батюшка, – послышался за спиной встревоженный голос дворецкого.
Однако Николай не остановился, пока не добрался до входной двери. Он распахнул ее, и порыв резкого ледяного ветра ударил ему в лицо, ожег щеки, пробрался в тонкие рукава. Князь содрогнулся и замер на месте.
Перед ним раскинулась Москва… Белокаменная… Златоглавая…
Особняк его располагался почти на самом краю города, на холме, вознесшемся над морем сверкающих золотом, увенчанных крестами церковных куполов. Между церквями теснились дома, деревянные и каменные, с ярко раскрашенными синими, зелеными и красными крышами. Дым бесчисленных печей поднимался в небо, наполняя ноздри свежим запахом мороза и едкостью копоти. В оцепенении Николай смотрел, как медленно опускаются на промерзшую землю хлопья снега, укрывая город мерцающим покрывалом серебряных блесток.
У него задрожали колени так сильно, что он вынужден был опуститься на оледеневшую ступеньку.
«Может, я умер?» – подумалось ему. Он даже не заметил, что произнес это вслух, пока не услышал язвительный ответ Сударева:
– Нет, не умер, хотя, судя по вашему виду, до этого недалеко. К тому же, если будете и дальше стоять здесь раздетым, вы точно застудитесь до смерти. – Дворецкий заботливо коснулся его плеча. – Князь-батюшка, вам надо вернуться в дом. Вы сами назначили меня надзирать за хозяйством и всячески о вас заботиться. Я жалованья своего не буду стоить, если дам вам заболеть. Пойдемте, карету скоро подадут, и вы поедете смотреть невест, как и хотели.
Николай не двинулся с места, продолжая разглядывать город. Ему хотелось зарыдать от ужаса и счастья, броситься наземь и поцеловать оледеневшую землю России. Родная сторона!.. Но эта Москва была моложе, новее, чем помнилось ему. Дремучие леса, ее окружавшие, еще не были вырублены и не поредели. В уличном шуме сливались грохот телег, выкрики разносчиков, окрики караульщиков, вопли нищих, мычание и ржание скота. Дома и возки выглядели несовременно. Далекие деревни казались маленькими и были разбросаны далеко друг от друга, совсем не так, как ему помнилось. При нем народу и строений было больше, дома стояли кучнее, толпы были гуще. Возможно, все это сон? Возможно, он скоро проснется? Как он сюда попал? Что случилось с Эммой и Джейкобом? Растерянный, неуверенный в себе, он послушно последовал за Сударевым обратно в дом. Федька подал ему кафтан такого же синего бархата, как и его безрукавка.
– Ваша светлость, позвольте помочь вам одеться.
Тяжелая одежда окутала Николая теплом. Ряд пуговиц спускался от середины груди до половины бедер. Отступив на шаг, Сударев оглядел князя и удовлетворенно крякнул.
– Не так щегольски, как обычно, но полагаю, будущую невесту ваш вид не разочарует.
– Чью невесту?
Федька рассмеялся, словно князь остроумно пошутил.
– Вашу невесту, князь-батюшка. Ту, которую вы выберете в спутницы жизни.
– Я уже женат.
Дворецкий залился хохотом пуще прежнего.
– Как я рад, ваша светлость, что хорошее настроение к вам вернулось.
Николай, не улыбнувшись, процедил сквозь зубы:
– Я не ищу себе невесту.
Сударев расстроенно умолк, затем проговорил с досадой:
– Но, князь-батюшка Николай Дмитриевич, вы же сами сказали, что пора вам жениться! Разослали по всем городам посыльных, чтобы свезли сюда на смотрины всех незамужних красавиц. Они теперь собрались и ждут вас. Сюда родственники привезли дочерей и сестер из Суздаля и Владимира, а некоторых – даже из-под Киева, из Малороссии! А теперь вы не хотите даже взглянуть на них? – Он укоризненно смотрел на бледное лицо Николая. – Это все похмелье. Вы сейчас сами не знаете, что говорите. У вас всегда так, по старой нашей пословице: день пируете, а неделю голова с похмелья болит.
– Я не гулял и не пировал, – мрачно проворчал Николай, страстно надеясь, что все еще длится какой-то пьяный сон. Да, он просто пьян… вдрызг, вдребезги, до умопомрачения. Может, когда он протрезвеет, все это исчезнет?.. Но пока ему ничего не остается, кроме как приноровиться к происходящему и не выказывать сомнений.
– Пойдемте, – жалобно уговаривал его дворецкий, – пора ехать на смотрины. Окажите по крайней мере им уважение, пройдитесь любезно вдоль ряда. Кто знает? Может, вам и приглянется какая-нибудь красавица, и вы с первого взгляда полюбите ее.
Жестом отчаяния Николай запустил в волосы обе руки. Ему так не хотелось принимать участие в нелепом фарсе. Хватит ему хлопот с женой, ведь он уже женат.
«Но пока будет длиться этот сон, – решил он, – надо терпеть».
– Ладно, тогда побыстрее покончим со всем, – угрюмо бросил он. – Поехать я поеду, но невесту выбирать не стану. Никакую.
– Ну и хорошо, – умиротворяюще ворковал Федька. – Только посмотрите на них одним глазком, и все. Это будет и по чести, и по совести, раз уж они приехали в такую даль.
Небольшая толпа слуг провожала Николая, помогая сойти по скользким ступенькам. Лакеи сноровисто укутали его меховой полстью и вручили кубок вина.
– Вина-то не стоило бы больше пить, – начал было Федька, залезая в возок вслед за барином.
Николай, яростно сверкнув глазами над краем усаженного самоцветами кубка, заставил слугу умолкнуть. Выпить ему было просто необходимо, а увещевательный тон дворецкого надоел до смерти. Горячее вино было сладким и крепким, так что оно взбодрило Николая и заглушило охвативший его страх.
Раззолоченный возок был запряжен тройкой вороных и поставлен на полозья, которые теперь легко скользили по снежному ковру. Герб Ангеловских был вышит на бархатных подушках, выложен золотом, а также хрусталем и драгоценными камнями на крыше и дверцах возка.
– Я – Ангеловский, – медленно произнес Николай, кладя руку на герб.
– Так и есть, – с чувством согласился Федька.
Николай перевел взгляд на дворецкого, в чертах которого постепенно проступало что-то знакомое. Сударевы служили многим поколениям их семьи. Кто-то даже последовал за ним в изгнание, но князь не мог припомнить никого из них по имени Федор. Хотя… в далеком детстве, кажется, жил у них старик Сударев, которого все звали Федорыч. Может, этот Федька был его отцом? Или дедом?
«А кто же тогда я?»
Николай залпом допил вино, разгоняя гнездившийся в груди холодок. Слуга назвал его Николаем… князем Николаем Дмитриевичем… Но ведь так звали и его прапрапрадеда!
Возок миновал дома и рынки посада – часть города, раскинувшуюся между стенами Кремля и внешними земляными валами, окружавшими Москву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
– Князь-батюшка, – послышался за спиной встревоженный голос дворецкого.
Однако Николай не остановился, пока не добрался до входной двери. Он распахнул ее, и порыв резкого ледяного ветра ударил ему в лицо, ожег щеки, пробрался в тонкие рукава. Князь содрогнулся и замер на месте.
Перед ним раскинулась Москва… Белокаменная… Златоглавая…
Особняк его располагался почти на самом краю города, на холме, вознесшемся над морем сверкающих золотом, увенчанных крестами церковных куполов. Между церквями теснились дома, деревянные и каменные, с ярко раскрашенными синими, зелеными и красными крышами. Дым бесчисленных печей поднимался в небо, наполняя ноздри свежим запахом мороза и едкостью копоти. В оцепенении Николай смотрел, как медленно опускаются на промерзшую землю хлопья снега, укрывая город мерцающим покрывалом серебряных блесток.
У него задрожали колени так сильно, что он вынужден был опуститься на оледеневшую ступеньку.
«Может, я умер?» – подумалось ему. Он даже не заметил, что произнес это вслух, пока не услышал язвительный ответ Сударева:
– Нет, не умер, хотя, судя по вашему виду, до этого недалеко. К тому же, если будете и дальше стоять здесь раздетым, вы точно застудитесь до смерти. – Дворецкий заботливо коснулся его плеча. – Князь-батюшка, вам надо вернуться в дом. Вы сами назначили меня надзирать за хозяйством и всячески о вас заботиться. Я жалованья своего не буду стоить, если дам вам заболеть. Пойдемте, карету скоро подадут, и вы поедете смотреть невест, как и хотели.
Николай не двинулся с места, продолжая разглядывать город. Ему хотелось зарыдать от ужаса и счастья, броситься наземь и поцеловать оледеневшую землю России. Родная сторона!.. Но эта Москва была моложе, новее, чем помнилось ему. Дремучие леса, ее окружавшие, еще не были вырублены и не поредели. В уличном шуме сливались грохот телег, выкрики разносчиков, окрики караульщиков, вопли нищих, мычание и ржание скота. Дома и возки выглядели несовременно. Далекие деревни казались маленькими и были разбросаны далеко друг от друга, совсем не так, как ему помнилось. При нем народу и строений было больше, дома стояли кучнее, толпы были гуще. Возможно, все это сон? Возможно, он скоро проснется? Как он сюда попал? Что случилось с Эммой и Джейкобом? Растерянный, неуверенный в себе, он послушно последовал за Сударевым обратно в дом. Федька подал ему кафтан такого же синего бархата, как и его безрукавка.
– Ваша светлость, позвольте помочь вам одеться.
Тяжелая одежда окутала Николая теплом. Ряд пуговиц спускался от середины груди до половины бедер. Отступив на шаг, Сударев оглядел князя и удовлетворенно крякнул.
– Не так щегольски, как обычно, но полагаю, будущую невесту ваш вид не разочарует.
– Чью невесту?
Федька рассмеялся, словно князь остроумно пошутил.
– Вашу невесту, князь-батюшка. Ту, которую вы выберете в спутницы жизни.
– Я уже женат.
Дворецкий залился хохотом пуще прежнего.
– Как я рад, ваша светлость, что хорошее настроение к вам вернулось.
Николай, не улыбнувшись, процедил сквозь зубы:
– Я не ищу себе невесту.
Сударев расстроенно умолк, затем проговорил с досадой:
– Но, князь-батюшка Николай Дмитриевич, вы же сами сказали, что пора вам жениться! Разослали по всем городам посыльных, чтобы свезли сюда на смотрины всех незамужних красавиц. Они теперь собрались и ждут вас. Сюда родственники привезли дочерей и сестер из Суздаля и Владимира, а некоторых – даже из-под Киева, из Малороссии! А теперь вы не хотите даже взглянуть на них? – Он укоризненно смотрел на бледное лицо Николая. – Это все похмелье. Вы сейчас сами не знаете, что говорите. У вас всегда так, по старой нашей пословице: день пируете, а неделю голова с похмелья болит.
– Я не гулял и не пировал, – мрачно проворчал Николай, страстно надеясь, что все еще длится какой-то пьяный сон. Да, он просто пьян… вдрызг, вдребезги, до умопомрачения. Может, когда он протрезвеет, все это исчезнет?.. Но пока ему ничего не остается, кроме как приноровиться к происходящему и не выказывать сомнений.
– Пойдемте, – жалобно уговаривал его дворецкий, – пора ехать на смотрины. Окажите по крайней мере им уважение, пройдитесь любезно вдоль ряда. Кто знает? Может, вам и приглянется какая-нибудь красавица, и вы с первого взгляда полюбите ее.
Жестом отчаяния Николай запустил в волосы обе руки. Ему так не хотелось принимать участие в нелепом фарсе. Хватит ему хлопот с женой, ведь он уже женат.
«Но пока будет длиться этот сон, – решил он, – надо терпеть».
– Ладно, тогда побыстрее покончим со всем, – угрюмо бросил он. – Поехать я поеду, но невесту выбирать не стану. Никакую.
– Ну и хорошо, – умиротворяюще ворковал Федька. – Только посмотрите на них одним глазком, и все. Это будет и по чести, и по совести, раз уж они приехали в такую даль.
Небольшая толпа слуг провожала Николая, помогая сойти по скользким ступенькам. Лакеи сноровисто укутали его меховой полстью и вручили кубок вина.
– Вина-то не стоило бы больше пить, – начал было Федька, залезая в возок вслед за барином.
Николай, яростно сверкнув глазами над краем усаженного самоцветами кубка, заставил слугу умолкнуть. Выпить ему было просто необходимо, а увещевательный тон дворецкого надоел до смерти. Горячее вино было сладким и крепким, так что оно взбодрило Николая и заглушило охвативший его страх.
Раззолоченный возок был запряжен тройкой вороных и поставлен на полозья, которые теперь легко скользили по снежному ковру. Герб Ангеловских был вышит на бархатных подушках, выложен золотом, а также хрусталем и драгоценными камнями на крыше и дверцах возка.
– Я – Ангеловский, – медленно произнес Николай, кладя руку на герб.
– Так и есть, – с чувством согласился Федька.
Николай перевел взгляд на дворецкого, в чертах которого постепенно проступало что-то знакомое. Сударевы служили многим поколениям их семьи. Кто-то даже последовал за ним в изгнание, но князь не мог припомнить никого из них по имени Федор. Хотя… в далеком детстве, кажется, жил у них старик Сударев, которого все звали Федорыч. Может, этот Федька был его отцом? Или дедом?
«А кто же тогда я?»
Николай залпом допил вино, разгоняя гнездившийся в груди холодок. Слуга назвал его Николаем… князем Николаем Дмитриевичем… Но ведь так звали и его прапрапрадеда!
Возок миновал дома и рынки посада – часть города, раскинувшуюся между стенами Кремля и внешними земляными валами, окружавшими Москву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91